Все знают, что сделала Марина Цветаева после слов "На твой безумный мир один ответ - отказ". Повесилась. Людям, о которых пойдет речь ниже, пришлось в каком-то смысле еще тяжелее, чем Цветаевой. Отказавшись от мира, они жили в нем долгие годы. Что-то потеряли, что-то приобрели. Но читать о них страшновато.
Весь пятый выпуск "Иностранки" посвящен поэтике отказа, хотя это специально и не декларируется. Получился тематический номер. Открывается он повестью американца Джима Гаррисона "Человек, который отказался от имени" (пер. с англ. Виктора Голышева). Любопытно несоответствие сюжета названию. Герой Гаррисона Нордстром отказался от всего, кроме имени: от денег, от семьи, от работы, от окружения и социального статуса. Классический случай дауншифтинга. Был всем - стал ничем по своей собственной воле. С топ-менеджерами нефтяных концернов такое иногда происходит.
Пишет Гаррисон очень просто. Почти без метафор. Но так, что не поверить ему нельзя. "Он сменил прическу. Купил себе серебряное кольцо на мысе Сан-Лукас, где ловил марлиней. Купил камеру. Стал читать биографии и прочел несколько романов. Однажды дурацким вечером, когда Лоры не было, дочь скрутила ему косяк; он смеялся до колик, потом напрягся и слегка испугался. Он переспал с секретаршей, и ему стало грустно. Купил спортивный автомобиль, который водили только жена и дочь. Купил дорогую картину с красивой девушкой, моющей ноги".
Исчерпывающее описание, по-моему. Картина, полная безысходности. Даже девушка, моющая ноги, у человека имеется, а счастья все нет. И тогда Нордстром начинает танцевать. Один, под музыку и без музыки. Это, по большому счету, единственная метафора в повести Гаррисона. Метафора возвращения к себе и отказа от социальных ролей. Больше про этого человека писать нечего. Иногда хеппи-энд трагичнее смертельной развязки.
Роман испанца Энрике Вила-Матаса "Бартлби и компания" (пер. с исп. Натальи Богомоловой) - о другом отказе. Отказе от литературы. Написан он в борхесовско-кортасаровской традиции, как псевдоэнциклопедия, псевдоисследование, беллетризованная монография о писателях Направления Нет, авторах так и не написанных книг. Имя Бартлби, героя малоизвестной повести Мелвилла, становится у Вила-Матаса нарицательным.
Давно известно, что молчание - тоже высказывание, а причины могут быть разными. Страх перед печатным словом, презрение к читателю, любовь к жизни, отвращение к славе, сознание неадекватности написанного задуманному...
В писатели Направления Нет герой романа Вила-Матаса зачисляет многих, в том числе и Толстого. Уход писателя из Ясной Поляны и смерть на безвестной станции Астапово он объясняет приступом неизлечимой болезни бартлби, синдромом бартлби, с которым бесполезно бороться. Этой болезнью были заражены Сократ, Кафка, Мелвилл, Рембо, а также множество загадочных личностей, не ставших достоянием большой литературы и большой истории. Особенно хорош в этом длинном печальном ряду швейцарец Роберт Вальзер, который говорил, что "он, Роберт Вальзер, ноль без палочки и хочет, чтобы его забыли". "Все творчество Вальзера, включая красноречивое молчание длиной в двадцать восемь лет, - резюмирует герой романа, - это попытка доказать тщету любого дела, как, впрочем, и тщету самой жизни".
В сущности, Вила-Матас разрабатывает здесь любимую набоковскую идею о том, что замысел важнее результата: достаточно помыслить нечто - и оно уже существует. Зачем тогда воплощать? Если реальность воспринимать слишком серьезно, то она превратится в ад, каким, по сути, и является.
Все это лишь на первый взгляд кажется бреднями эстета. Но вспомните последние пятнадцать-двадцать лет, и вам все станет ясно. Вспомните, какие мечты владели людьми году в 89-м или 91-м, какие надежды они питали и чем это обернулось. Ничем хорошим. Прямо противоположным тому, что изначально задумывалось. Так было и в феврале 1917-го. И совсем недавно - на майдане 2004-го в Киеве. Так бывает со всеми идеями, когда их пытаются воплотить.
С писательством, в сущности, та же штука. Хороший писатель никогда ничего не пишет, чтобы никто не узнал, какой он плохой писатель. У него нет готовых произведений. Если замысел сложился в голове, зачем его воплощать? Зачем вообще что-то делать? Если вдуматься, не-писательство - это то же недеяние, у-вэй, который проповедовал Лао-Цзы. Недаром же Толстой его обожал и даже переводил.
А писать, чтобы прославиться и заработать денег, - вообще смешно. Те, кто толкаются у пиаровских кормушек и на раздачах денег, - люди заведомо несчастные, несвободные. Ну получишь ты пару премий, ну издашься большим тиражом за внушительный гонорар... Так ведь это ничего не доказывает. Писателю Направления Нет ради этого лень будет даже компьютер включить. Каталог его ненаписанных произведений стоит больше, чем любой текст любого лауреата "Большой книги", не говоря уже о "Дебюте"...
Впрочем, Вила-Матас пишет обо всем этом с юмором. Особенно хорош пассаж о писателе, который считал себя мебелью. Стулом, комодом. Кем угодно, только не автором...
Да, конечно, концепция романа красивая, убедительная. Привлекательная и актуальная. Но не до конца честная. Ведь бартлби по сути своей не писатели, а персонажи. А персонажи невозможны без автора, без стороннего наблюдателя. Человек, старательно закрывающий лицо ладонью при виде камеры, все равно нет-нет да и мелькнет на заднике старого черно-белого фотоснимка. В надвинутой по самые глаза шляпе, демонстративно отвернувшийся в сторону. Но все равно мелькнет. А иначе откуда нам узнать, что он не хотел сниматься? Что было бы с литературным наследием Кафки, если бы не его душеприказчик Макс Брод, вопреки завещанию опубликовавший тексты Кафки? Ничего. Не было бы такого писателя.
К теме отказа легко подверстать и немного странный рассказ Сергея Цейтлина "Ханья. Крит" (пер. с англ. Льва Оборина), рассказ о молодом человеке непонятного происхождения, умершем на острове Крит. Ищут пожарные, ищет милиция, но никто не может установить его личность. Между прочим, с личностью самого Сергея Цейтлина тоже не все понятно. Родился в Москве, вырос в Нью-Йорке, живет в Венеции. Пишет по-английски, издается в переводе на итальянский. Лично я о таком писателе вообще слышу впервые. В этом мире никому ни до кого нет дела...
Дальше в номере стихи израильского поэта Дана Пагиса (пер. с иврита Александра Бараша), человека, пережившего Катастрофу, а именно - нацистский концлагерь. Сейчас я приведу одну цитату, и вы все поймете: "Звонок в дверь. Меня уже нет дома. / Я вернусь завтра. / Звонок. Меня уже нет в городе. / Я вернусь послезавтра. / Меня уже нет, / вернусь после конца света. / Теперь они ломают дверь. / Глупо. Ведь я не собираюсь / рождаться вообще". Если это не об Отказе, тогда о чем?
А завершает пятый номер "круглый стол" на тему "Классик, современный классик, культовый автор, модный писатель...", в котором приняли участие очень известные, авторитетные люди Борис Дубин и Сергей Зенкин. Дубин сказал вещь потрясающую и страшную в своей простоте: "Вообще говоря, литература - это изобретение буржуазное, изобретение XIX века, как и классика. Это не значит, что до того времени классики не было, - ее не было во всеобщем употреблении, она не выступала универсальным мерилом для всех, поскольку этих "всех" как горизонта мнений и оценок еще не было. Представление обо "всех" рождается только в XIX веке, после буржуазных революций, и доходит до своих пределов в веке XX... Только буржуазия (если хотите, демократическое, если хотите, рыночное общество) придумала такую фикцию "все", а уже через апелляцию к этой фикции был создан целый ряд культурных продуктов, институций, социальных и культурных систем, которые стали работать в таком режиме - для всех, производство ценностей - для всех.
Вот так вякнешь что-нибудь в рифму или без рифмы и тут же попадешь на шкалу оценок "успех-неуспех", "хорошо-плохо" (с точки зрения всех, вообще всех). Написал книгу - попался. Кинул кусок в жадный рот потребителя - просит еще, кривится и поругивает. Какой-то невкусный сегодня роман... Знаешь, писатель, я почитал бы лучше об анальном сексе у эскимосов или о приключениях мерчендайзеров на Ямайке... Истинные ценности.
Началось все это с Пушкина и Гете, а закончилось вполне закономерно Пауло Коэльо и Джоан Роулинг.
На твой безумный мир...