Журнальное чтиво. Выпуск 228 : Поляна сказок

Титульный (10-й) номер "Октября" открывается прозой Андрея Геласимова. Я не скажу - "малой прозой": хотя "Атамановка" имеет жанровый подзаголовок "рассказы", но, похоже, перед нами некий "забайкальский эпос", вернее - часть его. Геласимов знает толк в композиции, и "Атамановка", представленная как собрание "рассказов", выстраивается в классический "роман", где имеем единство места, движение времени и последовательность действия. Действие собирается вокруг казачьего хутора, время движется "семейным" ходом - от отца к сыну, и затем снова от отца к сыну, - сюжет расслаивается на множество историй про контрабандистов, анархистов, золотоискателей, староверов и бог знает кого еще (если иметь в виду, что нам представляют часть, а не целое).

До сей поры Геласимову более всего удавалось сюжетостроение и стремительные диалоги, а кроме - у него было счастливое для качественного трэша свойство: прозрачное и ненавязчивое бесстилье. В последних романах (начиная с "Рахили") он пытается "выйти из себя" и сделать что-то совершенно другое, - сначала "возрастной" роман с неуместными библеизмами, теперь исторический color local, и тоже не без стилизации. Но этот опыт, похоже, удачнее "Рахили", по крайней мере, швы не торчат наружу. Вообще у Геласимова есть редкое для успешного писателя свойство - он боится инерции и он не желает повторяться. Поэтому какова бы ни была в конечном счете "Атамановка" (а по трем "октябрьским" рассказам о "большой форме" судить сложно), но писатель Геласимов всякий раз интересен и готов удивлять.

Другой постоянный с недавних пор автор "Октября" - Олег Зайончковский, и затерянный в 9-м номере - между узорчатой "притчей" Сухбата Афлатуни и риторической трагедией для двух репродукторов Дмитрия Александровича Пригова - новый рассказ Зайончковского называется "Любовь после "Дружбы"". Кажется, здесь нет вкуса к экспериментаторству, и автор "Петровича" не пытается "выйти из себя". Его любимые истории - лирические метаморфозы "нежного возраста". "Дружба" - это пионерлагерь, любовь - это то, что наступает после детства. Для кого-то наступает, для кого-то - нет. Пересказать этот сюжет невозможно, что, наверное, хорошо. Если поклонники "Петровича" будут разочарованы, значит, они боятся повторять пройденное, и им хочется того же, чего хочется писателю Геласимову. Но этот путь тернист, как мы видим. А в 9-м "Октябре" есть еще одна "пионерлагерная" проза - "Дефрагментация" Алексея Зензинова и Владимира Забалуева. В этом безымянном лагере-хрустальном-дворце живут утратившие иллюзии пионервожатые, а под конец этот лагерь-хрустальный-дворец уносит смерчем. Эпитафия-хокку:

Здесь лагерь когда-то стоял.
Пускай мне расскажет о нем
Уцелевший от смерча ясень

Такая вот "поляна сказок".

В последнем "Знамени" своя "поляна сказок". Здесь очередной эксперимент и очередной концептуальный номер, - на этот раз редакция представляет не нон-фикшн, но ультра-фикшн. "Ультра-фикшн" - это "сплав высокого с низким", элитарного с массовым, или скажем иначе: перед нами попытка сдвинуть акценты "жанра" и доказать (какому-то абстрактному читателю или самим себе?), что популярная в народе "фантастика" может обретаться не только за яркими серийными обложками на специальных полках "массового спроса", но и за неприметно-блеклыми разворотами толстых журналов. Впрочем, доказывать тут нечего, всяк остается самим собой, и Алексей Слаповский все тот же, с фирменными пластичными "перевертышами": первая часть "внепланового" романа ("Синдром Феникса") начинается более чем традиционно. В некий город, названием созвучный одному великому русскому писателю (на карте его нет, но в русской литературе таких городов тьма), является неизвестный человек, с виду бомж - " оборванный, нечесаный, заросший бородой, да еще и какой-то паленый (даже запах ощущался)". Короче говоря, внезапно нарисовался некто из дыма и пламени, а дальше, как водится, в городе Н. начинаются разные события. Продолжение следует.

Марина Вишневецкая здесь же под рубрикой "Мифы народов мира" выдает "фрагмент романа" "Небесный меч", каковой роман продолжает явившуюся два года назад в издательстве "НЛО" книжку "Кащей и Ягда, или Небесные яблоки". " Кроме Кащея и Ягды - наказанных богами не только бессмертием, но и лишением дара любви, - в нем, как и прежде, действуют обитатели Селища и почитающие себя всемогущими боги", - предупреждает нас автор. Боги там вроде славянские пополам со скандинавскими ("щит Даждьбога" и "Симаргл на облаке"), у кого есть вкус к стилизациям, тот, стало быть, прочтет, не дожидаясь выхода новой книжки про Кащея и Ягду.

Под странной рубрикой "Жутик" - "Коллекция пепла" Анатолия Королева, и, кажется, это автопародия. Такая себе... голова Борхеса.

Предыдущий, 10-й номер "Знамени" тоже был концептуален, как и все прочие, но там не было литературных "придумок", там был чистый редакционный прием. В отделе прозы - рассказы, и кроме имени автора в каждом случае указан был тот сотрудник редакции, который "выбрал" этот рассказ из "портфеля", иными словами, перед нами "выбранное из отобранного". Здесь два дебюта, оба на грани "ультра-фикшн", в одном случае - притча-фэнтези Анны Мазуровой про "остров после крушения", в другом - тоже отчасти притча ("Дракон" Михаила Кагановича), но тут без сюжетных абстракций: навязчиво-подробный московско-еврейский быт, перерастающий в "советских дней абсурд ужасный". Рассказ домодельный, на мой вкус.

Зато в некотором смысле "дебютным" стал "Персен" Романа Сенчина, - этот автор в кои-то веки решился "выйти из себя", и теперь перед нами не персонаж-роман-сенчин-унылый-растиньяк, а некий посторонний вполне человек по имени Андрей, офисный служащий, то, что нынче называется "офисный планктон", но на этот раз одушевленный чувством. И чувство это - не тщеславие.

Владимир Маканин, между тем, верен себе, и в 10-м "Новом мире" очередной вуайерский "стариковский" рассказ: в этой серии наши герои смотрят телевизор.

Трудно сказать, до какой степени верен себе художник Геннадий Новожилов. И до какой степени верен он одному знаменитому японцу, автору пресловутой "ультра-фикшн". Повесть "Московский Бисей" начинается и заканчивается цитатами из Акутагавы, главный герой - известный мультипликатор, преследуемый странной беловолосой японской судьбой, которая живет на небесах. Однако у японской судьбы есть московский двойник, да и сам герой - двойник книжного Бисея, а Бисей, как поясняют нам в единственном примечании, - " символ верности данному слову, обязательности в исполнении обещаний, а также простодушия, граничащего с глупостью". Повесть получилась легкая и увлекательная, Геннадий Новожилов однажды уже пробовал себя в прозе, книга рассказов называлась "Другие жизни".

Весь этот выпуск "Чтива", наверное, следовало бы назвать "Другие жизни": предсказуемо-непредсказуемая вариативность бытия - любимый сюжет наших опытов "ультра-фикшн". Я же вернусь к началу, к "внеплановому" роману Алексея Слаповского о "паленом" человеке без памяти, явившемся вдруг в город Ч. и перевернувшем жизнь его обитателей. Надо думать, в следующем номере мы прочтем предысторию и узнаем, куда делась память "паленого" Гоши (или не Гоши). Один из вариантов такой предыстории - в последней "Дружбе народов". Повесть Николая Веревочкина называется "Человек без имени". Дело происходит в городе Ненуженске, у соответствующего человека тоже нет памяти, проживает он в Парке Героев Великой войны, разговаривает с собакой и кормится голубями, которым предварительно отрывает головы, а тушки поджаривает на Вечном огне. У человека без памяти бывают видения, где он беседует с ангелами.

Однажды человек этот попадается на пути художника М.Удищева, и жизнь его чудесным образом меняется. В человеке без имени-памяти открывается внутренний свет и талант мистического художника (что, кстати, мало вяжется с изувеченными голубиными тушками), между тем М.Удищев и все прочие имеющие отношение к сюжету персонажи - карикатурные чудовища, реинкарнировавшиеся из булгаковского театра "Варьете" и обретающиеся в ненуженской газете "Дребездень". В общем, ноги у нашей ультра-фикшн растут известно откуда, но в утешение скажем, что "МиМ" тоже имеет длинную память жанра (это только персонажи у нас могут не иметь памяти, а с текстами все иначе обстоит). И все же о повести Николая Веревочкина по журнальному варианту судить не стоит, ибо здесь титульную коллизию "человека без имени" как раз таки сократили, оставив нам лишь театр "Варьете", то бишь газету "Дребездень". С другой стороны, есть такая линия мысли, что московские главы "МиМ" куда удачнее и занимательнее ершалаимских, видимо, в журнале "Дружба народов" тоже так думают.

© Содержание - Русский Журнал, 1997-2015. Наши координаты: info@russ.ru Тел./факс: +7 (495) 725-78-67