Об авторе:
Павел Григорьевич Проценко родился в 1954 в небольшом шахтерском городке Донбасса. С 1966 по 1987 жил в Киеве. В 1978 окончил московский Литературный институт им. А. М. Горького. В 1986 арестован за активную религиозную и правозащитную деятельность и осужден на 3 года лагерей. Освобожден в 1987, затем реабилитирован. С конца 1987 живет в Подмосковье (г. Электросталь).
Автор ряда обращений к советскому руководству с требованием пересмотра государственной политики в отношении Церкви (1989-1991).
Составитель сборников: Священник Анатолий Жураковский: Материалы к житию. Париж: ИМКА-пресс, 1984; Дар ученичества. М.: Издательство Руссико, 1993; Тернистым путем к небу. М.: Издательство Паломник, 1996. Составитель и комментатор трудов епископа Варнавы (Беляева; 1887-1963), в частности "Основ искусства святости" в пяти томах (1995-2001).
Автор многих статей и публикаций на церковно-общественные и церковно-исторические темы. С 2003 г. в "Русском Журнале" публикует статьи о современной религиозной литературе.
Автор следующих книг: В Небесный Иерусалим: История одного побега (биография епископа Варнавы /Беляева/). Нижний Новгород: Издательство Братство св. Александра Невского, 1999. Цветочница Марфа. М.: Русский путь, 2002. (О судьбе русской крестьянки, церковной старосты, погибшей в сталинском концлагере.)
На итальянском (в соавторстве): Anatolij Zurakovskij. Milano: "La Casa di Matrona", 1999. (Об одном из последних представителей русского Серебряного века, священнике, богослове, поэте и писателе Анатолии Жураковском, расстрелянном на Соловках.)
Русское пространство
Когда смотришь в русские дали, на равнину, окруженную по сторонам темными лесными полосами, на тропинку, углубляющуюся в невысокую, дрожащую от ветра стену пшеницы, на россыпь деревянных домов вдоль кривых улиц, затерявшегося в пространстве городка, на пьяного (а может и вовсе уже не живого) мужика, валяющегося на земле возле уличной скамьи, в пыли и грязи, на прохожих, равнодушно пробегающих мимо него, то недоуменная мысль повисает в сознании. Зачем существует этот не то азиатский, не то несостоявшийся второсортный европейский мир? Такой же убогий сегодня, как и вчера, такой же огромный и неоформленный, серый и дикий как сто или тысячу лет назад. Фонарь, тускло освещающий витрину аптеки, на заплеванной и замусоренной улице - это образ вселенской бессмыслицы для столичного жителя. Для жителя остальной России бессмыслица - это уродливое пустое пространство, в котором нечего делать, ничего нет и быть не может. Разве что время проводить: пить и воровать, богатеть на крови и обмане, побираться на помойке. Что на этой земле было, кроме войн и бунтов? Разве только вот что, нечто очевидно огромное: Государство. Самодостаточное, жесткое, отрешенно взирающее на своих подданных. История деяний государства, пожалуй, единственное, что прорастает на русском поле. Но что остается от этих деяний? Города, в которых невозможно жить, и умирающие деревни, неуклонно исчезающие с лица земли. В остатке - заросли бурьяна в кювете, лопухи и крапива на месте отгремевших боев. Ничтожество великих держав, от которых доходят до потомков лишь жалкие развалины. И только археологи на склеенных обрывках древних манускриптов и черепков иногда прочитывают буквы, буквы слагаются в слово и слово, повторенное в сердце, вновь срывается с губ: звучит отстрадавшая некогда душа.
Недаром трагедия Карамазовых разворачивалась на пыльных почти деревенских улочках, под окном дощатого домишки с мезонином, на лавочке, окруженной кустами бузины, в покосившейся беседке заброшенного сада, в трактире, где у самовара сошлись русские люди в разговоре между делом. Такая неподдельная боль в таком убогом обрамлении. И лишь сквозь боль, сквозь муку дрогнувшего, но проснувшегося от смерти сердца можно понять наше заброшенное, зачумленное, загаженное, необъятное и непостижимое умом историческое и географическое пространство. Убогим и страшным видится оно со стороны внешней, помпезной стороны нашей истории.
Но пространство, согретое лучом заходящего солнца, освещающим сквозь тусклое окно комнаты коленопреклоненную в молитве фигуру, - это пространство одухотворяется и преображается в душу, обращенную к душе. Россия не может быть пространством, она может быть только горячей душой, согретой любовью и движимой этим единственным проявлением подлинной жизни. Душа России может быть только религиозной1.
В последней четвери XIX века в поисках правды о положении русских политических заключенных заехал в Империю американский журналист-самородок Джон Кеннан. До этого, в юности, он бывал в здешних краях и даже работал на Камчатке. Тогда огромная страна, населенная множеством своеобычных народностей, полная природных и человеческих богатств, произвела на него потрясающее впечатление своей терпимостью к многообразным проявлениям жизни, традиций и опыта. Возвратившись на родину, он на долгие годы стал своего рода защитником России от обвинений ее политических противников, ибо она, по его признанию, способствовала его становлению: и как личности, и как международно признанного писателя.
На Западе нарастали обвинения российского правительства в преследовании инакомыслящих, в косности политической системы страны, игнорирующей мнения своих многочисленных подданных. И в печати, и на собраниях общественности Кеннан доказывал, что русские революционеры - это террористы, рвущиеся к власти с помощью револьвера и бомб. Русское общество их не поддерживает, страна живет совсем иными проблемами, связанными с поступательным развитием в сторону большей цивилизованности и просвещения. Для подобных выступлений журналисту часто не хватало материалов, новых впечатлений от русской действительности, знакомства с ее текущей общественно-политической жизнью. Поздней весной 1885 года он, заручившись поддержкой царского правительства, имея множество рекомендательных писем к влиятельным общественным деятелям, чиновникам и просто к обеспеченным и независимым в суждениях лицах из интеллигенции, дворянства и купечества, прибыл в Сибирь. Его цель: посетить все основные места политической ссылки и каторги.
Проезжая окраину города Ишима, он заметил, что множество мужчин, женщин и детей идут навстречу по дороге. Шел сильный дождь, люди с трудом брели по вязкой сибирской грязи. Вскоре показалась толпа с хоругвями и крестами. В центре ее "несли на длинном шесте нечто, выглядевшее как картина в золотой раме. Конец шеста был укреплен на квадратном постаменте, который имел на всех четырех концах ручки и который несли шесть мужиков с обнаженными головами". Оказалось, это был ежегодный крестный ход по деревням уезда, сопровождавший чудотворный образ иконы Божией Матери, хранившийся в одной из церквей Ишима. Цепкий журналистский взгляд, отметив наличие среди верующих представителей всех сословий общества и большое количество мужчин, окрасил увиденное чувством недоумения и сожаления. Масса богомольцев большей частью состояла из необразованных женщин самого далекого от просвещения и науки класса - крестьянского.
"Крестьянки шли босиком по жидкой грязи; никто... не обращал внимания на проливной дождь, который мочил их и хлестал в загоревшие лица".
Это "зрелище" напомнило просвещенному американцу средние века, когда под воздействием фанатической проповеди "христианская община одиннадцатого столетия... отправлялась... в крестовый поход".
В лице заморских странников и российских богомольцев встретились просвещенная современность и "невежественное" прошлое. Может в этот момент, стоило придержать лошадей и попытаться узнать мнение туземцев о вооруженной борьбе соплеменников-революционеров за их, народа, светлое будущее? Трудно решиться в дождь остановить карету и среди грязи расспрашивать невежественных фанатиков. Тарантас проехал мимо в более цивилизованные места, где культурные люди разъяснили журналисту всю сложность текущего политического момента. Вскоре Кеннан стал активным сторонником революционной борьбы "Народной воли" против самодержавия.
В этом важном историческом свидетельстве, сохранившемся в знаменитой книге замечательного заокеанского писателя, поражает не только разность эпох и языков культур, встретившихся на мгновение в одной точке земли, но и то, что психологически для западного человека не представлялось возможным и важным войти в диалог с местной "христианской общиной". Тем более, что интеллектуальная недалекость и неразвитость ее членов подчеркивалась в его глазах преобладанием женщин из простонародья: неграмотных и фанатичных, а значит и малоинтересных. Набожные крестьянки - это такая же унылая примета русской равнины, как и звон кандалов на ее просторах, окрик конвойного и скучный гул мелочной купли-продажи на ее базарах2.
"Женский вопрос" медленно, но неуклонно набирал силу на Западе, где слабый пол добивался равноправия. В либеральных шестидесятых годах XIX века вопрос этот пробудился и в России, однако необразованность как таковая (и необразованные женщины из простонародья, в частности) являлась для передовых кругов общества синонимом отсталости, регресса и темного прошлого. Необразованных можно было жалеть, образовывать, присоединять к движению прогрессивных сил, но полноправной частью общества они не могли считаться, их свидетельство не могло быть убедительным и заведомо рассматривалось как ретроградное. При таком настроении передовых умов индустриальной эпохи свидетельство евангельских мироносиц не получило бы огласки и не смогло бы так потрясти души первых христиан, как это случилось на заре нашей цивилизации.
"Бабские новости" завоевывают мир
(...) Для просвещенных и утомленных знанием римлян новоявленная вера христиан казалась бреднями, изобретенными невежественными деревенскими бабами. Если бы Иисус воскрес, философствовал Цельс (II в. н. э.), он должен бы явиться "серьезным", "уважаемым" людям, таким как Пилат или царь Ирод, а не какой-то "полубезумной" женщине3. Неоплатоник Порфирий (III в. н. э.) также подчеркивал нелепость явления Воскресшего простым женщинам из "жалких" деревушек. Неприметные люди из простого народа не стоят того, чтобы к ним приходил Мессия4. Очевидна близость в восприятии христианства у этих знаменитых апологетов римского язычества и знатока Востока, известного американского публициста Кеннана, внука католического священника из Коннектикута.
Шестнадцать столетий разделяли их в истории. За это время христианство из гонимой религии превратилось в главенствующую, сформировав современную цивилизацию. В XIX веке для передового представителя этой цивилизации имя христианина стало синонимом провинциализма, культурной отсталости и реакционности. Трагизм заключался в том, что человечество, на исходе Средних веков восстав против равнодушного чиновничьего прочтения Евангелия, в Новое время встало под знамена Французской революции. На них были начертаны высокие евангельские слова о свободе, братстве и равенстве, но, взятые вне Личности Христа, они быстро наполнились языческим содержанием, отрицающим самую человечность. Современница Кеннана, популярная английская писательница М.Корелли (ее книжку читали в детстве Володе Набокову) с тревогой писала о разрушительных для нравственности последствиях насаждаемой в европейском обществе новой этики, основанной на культе "чистого разума". "Передовые люди" из больших городов провозгласили, - констатировала она, - что религиозность есть признак "грубого невежества" и что только обожествленные страсти человека могут являться его надежными путеводителями в жизни. Почти во всех начальных школах Франции подрастающее поколение воспитывали по "Катехизису свободного мышления" Эдгара Монтейя, отрицавшего будущую жизнь и ставившего цель сформировать из современного человека в некую разновидность животного.
...В моей коллекции исторических раритетов хранится почтовая карточка, отправленная сто лет тому назад с берегов Сены, домой - в город, живописно разбросанный на семи днепровских холмах. По-видимому, некий киевский разночинец-интеллигент отправился в Мекку прогрессивного тогдашнего человечества, Париж: отдохнуть душой и напитать ум новыми передовыми веяниями. На карточке запечатлен один из многочисленных во французской столице памятников Республике5, а на ее обороте сдержанно-восторженная поясняющая надпись: " Французская республика светит"! Аллегорическая женская фигура на постаменте держит над площадью с пробегающими по ней фигурками прохожих факел того самого "чистого разума". Отправитель и его адресаты, по-видимому, жаждали этот огонь зажечь и на просторах родины. Только вряд ли он - колеблющийся свет разума - помог им увидеть в недалеком грядущем очертания коричневого Майданека или красных Соловков на Белом море, из которых вскоре поднялся во всю свою могучесть советский ГУЛАГ.
Восстание "отверженных"
Историки относят Россию к запаздывающим цивилизациям. Одной из последних в Европе наша страна приняла христианство, а вскоре была надолго отброшена с путей европейского человечества нашествием азиатских орд. Цивилизационное отставание породило в русском обществе комплекс неполноценности, постоянного стремления к самоисправлению и подражанию лучшим образцам успешного, западного, устроения. И уже в XVIII веке, в петровской Империи мы видим в обществе презрительное отношение ко всему доморощенному ("квасному"), которое заведомо зачислено в разряд "неправильного". А в следующем столетии вектор общественного и государственного развития направлен на устранение отечественных недостатков путем наилучшего и скорейшего усвоения достоинств западных.
В российской журналистике создавалась картина отечества, весьма похожая на гротескные фрески Босха или Брейгеля. Российский образованный и материально обеспеченный обыватель заведомо знал, что, проехав после летнего заграничного отдыха, пограничное Вержболово, он попадает в страну абсурда и нелепостей. Этот огромный, размером с Империю, город Глупов можно переделать лишь радикальными мерами.
Радикализм нуждался в моральном оправдании. В среде молодой кружковой российской интеллигенции уже к концу царствования Николая I родились теории "нового человечества", "новой жизни", в которых переплавились модные западные социалистические утопии и православная эсхатология с ее напряженным стремлением к преображению и полноте земного бытия. Постоянно апеллируя к науке, к данным естественнонаучных опытов, к необходимости привести человека в естественное для него состояние согласия с природой и физиологией, эти теории были формой религии без Бога. Вместо Бога они призывали служить Человеку в его идеальной, наукой взлелеянной, ипостаси...
Христианство семьи
Но если Россия реализовалась в истории как некий особый по своеобразию восточно-христианский мир, как великая культура, в которой выросли поколения людей, сумевших вопреки мертвящему всеохватному давлению государственной бюрократии осуществить свое творческое призвание, то только благодаря тому, что в ней существовала тысячелетняя семейная христианская философия и сознательная религиозная педагогическая традиция. Вся красота, вся сила русской духовности - так же, как и ее слабости - происходит от этой семейно-педагогической философии. В лоне семьи русский человек получал все моральные и нравственные представления, научался руководствоваться ими в практической жизни, вместе с трудовыми навыками приобретал и навыки порядочного и ответственного поведения. В атмосфере родительского дома его душа, каким-то непостижимым образом настраивалась на поиски решения жизненных проблем по духу, по "человечеству", а не по жесткой (часто и жестокой) букве государственных предписаний. В стенах своего дома он всегда укрывался (если укрывался) и от "мира" и от державы. И под сенью "домашности" он не редко укрывал и гонимых, и притесняемых. Россию всегда спасало то, что христианство было воспринято в ней интимно, частным образом, какой-то сокровенной частицей сердца, расстаться с которой невозможно и если частица эта умирает, то кончается и весь человек. Потому, что бы ни вытворяла земная судьба, какие бы тяготы и страсти не накручивала, не нагнетала в своем непостижимом шествии, но русский человек в сокровенной клети своей не гасил светильника веры. Детское, "домашнее" оставалось с ним навсегда и если связь с "домом" переставала ощущаться душой, то наступала смерть.
...Опальный секретарь Сталина Борис Бажанов считал, что христианство победило в нашем жестоком земном мире потому, что нашло широкий отклик у женщин. Вера христианок оказалась мудрее римских политиков и сильнее железных легионов Рима. Думается, это свое убеждение он вынес, наблюдая глубину и крепость веры православных женщин своей малой родины: захудалого городка на западной окраине российской Империи. Во все времена нашего исторического развития православие сохранялось благодаря христианству семей, в которых светильник веры чаще всего держали женские руки.
...Христианки в России, как из свободных, "благородных" сословий, так и из крепостных, "низких", уходили от жестокой государственной системы, от диких общественных нравов, погружаясь в мир семьи, в мир личных человеческих и человечных отношений, совершая дела милосердия. В этой только перспективе и происходило у нас улучшение нравов и медленная эволюция политической системы. "Отверженные" миром христиане шли путем кропотливого созидания. "Отверженные" правящим классом дети противления взяли в руки револьвер и динамит. Они жалели "униженных" христиан, они хотели осуществить христианские идеалы путем вооруженной борьбы и, отвоевав мир у насильников, ввести туда и народ (большая часть которого составляли верующие). Но, взяв власть в свои руки, революционеры принялись уничтожать христиан, мешавших построению рая на земле.
Поиск "чужих" в послереволюционной деревне
После революции 1917 года новая власть принялась за уничтожение в стране "старого мира".
В России и до революции существовала традиция отвержения "чужих", не похожих на большинство, изгоев; отвержения вплоть до физического их уничтожения. Этому пыталась противостоять церковная и светская, либеральная интеллигенция.
В деревне жизнь была организована чрезвычайно жестко. Молодые крестьяне - согласно непреложным правилам сельского мира - должны были рано жениться или выходить замуж, рожать детей, нести трудовые повинности, платить подати. Если душа тянулась к другому призванию, не связанному с деревенским трудом, звавшему к уходу от светского мира, то на таких, отколовшихся от общего строя, людей не просто смотрели косо, а подвергали часто остракизму. Уйти от мира мог больной, убогий человек, "дурачок", но не нормальный селянин. Внутри сельского мира постоянно шла борьба "сильных" со "слабыми", с теми, кто представлялся "нормальному" крестьянскому сознанию обузой, нахлебником, дармоедом, обременяющим семью и общину. Жизненной бедой становилось сиротство детей, которые, при повторном браке оставшегося родителя, часто подвергались издевательствам и всевозможному угнетению со стороны отчима или мачехи. Таков был естественно-природный наклон деревенского быта. Однако этому гибельному в нравственном и в социальном отношении направлению противостояла христианская мораль и традиции православия, составлявшие средоточие крестьянской духовности. В утеснении и гонениях, но всегда жило среди народа свидетельство Церкви, поддерживаемое подвижниками благочестия из его же среды.
Радикальная, левая интеллигенция долгое время встречала в деревне враждебное к себе отношение. В ее планы входило кардинальное изменение условий жизни на селе, насильственное устранение "неправильных" элементов и передел собственности, после чего предполагалось, что мировоззрение крестьян изменится в сторону сознательного принятия социалистических идеалов.
Уже Первая мировая война привела деревню в отчаянное положение, обострила ее болезни. Вожди революции и гражданской войны использовали горе народа для его же порабощения. В борьбе с царизмом большевики играли на всеобщей усталости, призывая солдат к дезертирству и бегству с полей сражений. В борьбе за власть все средства годились и летом 1917 года РСДРП (б), хотя и не открыто, но достаточно прозрачно в своих печатных изданиях призывало солдат к оставлению фронтов. В июльском выступлении большевиков в Петрограде уже участвовало большое количество фактически дезертиров, солдат столичного гарнизона, не желавших воевать с немцами. Когда в 1918 году нужно было подавить казачьи восстания, Ленин советовал красным военачальникам привлекать в свои части дезертиров с Дона.
Как только власть упала левым радикалам в руки, для ее удержания понадобилась армия; коммунистическое руководство очень скоро (9 июня 1918) объявило о всеобщей мобилизации. По плану под ружье должны были стать около 4 миллионов человек. Но сразу же новая власть столкнулась с сопротивлением уставшего от войн населения. Около миллиона вообще не явилось на призывные пункты. К маю 1919 года в Красную армию пришло полтора миллиона солдат, то есть в несколько раз меньше предполагавшегося количества. Вследствие бойкота воинской службы со стороны сельских жителей рост дезертирства принял грандиозный размах. Со второй половины 1919 года каждый месяц из Красной Армии бежало больше солдат, чем их служило во всей Добровольческой армии. С июня резко выросло количество солдат, уклонившихся от армии и сбежавших из нее6. Народные комиссары срочно ввели смертную казнь за дезертирство. В сочетании с другими карательными мерами в отношении жителей России и, прежде всего, сельского населения страна превращается в подобие одного огромного военного лагеря. Главковерх Л.Д.Троцкий ввел практику заградотрядов (август 1919), расстрелы дезертиров, а с другой стороны, принял ряд мер, которые ставили армию в привилегированное положение по сравнению с голодавшим, замерзавшим и бесправным остальным населением.
Весной 1919 года началось мощное наступление Добровольческой армии Юга России. Уже в августе А.И.Деникин повел воинскую операцию по освобождению Москвы, чуть было не окончившуюся полным успехом. Коммунистические аппаратчики, чувствуя приближающийся конец, усилили репрессии против народа.
Карательные экспедиции против крестьян
Уже с лета 1918 года большевики в рамках политики продразверстки наводнили провинцию так называемыми продовольственными отрядами, в задачу которых входили насильственная реквизиция зерна, хлеба и прочих сельскохозяйственных товаров. Продотряды оставили после себя кровавый след в памяти людской, вызвав широкое недовольство у крестьян политикой красной Москвы. Через год появилась новая разновидность карательных отрядов. При органах региональной власти были созданы Губернские комитеты по борьбе с дезертирством (Губкомдезертир) с отделениями в уездах (Уездкомдезертир) и волостях (Волкомдезертир). Целью нового органа стала организация "охоты" на уклоняющихся от армейского призыва, на беглецов из воинских частей. Мужики истосковались по семьям, по работе, испытывали отчаяние от разваливающегося без присмотра домашнего хозяйства. Народ всячески помогал им укрываться от призыва, понимая так, что властный зов земли и семьи важнее всяких политических лозунгов, ведущих на братоубийственную бойню. Фактически весь 1919 год превратился в одну карательную экспедицию коммунистов против граждан России.
Дикие условия жизни приводили и народ к одичанию, к разрастанию в нем процесса внутренней энтропии. Многие солдаты, ушедшие с германского фронта в 1917-м, потом были отправлены в уже Красную армию, бежали по дороге в часть, скрывались, но через некоторое время, устав от жизни в страхе, возвращались с повинной. Существовала негласная практика, по которой красноармеец, отсутствовавший две недели, после добровольной явки объявлялся бывшим "в самовольной отлучке" и получал полное прощение. У солдат, порой, происходил нравственный надлом, и они из гонимых превращались в гонителей, нередко действовавших с особым изуверством и беспощадностью к своим же собратьям по "классу". Бойцы "карательных отрядов", сами деревенские, сплошь и рядом проявляли настоящий садизм не только к таким же крестьянам, но даже и к своим землякам. Привилегированное положение в отряде быстро развращало людей, заставляло их менять мировоззрение и чувствовать уже свое первенствующее положение, свою избранность. Когда тысячелетняя система нравственных представлений и ценностей рушится, тогда народ превращается в чернь и ведет себя по отношению к своим так, как ведут завоеватели. В практике карательных отрядов вдруг всплыли самые дикие приемы ушедшего, казалось, в небытие крепостничества, с его надругательством над личностью, часто над личностью жен, матерей, детей. То есть тех близких, к кому народ всегда относился с особой затаенной нежностью.
Карательная экспедиция в Нижегородской губернии
Карательные отряды по борьбе с дезертирством с весны 1919 года рыскали и в Нижегородской губернии. История карательной политики большевиков в годы Гражданской войны не получила еще в науке полного и всестороннего изучения. Не исследованы еще и те последствия, которые она произвела в крушении народного миропонимания и народного характера. Вот некоторые штрихи из жизни Нижегородской глубинки, подвергшейся нашествию насильников. Они взяты из материалов дел Губернского Революционного трибунала, а также из жалоб крестьян, возмущенных происходящим. Отметим, что в условиях красной диктатуры тех лет народный протест мог получить огласку только при своей массовости. Кроме того, многие жалобы были услышаны властью только потому, что исходили от "своих", от обманутых сторонников социалистической утопии. Ведь очень многие в народе, натерпевшись горя от войны с немцами, от равнодушной политики имперского центра к провинции, испытывали симпатии к левым программам, к твердости и размаху их политических лозунгов.
С июля 1919 года в связи с угрожающим положением на фронтах не прекращавшимся наступлением белых в Нижегородской губернии объявлено военное положение7.
В уездах одновременно самостоятельно действовали не один и не два, а целый ряд карательных отрядов. Широко использовалась система заложничества: родные отвечали за скрывающегося сына, а порой и вся деревня - за провинность одного из односельчан.
...Приход отряда в деревню всегда с неизбежностью означал наступление для крестьян Судного дня, но совершаемого не Праведным Судией, а беспощадными изуверами. Для поведения красноармейцев из отрядов характерно, намеренно подчеркнутое, попрание всех норм деревенской этики и моральных представлений. Отряд приходил для совершения расправы и своим образом действий показывал крестьянам, что они должны оставить всякую надежду на "ветхие" представления о справедливости, жалости и проявлять полную покорность "новым" хозяевам.
Собственно "чрезвычайные" отряды, как бы они не назывались (продотрядами или по поимке дезертиров) и какую бы экономическую или полицейскую функцию не исполняли, наделялись особыми полномочиями, прежде всего для того, чтобы сломить в народе чувство собственного достоинства и психологической независимости, которые за десятилетия после отмены крепостного права в нем развились. При малейшем несогласии с распоряжениями прибывших командиров, при требовании исполнять закон, предъявить необходимые документы крестьяне подвергались беспощадному избиению, сопровождаемым обязательным глумлением.
Порют стариков и старух, женщин и детей. Секут с разбором: пятидесятивосьмилетнего И.Я.Москова нагайкой полосуют по спине, "а шомполом по голеням ног". Пелагею Ширяеву (63-х лет) били нагайкой, а когда от испуга стала кричать ее четырехлетняя внучка, то выпороли и ребенка. Потом старуху поставили к стенке для расстрела и стреляли в воздух (так повторяли несколько раз).
В селе Богоявленье (Тепелевская волость Нижегородского уезда) у семидесятипятилетнего Семена Ивановича Фролова солдаты во главе с Гольдиным потребовали выдать револьвер системы "Наган".
"Когда старик ответил, что он в жизни своей не видел "Нагана", тогда один молодой солдат схватил старика за бороду и начал трясти, а после этого... взяли старика и повесили на балконе кверху ногами и продолжали трясти. После чего сняли с балкона и ставили два раза для расстрела к стенке и все время требовали выдачи револьвера. При обыске у этого старика похитили одну печатку духового мыла".
"Позор и ужас" - так называлась анонимная машинописная заметка, направленная по поводу описанных выше событий губернским властям. Какой-то неведомый сельский работник, сочувствующий социализму, писал "кровью собственного сердца" о "дикой, зверской вакханалии, учиненной... некоторыми представителями Советской власти". Он требовал безжалостно наказать виновных в бесчинствах, "чтобы все знали, как сурово расправляется Республика с лицами, бросающими грязь в ее светлое лицо"8.
Жалобы и протесты сыпались в губернский центр не только от пострадавших, от крестьян, но и от советских служащих, чьи родственники попали под репрессии. Чаша терпения народного переполнилась, и на местах подымались бунты, во главе которых не редко стояли представители советской власти на местах, ибо деятельность карательных отрядов представляла угрозу и для этих деревенских начальников9. 13 сентября, наконец, создана губернская Межведомственная следственная комиссия по расследованию неправильных действий отрядов по борьбе с дезертирством...
История страданий и казни Евдокии Шейковой и ее послушниц
Для чего так подробно приведена здесь история деятельности нижегородских "чрезвычайных" отрядов? История казни Евдокии Шейковой (1860?-1919)10 солдатами одного из таких подразделений 5 августа 1919 года в деревне Пуза Ардатовского уезда не может быть понята вне контекста тогдашней русской жизни, без уяснения общей картины совершавшегося в Гражданскую войну насилия над мирным населением.
Первая мировая война обострила в России продовольственный вопрос. Поскольку нечистоплотные дельцы старались из народных бед, из опустошенной воинскими мобилизациями деревни сделать выгодный, как сейчас говорят, бизнес, то продукты питания резко возросли в стоимости. Правительству пришлось вводить твердые цены на хлеб. Последний царский министр земледелия А.А.Риттих успел ввести хлебную повинность (мягкий вариант будущей продразверстки). Конечно, крестьян никто не обвинял в укрывании зерна, но сельский мир знал, что в условиях военного времени власть и город будут брать у них хлеб задешево. Тем более большевики: став у государственного кормила, они своей политикой вызвали быстрый развал государственной машины, так что уже весной 1918 года в столицах и в Центральной России замаячил призрак голода, но голода, созданного искусственным образом. Ленин поспешил объявить о необходимости диктатуры и в продовольственном вопросе.
Изъятие и централизованное распределение продуктов питания, "охота" на призывников и другие компании, проводившиеся центром в деревне (по борьбе с самогоноварением, с мешочниками, с саботажем на производстве и т.п.), были рассчитаны на подавление воли крестьян, на превращение их в рабов, в покорный "материал" для управления. С того времени прошло почти столетие, советский строй исчез, но вполне благополучно и сейчас продолжает владеть массовым сознанием убежденность в том, что причиной экономических и политических неудач страны являются происки "вредителей".
Современный молодой православный интеллигент возмущается:
- Почему Евдокию изображают мученицей? Ее расстреляли за вредительское отношение к хлебу во время голода, в тяжелое время разрухи!
Ему одобрительно кивают, соглашаясь, несколько церковниц, также интеллигентных профессий.
В спор вступает еще один персонаж, "христианский ученый" лет 30-ти, имеющий некоторую известность в узких кругах, человек рафинированный и болезненно реагирующий на "народное мракобесие".
- Ну, в отношении изъятия продовольствия, - морщится он, - большевики проявляли себя как настоящие садисты. Доверять их обвинениям в этом вопросе нет оснований. Однако нельзя воспринимать Евдокию Шейкову как святую. Она занималась самомучительством, как и люди, окружавшие ее.
Таковы лишь несколько характерных оценок личности и страданий Дуни, появившиеся у современных читателей, после прочтения ее жития, опубликованного в начале 1990-х годов. К сожалению, эта публикация, произведенная без согласия владельца рукописи, исказившая первоисточник и не осветившая проблем, поднимаемых в тексте, вызвала массу подобных отзывов.
Если до сих пор даже в восприятии иных верующих события Дуниной биографии вызывают волны возмущения, то можно представить какие страсти бушевали вокруг нее при жизни. Можно понять как не только недоумение, но и сильнейший страх вызывали у окружающих некоторые из ее поступков и принципов поведения.
Поражало современников (они же и односельчане) ее строгое воздержание, причем не только уставное, но и основанное в значительной степени на своих личных представлениях о том, что должно делать монашествующему христианину и что не должно. Она, например, не позволяла стричь себе ногти и волосы, менять одежду, пока та не истлеет на ней. Используя различные поводы, запрещала как следует топить печь, и жила в почти холодной избе (последний год жизни печь совсем не топили). Тело свое никогда не мыла: только руки и ноги по колена; голову ей мыли раз в год, почти никогда не расчесывалась. Мяса от "юных лет" не ела, рыбу себе не запрещала, но ее просто никогда не было. Хлеб употребляла в микроскопических количествах и только черствым (в ее представлении мягкий хлеб нарушал пост), и только если он испечен одной благочестивой женой, которая всегда пекла с молитвой. Многие ограничения в еде и в бытовом поведении она накладывала на себя и на своих хожалок намеренно, с тем, чтобы "потрудиться", лишний раз потерпеть. Денег она в руки не брала; все денежные приношения народа валялись на полу в сенях, "и по ним ходили".
У нее было особое представление о "чистоте". Кроме классического образа чистоты, уходящего корнями в традиционную христианскую культуру, в народе существовали и мистические, аскетические интуиции непорочности, которые диктовали стремление уберечься от духовной тьмы посредством различных оберегов, отстранения от темных сторон жизни. Например, Евдокия не позволяла пользоваться водой, принесенной из колодца, если по дороге водоноше попадался покойник или прохожий с топором или косой. В таком случае воду выливали на землю и вновь шли к колодцу. Однажды ее послушница Поля в течении целой недели не могла "в чистоте" донести воду до избы ("кельи") ее наставницы. По дороге постоянно встречалось какое-либо препятствие, символически оскверняющее водную стихию (надо помнить, что вода - важнейший элемент таинства крещения, духовно обновляющего жизнь). То солдаты пристанут к девушке, то пожар случится в деревне...
Часто Евдокия выдвигала какое-либо требование к своим послушницам, а когда те безуспешно пытались его исполнить, обвиняла их в жестокости по отношению к себе, больной и слабой. По ночам она ни себе, ни своим девушкам не давала покоя, постоянно тех будила, жалуясь на недомогание, требуя той или иной от них услуги, и при том не упуская случая обличить тех в нерадивости и бессердечности. Часто подобное поведение похоже на игру, только с той разницей, что приносит ее участником настоящую, а не мнимую боль, требует полного напряжения всех сил и преодоления собственных страстей.
Так называемое "Житие блаженной старицы Евдокии" дошло до нас в изложении В.И.Долгановой, которая вела стенографическую запись речи крестьянок, ухаживавших за своей наставницей, тут же начерно набрасывая пересказ свидетельств, других крестьян - жителей Дивеевского края, опрошенных ею. Иногда эти записи чередуются с краткими пояснениями самой стенографистки. Перед нами текст крестьянской речи, отражающей сознание низов русского общества первой трети XX века.
В начале этого же столетия приехал в Россию великий немецкий поэт Райнер Мария Рильке. Он был поражен тем, насколько русская народная жизнь протекает целиком в русле средневекового христианского сознания. Европейский писатель подчеркнул это в своей афористичной характеристике России: "Все страны граничат друг с другом, одна Россия граничит с Богом". Открытость русского человека, его напряженное стремление к справедливости и правде, предельная искренность перед лицом "последних вещей", жизни и смерти, поразили писателя.
Это важное свидетельство того, в каком измерении проходила жизнь человека деревни, "простолюдина", из каковых и состояла в основном население тогдашней Российской Империи.
Для человека деревни, а тем более человека благочестивого, жизнь протекала в значительной степени в пространстве, очерченном "Четьями Минеями", Патериками и мистикой, восходящей к церковно-литургическим текстам и представлений. Причем речь идет не о простом, любопытствующем восприятии, а о восприятии, ориентированном на поступок, на воспроизведение идеальных архетипов в ближайшей реальности. Правда, осуществлять их в полноте могли только избранные, всецело и добровольно посвятившие себя служению Небесному Царству. В этой избранности и заключается некоторый парадокс, характерный для русской низовой действительности. Избранные становились в ней всегда отверженными.
Деревенская действительность была устроена столь иерархически жестко, что места для проявления личностных позиций в ней почти не оставалось. Лица "обоего пола", из которых, конечно же, состояло крестьянское сословие, неумолимо и очень рано впрягались в трудовую и семейную упряжку. А дальше - налаженная узкая колея обязанностей и долга. Прежде всего, крестьяне должны рано жениться и выходить замуж.
"Брак, - подчеркивает современный исследователь, - с точки зрения русского земледельца... - главное условие порядочности человека, его материального благополучия и общественной значимости. Вступление в брак - моральный долг каждого"11.
Условия существования и обычаи заставляли как можно раньше начинать семейную жизнь.
"Неженатые мужчины презирались в деревне... Невеселая судьба ожидала и незамужнюю крестьянскую девушку. По крестьянским понятиям, женщина без мужа не имела самостоятельной ценности. Именно поэтому девичеству крестьянка предпочитала самую плохую партию".
Холостые и незамужние воспринимались массовым сознанием "как физические и нравственные уроды". В такой атмосфере решиться на монашеский образ жизни без ухода в монастырь, без официальной санкции означало подвергнуться остракизму. Деревенская масса допускала отклонения от нормы только для неудачников (девицы-вековухи), больных и ненормальных (чудаки, юродивые). Но до того, как человека таковым признают, его окружали презрением и издевательским отношением.
Понятно, что до болезни Евдокии на нее - по указанной причине - многие сверстники и односельчане выливали враждебные злые чувства. Но была и еще одна причина такого отношения. Дуня рано осталась сиротой и столкнулась с ненавистью со стороны мачехи. Согласно канонам "сиротства", так детально и многократно разработанным фольклорным творчеством, сироту жестокие родственники стараются изжить со свету. В этот процесс не без своеобразного удовольствия часто включаются и соседи. В нелегкой сельской реальности бедный и слабый всегда оказывался и "крайним". Но в деревне часто именно из сирот, если они выживали в гонениях и многообразных трудностях, формировались серьезные личности.
...В конце концов, народное мнение начинало медленно принимать таких "странных людей" и относить их уже не к "уродам", а к "юродам", то есть воспринимать Божьими людьми... Евдокия также, как и тургеневская Лукерья из рассказа "Живые мощи", терпеливо и кротко переносила и болезнь, и собственную социальную униженность, но была еще и учителем подвижничества, примером для многих из селян. В тесном бедном, перенаселенном мире русской поволжской деревни, где трудно было найти прочный заработок и твердо встать на ноги в экономическом отношении, Евдокия давала пример достойного, независтливого поведения, благодарного отношения к жизни.
Когда слух о ее небывалой аскезе распространился по селам, к ней постоянно начал идти народ, принося деньги и продукты. Особенно много несли караваев хлеба. Долгое время хлеб она раздавала, но за год до гибели велела относить его на чердак. Там скопленные караваи хранились в целости и сохранности (по рассказу одной из послушниц, Поли). Однако после того, как другая хожалка, Даша, слазив наверх, увидела горы хлеба, и испугалась за себя и за своих подруг, которых новая власть вполне сможет обвинить в укрывательстве продуктов, - с тех пор хлеб зацвел и "сделался как пыль".
Для Евдокии материальный мир был пропитан грехом и тлением, поэтому она в отношении всего вещественного держалась подчеркнуто отстранено, демонстрируя, что главное для человека заключено в содержании жизни, во внутреннем огне души, в неравнодушном, любовном друг к другу отношении. Характерно, что впоследствии ей не было предъявлено обвинение в саботаже "продовольственной политики партии". Она оказалась "виновной" по другой "статье": в укрывательстве сбежавшего из Красной армии призывника, и погибла во время рейда в Ардатовскую волость одного из карательных отрядов по поимке дезертиров.
...Будучи прикованной к постели тяжелым недугом, Евдокия не только занималась молитвой и аскезой, но и старалась отвадить от дурных дел "грешников" - людей, потерявших себя, и сорвавшихся в беспутную жизнь. Но подвели ее под казнь не "грешники", а один из мнимых праведников, мистически настроенный проходимец распутинского типа Илья. Из местных крестьян, он юношей в 1904 году всяческими правдами и неправдами попал к подвижнице. Своей демонстративной набожностью он произвел хорошее впечатление на благочестивых девушек из окружения Дуни. Вскоре он уехал на Афон и, по слухам, чуть ли не принял "схиму", но, скорее всего, жил там некоторое время послушником. Через несколько лет вернулся оттуда с багажом, наполненным афонскими реликвиями. Продав их, он уехал в Москву и пытался завести там собственное торговое дело. Разорившись, вернулся в родные края перед самой мировой войной. Жил развратно и не скрывал это, но одновременно (в корыстных целях) ударялся и в благочестие, обманывая своим елейным видом доверчивые души.
Убежав из Красной армии, он, как и многие из дезертиров, особенно и не скрывался. Поскольку летом 1919 года в Нижегородской губернии власти проводили жестокую кампанию по поимке беглых красноармейцев, то местная власть должна была предпринять в этом отношении какие-то шаги. Волостной милиционер обнаружил Илью во время молебна, проводившегося у Дуни Шейковой. Проще всего для представителя советской власти было повернуть дело так, что религиозная фанатичка совращает крестьян к саботажу воинского призыва. Больная, безродная и "отверженная" Дуня была удобной кандидатурой для принесения ее в жертву. Недолго думая, милиционер вызвал отряд, да не просто из уездного города, а из самого губернского центра.
4 августа (по старому стилю) 1919 года в Пузу вошел карательный отряд, насчитывавший около ста человек бойцов, под командованием Кузнецова. Несколько месяцев спустя, готовя материал для Следственной комиссии, председатель Волостного Совета так описывал происшедшее в селе.
"Глуховский волостной Совет
Ардатовского уезда Нижегородской губернии
Октября 22 дня 1919 г.
# 2015
Экстренно
секретно
Ардатовскому Военному Комиссару Гарикову12
Вследствие предписания от 14 октября [с.г.] за # 13373 Глуховский Волостной Совет сообщает, что в его волости в с. Пузе были вооруженный отряд 17 Августа и 28 Мая.
28 Мая был старшим отряда Крапивин. Отряд численностью 22 человека приезжал по делу борьбы с дезертирством.
И 17 августа был отряд из г. Нижнего Новгорода численностью около 100 человек. Старшим отряда был Скоробогатов, Кузнецов и Крапивин и отбирал [отряд] казенные вещи у населения с. Пузы. Некоторые подвергались избиению плетями, [члены отряда] наставляли к лицу револьверы, брали продукты, как-то: яйца и кур. Не платили деньги за таковые и предлагали сельскому Совету - председателю - заколоть лучшую овцу и кур и принести к ним на квартиру. Взяли контрибуцию с населения села Пузы и грозили расстрелом, если бы не заплатили таковую. В селе Пузе еще ими - отрядом - был произведен расстрел девиц, за что таковые были расстреляны Совету неизвестно.
17 Октября был еще в Пузе отряд количеством 11 человек по делу изъятия излишков хлеба, а также еще был отряд в с. Глухово. Тот же старший отряда Кузнецов, который так же производил обыск всего населения и отбирал яйца, деньги и другие казенные вещи, никаких мандатов сельскому совету не предъявлял. Были нанесены матери красноармейца побои плеткой.
Председатель Вол. Совета (Подпись)"13.
Примечательно, что во всех остальных документах, рассказывающих о случаях избиений, расстрелов и грабежей, производимых карательными отрядами на территории Нижегородской губернии, указываются фамилии пострадавших. Только о казненных в селе Пуза говорится как о безымянных лицах. "И с разбойниками причтется".
И. В.
Белый голубь
Быль о новомучениках Русской Православной Церкви
"И сам дух Святой, будучи Любовию Двух, соответственно самой природе любви, в Своем личном бытии существует как лишь вне Себя самого...
Такова любовь: она живет умирая и умирает живя, для нее быть значит не быть в себе и для себя, но быть в других и другими... Она делает Свой ипостасный лик прозрачным для других и как бы скрывается сама в то время, когда проявляет наибольшую силу".
Протоиерей С. Булгаков.
Летом 1972 года сбылась моя давнишняя мечта побывать в Серафимовских местах, побродить в окрестностях Сарова и Дивеева. Мне посчастливилось познакомиться и побеседовать с несколькими старушками-монахинями бывшего Серафимо-Дивеевского монастыря, который в свое время опекал преподобный Серафим. Много важного услышал я от них, но особенно запечатлелся в сердце рассказ о мученической кончине Дунюшки и подруг ее и о том, что могила их и в наши дни благоговейно почитается православными этого края. Могила находится в 15 километрах от Дивеева в селе Суворове, которое раньше называлось Пуза14 и относилось к Глуховской волости Ардатовского уезда. Я поспешил в Суворово и без проводника легко отыскал могилу. Она расположена рядом с кладбищенскими воротами, отличается от прочих могил большими размерами, а на кресте все еще можно разобрать наполовину стертую надпись, сообщающую, что здесь покоятся тела рабов Божиих, девиц Евдокии, Дарии, [Дарии] и Марии, убиенных 18 августа 1919 года. Могила привлекает внимание тем, что она изрыта с разных сторон: многие уносят с собой землицу с Дуниной могилки, ибо по вере православных земля эта имеет целительную силу.
Я загорелся желанием опросить всех, что еще мог что-нибудь припомнить о подвиге и страданиях этих новомучениц Русской веры, и вот что удалось мне узнать.
Дунюшка (ее полное имя - Евдокия Александровна Шейкова)15 происходила из этого же села, в котором и сейчас немало Шейковых. На семнадцатом году жизни она заболела тяжелой болезнью, но у врачей никогда не лечилась. Что это была за болезнь - никто не знает, но все говорят, что Дуня была великой страдалицей, около 35 лет была она прикована к постели. Несколько семей в селе постоянно заботились о Дуне, приносили ей пищу. При ней всегда находилось несколько "нянюшек" - девушек из разных мест, добровольно вызвавшихся прислуживать ей.
В нашем православном народе такие страдалицы окружены бывают особым почитанием. И не столько из сострадания, сколько от глубокой сердечной веры в то, что этих кротких страдальцев с прекрасными светозарными лицами Бог непременно соделывает сосудами благодати Своей, носителями чрезвычайных благодатных даров Святого Духа. Такая же слава ходила и о Дуне; к ней часто приходили и издалека приезжали искавшие духовного назидания и утешения. И сейчас еще живы люди, свидетельствующие, что Дунюшка обладала даром прозорливости.
И.Н. припомнил, как однажды отец его принес ей хлеба. Она всегда принимала его приношения, но на этот раз почему-то отказалась взять: "Тебе пригодится". Возвращаясь домой, он встретил на пути женщину, которая посетовала, что нечем накормить приехавшего сына, нет хлеба. Он понял, что хлеб, не принятый Дуней, предназначался для этой семьи.
Однажды к Дуне приехала из Москвы женщина, одаренная хорошим голосом. Дуня послушала ее пение, а потом вдруг сказала: "А креста на тебе нет". Та возражала трижды. "Я не блаженная и не юродивая, я больна девица, - сказала Дуня, - но креста на тебе нет. Побойся Царицы Небесной", - закончила Дуня, указывая на Иверскую икону Божией Матери. И женщина призналась, что крест у нее в кошельке.
Помнят, как чтил Дуню благодатный старец архимандрит Софроний, служивший в маленькой церквушке на берегу речки Ишлей, в шести километрах от села Никольского Ардатовского уезда. Отец Софроний никогда не виделся с Дуней, но глубоко уважал ее и, бывало, паломникам, отправившимся в Саров, советовал на пути "зайти к больной Дуне", "она выше меня", - говорил старец.
Незадолго перед августовскими событиями отец Софроний послал Дуне подарок - образ Спасителя в терновом венце. Увидев икону, Дуня прослезилась: "Ох, батюшка, что ты мне прислал..."
И сама Дунюшка не раз предсказывала свою кончину. В селе был обычай: когда умрет кто-нибудь, шесть раз бить в колокол. Услышав шесть ударов, все спрашивали: "Кто умер?" И молились: "Царство ему Небесное!" Дуня же говорила: "А по нас не ударят ни в большой, ни в маленький". Девушки-прислуги возражали: "По тебе мы будем в перебор звонить, как в Великую субботу". "Как навоз нас выкинут", - отвечала Дуня.
Все началось с того, что в селе расположился отряд, разыскивавший дезертиров, наделенный судебной и карательной властью. Местный учитель, зять священника, Антип Павлович, донес, что в домике Дуни скрываются дезертиры и что Дуня агитирует не ходить в Красную Армию.
Ложность доноса можно доказать и сейчас. Жив еще Ф.Н., который постоянно бывал у Дуни, слушался ее, но весной 1919 года ушел в Красную Армию. Дуня ни слова не говорила против этого.
Следствие началось за два дня до суда. Чекисты несколько раз приходили в домик Дуни и били ее и нянюшек плетьми. Нянюшки отвечали на вопросы, лишь Маша-мордовочка молчала. Допросам и побоям подверглись и те, кто часто посещал Дуню. Все село было в большом страхе.
На суд уже никого не вызывали. Суд состоялся в доме, где жил Антип Павлович, главный свидетель, точнее лжесвидетель обвинения. О ходе суда никто ничего не знает. Известно, что он длился около часа. Дуню приговорили к расстрелу. Это было 17 августа 1919 года.
Рано утром 18 августа в избушку Дуни пришел священник о.Василий Радугин, сообщил о приговоре и предложил принять Причастие. Дуня спросила, нельзя ли заступиться за нее. Священник ответил, что такая же угроза нависла и над ним. После этого Дуня и трое оставшихся при ней девушек причастились Св. Таин Христовых.
Всего при Дуне находилось шесть человек. Зная о грядущей кончине, она заранее отослала по домам двоих: толстенькую Анну, которую она называла "кадушкой" (впоследствии она приняла монашество с именем Евпраксия и умерла в пятидесятых годах) и Наталию. С нею у Дуни поначалу был такой уговор: летом та уходила к родным, первое время так и было, последние же два года Наташа неотлучно находилась при Дуне. Но летом 1919 года Наташа ушла к родным лишь по настоятельному повелению Дуни. Была еще среди нянюшек Поля, при каких обстоятельствах она исчезла, - никто не знает.
Итак, остались при Дуне трое: две Дарии и Мария-мордовочка. Были ли они также приговорены к расстрелу - неизвестно, но все единогласно свидетельствуют, что в течение двух суток, пока продолжалось следствие, вплоть до самой их казни, их никто не задерживал, стражи у Дуниной избушки не было. Они сами добровольно решились разделить участь Дунюшки.
19 августа, около 10-11 часов дня, по селу пронесся слух: Дуню повели расстреливать. Две Дарии и Мария вынесли Дуню на руках, положили ее на повозку, и сами сели рядом с нею. Повозка двинулась к кладбищу. На протяжении всего пути чекисты били Дуню плетьми. Нянюшки сцепили руки над Дуней, загораживая ее от ударов. Плети обрушивались на них, они же не только не расцепляли рук, но все время улыбались, как будто не чувствовали никакой боли.
Вспоминают также, что один солдат отказался участвовать в казни, заявив, что он не может стрелять в девушек.
Расстрел производили на территории кладбища. Одна из нянюшек держала Дуню на руках. После выстрелов оказалось, что Маша-мордовочка еще жива, ее добили штыком.
Уже после расстрела начальник отряда, руководивший казнью, прочитал приговор. Помнят его слова: "Действительно, волшебницы. Никакой зверь не вытерпел бы того, что они"16. И еще добавил он насмешливо: "Но Христос воскрес и они воскреснут".
Передали мне, что Седнов Василий Иванович, скончавшийся на Пасху 1972 года, рассказывал, что после расстрела тела убиенных хотели, было, просто столкнуть сапогами в яму, в рытье которой он сам участвовал. Но он поспешил прыгнуть в нее и попросил подавать ему тела. Уложив их насколько мог заботливо, он покрыл прекрасные лица страстотерпиц Христовых черным платком, который был на Дуне. После этого их засыпали землей.
Есть молва, что нашлись люди, которые тайком ночью привезли гробы и совершили погребение мучениц по полному православному чину.
В памяти односельчан сохранилось еще одно чрезвычайно важное свидетельство. Иван Анисимов, скончавшийся около 1924 года от тифа, говорил, что когда на пути к месту казни девушек били плетьми, он вдруг увидел над их руками, защищавшими Дуню, белого голубя с распростертыми крыльями. Сей невидимый для других голубь, по словам Анисимова, и принимал на себя удары плетей, почему девушки не чувствовали никакой боли. В момент этого видения, - вспоминал Анисимов, - он почувствовал великую жалость и любовь к страдалицам и готов был пожертвовать собою ради спасения их.
Петр Карасев, умерший около 1962 года, один из постоянных посетителей Дуниной избушки, также был избит плетьми, но рассказывал, что никакой боли от ударов он не чувствовал. "Я рад был бы, если бы меня еще раз избили за Дунюшку", - говорил он.
А Наташа, одна из нянюшек Дуни, заблаговременно отосланная ею домой, скончалась совсем недавно, в 1971 году. По свидетельству знавших ее, она отличалась необыкновенною кротостью, терпением и красотой. И всю свою жизнь она скорбела о том, что не удостоилась чести умереть вместе с Дуней.
Регулярно два раза в год: в день св. [первомученицы] Евдокии [14 марта н.с.] и 18 августа - в Суворове и уроженцами Суворова в Горьком [Нижнем Новгороде] совершаются панихиды и поминки по убиенным. Панихиды предваряются большим молитвенным правилом Дунюшки. В это правило непременно входят каноны и акафисты Иверской Богоматери и преп. Серафиму. Дуня как-то особенно почитала "Благую Вратарницу" и задолго до кончины своей обещала, что услышит каждого, кто на ее могилке споет тропарь Иверской Богоматери: "От святые иконы Твоея..." А в [заступничество] Саровского чудотворца мученицы верили так крепко, что его духовное участие в их подвиге не подлежит ни малейшему сомнению: преподобный, учивший, что цель христианской жизни есть стяжание Святого Духа Божия, сам ставший "мышцею Его благодати", не замедлил прийти на помощь своим "сироткам". Также несомненно и то, что весь этот край Русской земли обвеян теплым дыханием Серафимовских молитв.
Я еще раз почувствовал это, когда услышал замечание одной рассказчицы о том, что Дунины нянюшки оказались более верными и стойкими, чем апостолы Христовы, которые в самые страшные минуты оставили Своего Учителя и Господа одного. Это верно, но не надо забывать, что в то время "еще не было на них Духа Святого, потому что Иисус еще не был прославлен" (Ин. 7, 39).
Здесь же главным действующим лицом был Он, Господь животворящий, Зиждитель и Свершитель всепобеждающего нравственного единения людей во Христе, вновь открывший таинственное присутствие и действие Свое "в виде голубине"17.
Происхождение "Белого голубя"
В 1978-1979 годах этот текст, в машинописи, попал составителю сборника среди ряда других условно самиздатских статей, посвященных истории РПЦ в XX столетии. Помню, что среди них была обширная работа анонимного автора, посвященная биографии еп. Афанасия (Сахарова). Надо сказать, что как это ни удивительно, ни один из этих текстов не выплыл потом в напечатанном виде в каком-либо из "тамиздатских" изданий. Да и хождение их в самиздате было, скорее всего, весьма ограниченным.
"Белый голубь" пришел с периферии тех общественных кругов, которые отчасти можно охарактеризовать как церковно-национальные. Причем необходимо помнить, что это определение далеко не тождественно тем современным "патриотическим" движениям, которые нынче ставят знак равенства между своей политической позицией и позицией оппозиционных коммунистическому режиму кругов православной интеллигенции 1970-х-первой половины 1980-х годов. (Одно из существенных отличий, например, - ясное понимание участниками церковно-национального движения пагубности коммунистической утопии для страны - в отличие от нынешних "патриотов".) Возможно, текст этот ко мне попал от Н., чтеца одного из московских храмов, вращавшегося, с одной стороны, в клерикальных кругах, а с другой - в кругах писательских. Тогда представители молодой московской церковной интеллигенции начали робко открывать для себя Россию провинциальную, задавленную большевистским режимом. В результате частной поездки одного из участников неформального церковного движения в нижегородскую (тогда "горьковскую") провинцию и родилось данное краткое повествование-свидетельство.
Через несколько лет, когда я "открыл" архив епископа Варнавы (Беляева; 1887-1963), то обнаружил новый документ, впервые полностью публикуемый в данном сборнике, проливший дополнительный свет на события более чем полувековой давности в селе Пузо Ардатовского уезда. Именно этот документ, в искаженном виде опубликованный в начале 1990-х годов, долгое время был единственным источником, освещавшим расстрел четырех православных подвижниц в августе 1919 года.
Впервые публикуемый в сборнике "Мироносицы в эпоху ГУЛАГа" "Белый голубь" дает новые важные детали происшедшей трагедии. Вообще, именно в этом тексте впервые внятно и четко изложена канва событий, приведших к расстрелу женщин, а также их образ жизни и подвижничества. В тексте, восходящем к поездке автора приводимого текста в Пузу, летом 1972 года, указываются:
Чрезвычайно важно для исследователей, что факты, относящиеся к жизни Евдокии Александровны Шейковой и к казни, совершенной над нею и ее послушницами, собранные через 53 года после их гибели, поразительным образом совпадают, часто в мельчайших подробностях, со свидетельскими показаниями, собранными по свежим следам, всего через 5-6 лет после расстрела. Это служит важным подтверждением существенной точности хранимого в церковном сознании устного предания, а для "светских" историков - еще одним доказательством важности исследований в области так называемой устной истории. Часто лишь "устная история" сохраняет для потомков драгоценные, "личностные", черты исторического действа, порой отсутствующие в материалах архивных.
Автор "Белого голубя" указывает, что к моменту ареста св. Евдокии при ней находилось шесть послушниц (он их называет "нянюшками", тогда как в тексте В.И.Долгановой они называются "хожалками"). Интересно, что фигура ближайшей послушницы, Поли (Аполлинарии), к началу 1970-х годов почти стерлась из памяти сохранившихся очевидцев трагедии. В то же время основной рассказ о страданиях Евдокии Шейковой, запечатленный в тексте В.И.Долгановой, записан в значительной степени именно со слов Поли.
Время написания "Белого голубя" определяется между концом 1972 (после августа) -1979 годами. Воспроизводится по машинописной копии, сделанной составителем в 1979 году.
Святая Евдокия и ее келейницы причислены к лику святых мучеников Архиерейским собором РПЦ в 2000 году. Память празднуется 5 (18) августа. Мощи святых мучениц в настоящее время находятся в храме Успения Божией Матери в селе Суворово (бывшем Пузо).
Примечания:
1 Бердяев во время Первой мировой войны писал, что власть пространств над душой России заканчивается. Но он считал, что это произойдет от близящегося овладения русскими цивилизаторских навыков, от технической организации пространств. Как ни странно, наш знаменитый религиозный философ не заметил главного: без активного религиозного отношения к жизни русский человек никогда не овладеет пространством и огромностью внешних даров своей родины. Именно это показал опыт XX столетия. См.: Николай Бердяев. О власти пространств над русской душой // Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. М., 1918. (Репринт: 1990.) С. 62-68.
2 Цитаты из книги Кеннана приведены по: Джордж Кеннан. Сибирь и ссылка. СПб.: издание В.Врублевского, 1906. С. 67-69. Толпа, идущая в каком-нибудь религиозном шествии в браминской Индии, вызвала бы у западного человека больший интерес и энтузиазм исследовать мировоззренческие взгляды ее членов.
Еще до эпизода со встречей иконы Кеннан, присутствуя при отправке этапа ссыльных из Тюмени в Ялуторовск, наблюдал краткий молебен на пароходе перед отправлением. В женском отделении "женщины молились набожно, крестились и преклоняли колена", а в "мужском" богослужение "возбудило... гораздо меньше интереса. Арестанты и солдаты сняли свои шапки, но очень немногие приняли участие в молитве, купля-продажа шла своим чередом... Пение священника, лязг оков, крики продавцов, команда офицеров, - это все производило необычайное впечатление на нас" (Там же. С. 62). Но это впечатление только убеждало в том, что у этого "средневекового" народа не может быть своего мнения о серьезных духовных и общественных проблемах.
3 Имеется в виду Мария Магдалина. См.: Цельс. Правдивое слово // Ранович А.Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. М., 1990. С. 282-283.
4 Порфирий // Там же. С. 366.
5 На одноименной площади - "La Place de la Republique".
6 На август 1919 г. пришелся пик дезертирства в Красной армии: только уклонившихся от призыва в этом месяце было почти 300 тысяч.
7 Выписка из журнала заседания Нижегородской губернской Чрезвычайной Комиссии. 11 июля 1919 г. # 66. Государственный архив Горьковской области. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 251. Л. 6.
8 Там же. Л. 681.
9 Например, в докладе в Нижегородский ЧК, направленном ответственными товарищами Арановичем и Черемухиным, описано одно из таких народных волнений, происшедшее 3 октября 1919 г. в селе Никольское Лысковского уезда. Возглавлял возмутившуюся толпу работник Никольского волостного исполкома, член РКП (б) Удалов. Поводом к восстанию послужили действия отряда "по проведению трудовой повинности и по борьбе с дезертирством" (начальник - Гомозулин). Отряд по обвинению в саботаже арестовал председателя волостного исполкома Старова, а также отметил свое пребывание грабежами крестьян и надругательством над иконами. О накале страстей свидетельствует тот факт, что когда уездное начальство решило принять сторону народа и приказало арестовать милиционера Косточкина, принявшего участие в аресте зачинщиков волнений, то Косточкин застрелился (Там же. Л. 32 об.-33).
10 В рукописи В.И.Долгановой имеется следующая запись: "Дата [рождения Дуни] пока неизвестна". Но можно предполагать, что год рождения св. Евдокии по косвенным данным находится в пределах между 1860-м-1864-м годами. Значит, Евдокия Шейкова была расстреляна в возрасте 54-59 лет.
В брошюре Житие, страдания, подвиги, чудеса святых мучениц Евдокии, Дарии, Дарии, Марии в селе Суворово. Издание Свято-Троицкого Серфимо-Дивеевского монастыря, 2001 приводится дата рождения Евдокии: 11 (24) февраля 1856 г. Однако в тексте нет указания на источник сведений, благодаря которым установлена данная дата. Текст брошюры принадлежит игумену Дамаскину (Орловскому). В ранее опубликованном "Житии" св. Евдокии этого же автора даты рождения мученицы не имелось. (Об истории рукописи "Жития", возрасте св. Евдокии см. также в разделе "Примечания".) По этой версии св. Евдокия погибла в возрасте 63 лет.
11 С.Д.Морозов. Брачность и рождаемость крестьян Европейской России (конец XIX в. - 1917 г.) / Крестьяноведение.Теория. История. Современность. Ученые записки. 1999. / Под ред. В.Данилова, Т.Шанина. - М., 1999. Вып. 3. С. 100.
12 Возможно, фамилию военного комиссара следует читать, как Гаринов. В архивных материалах она указана неразборчиво.
13 Государственный архив Горьковской области. Ф. 2935. Оп. 3. Д. 8. Следственная Комиссия при Нижегородском Губернском Революционном Трибунале. Дело по обвинению Начальника Отряда Губкомдезертир Я.Гольдина в преступлениях по должности. Л. 704.
Дело начато 20 марта 1919 г., окончено 16 декабря 1919 г. В деле 717 листов. Причем, материалы, входящие в дело, носят на себе многочисленные следы, говорящие о попытках фальсификации. Прежде всего, об этом говорит само наименование дела. Преступление Я.Гольдина лишь одно из многочисленных подобных преступлений, которые приняла к расследованию губернская Следственная комиссия. Но именно оно вынесено в общий заголовок, что красноречиво говорит о намерении направить будущих проверяющих или исследователей по ложному следу. Ни одно из дел по преступлениям, совершенным отрядами по поимке дезертиров, не было доведено до конца! Делопроизводство по ним, судя по имеющимся документам, оборвано. Листы, входящие в дело, многократно перенумеровывались. Все, входящие в дело, материалы находятся в удручающем состоянии: грубо и неудобным образом сшиты, нет их подробной описи и т.д.
Курсив в тексте документа принадлежит автору этих строк.
14 Старинное название села Страхово-Пузо сохранялось до 1965 г., когда его переименовали в Суворово. Село было большим, в начале 1926 г. в селе насчитывалось 412 дворов, 1652 жителя.
По рассказам старожилов (например, Чекуровой М.Г., 1920 г.р., и Лялькиной Анастасии, 1918 г.р.), прежнее название села - Страховое Пузо происходит от того, что в давние времена на этих местах находились густые леса, в которых обитали разбойники, наводившие на окружающих страх.
Первый колхоз в селе организовался 8 марта 1930 г. (название "Огонек"). В 1943 г. колхоз разделили на два: имени Суворова (отсюда нынешнее название села) и имени Кутузова // Там же. С. 152.
15 То, что фамилия Евдокии была Шейкова (ударение на втором слоге), подтверждают и жители с. Суворово (Пузо). Недоразумением следует считать часто приписываемую Евдокии фамилию ≈ Шикова. Такая фамилия, приписываемая мученице, появилась после публикации в 1992 г. искаженного варианта текста В.И.Долгановой, осуществленной иеромонахом Дамаскиным (Орловским). В основе ошибки лежит неправильная расшифровка имени, сделанная переписчицей инокиней Серафимой (Ловзанской; 1904-2000) при разборе подчерка В.И.Долгановой. В свое время автор этих строк при работе с рукописью Долгановой отметил неясное написание фамилии Евдокии.
Жители села Суворово (Пузо) до сих пор удивляются тому, что фамилию Евдокии в церковной печати приводят неправильно. "У нас в селе мы такой фамилии отродясь не слышали", - говорят они. Нина Уланова (1928 г.р.), внучатая племянница расстрелянной вместе с Евдокией Дарьи Тимагиной, Татьяна Анисимова (1920 г.р.), Анастасия Авдотьина (1907 г.р.), Анастасия Лялькина, М.Г.Чекурова и другие свидетельствуют, что в селе Пузо долгое время после казни Евдокии Шейковой жили ее родственники, в частности ее родной брат Шейков, у которого были дети, впоследствии уехавшие из села.
16 В условиях Гражданской войны, когда большинство красноармейцев и их военных начальников (красных командиров) происходили из верующих семей, мотивацией того насилия над Церковью и христианами, которое, по долгу службы, совершали военные, часто становились не только идеологические постулаты, но и бытовые суеверия. В Средневековье различные обскуранты и политики также обвиняли многих подвижников в "колдовстве" и других схожих "грехах", продиктованных суеверием и языческими представлениями толпы. Здесь, в 1919 году, в селе Пузо один из руководителей карательного отряда Кузнецов повторяет формулу обвинения ("волшебница, колдунья"), впервые предъявленную св. Евдокии еще "дезертиром" Ильей, мнимым подвижником, а на самом деле проходимцем и психически неуравновешенной личностью┘ Подобная формула, с точки зрения "сознательных" безбожников, была более доходчива для масс (да и для многих ее вожаков из низов). Известно, что в русской деревне вплоть до революции были частыми самосуды по обвинению в колдовстве. См., например: Frank S. Popular justice, community and culture among the Russian peasantry 1870-1900 // The world of the Russian peasant: post-emancipation culture and society. Boston, 1990. (Русский дайджест статьи в: История ментальностей, историческая антропология: Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М., 1996. С. 237-238.)
17 Из тропаря праздника Крещения Господня.