Я получила задание предварить разговор о домашних семинарах, потому что выступила инициатором обсуждения подобной темы. Задание я получила неделю тому назад и, конечно, не могла за это время проделать какую-либо работу. Чтобы не уподобляться участнику сражения на Халкин-Голе, который пришел поделиться воспоминаниями, я все-таки попробовала просто подумать, знаю ли я что-нибудь о домашних семинарах за пределами 70-х годов, для которых это явление в самом деле характерно. Но чтобы сравнивать, надо определить то, что называлось "семинарами", чтобы отличить от других видов домашних сборищ. Задачка достойная специального науковедческого и социологического исследования, на которое я, естественно, не замахиваюсь. И все-таки. Прежде всего, я думаю, было бы правильно отличать семинары от кружков и всякого рода дружески-профессиональных сообществ. Так, в 60-е годы мои родители были членами такого неформального кружка, который назывался с некоторой самоиронией "поэтическое сборище". К ядру знакомых с детства любителей поэзии постепенно "прирос" круг их индивидуальных друзей и друзей их друзей. Иногда приглашались поэты, в том числе ныне весьма прославленные, но в самом "сборище" профессиональных поэтов не было, хотя Ю.К. Ефремов сборник своих стихов в конце жизни опубликовал. Собирались и читали друг другу стихи, перепечатывали их друг для друга, делились всякой информацией о вечерах, публикациях. Речь шла не только о новинках, но и, конечно, об обретении заново поэзии запретной, полузапретной и эмигрантской. Там были свои лидеры, которые что-то рассказывали, но семинаром это не было и не именовалось. "Сборища" проходили по очереди у его членов и были одновременно приемом гостей с застольем. Такого рода неформальных кружков было, надо думать, немало.
Были "семинары" богословско-философского направления. Илья Шмаин собирал таких же, как он, математиков, только моложе, выпускников элитных матшкол и студентов математических и физических факультетов, взыскующих жизненных истин. Они читали Н.О. Лосского, а рядом тоже математики помоложе читали Гельдерлина и Рильке. Из таких кружков математиков, читавших вместе Рильке и Лейбница, Флоренского и Цветаеву, получились православные математики, что делало их внутренними эмигрантами, собственно эмигранты, с их особой эмигрантской судьбою, и священники. Недавно мы слышали священника, который произнес проповедь на отпевании Владимира Николаевича Топорова. Я думаю, что многие обратили внимание на то, что священник был какой-то необычный. Он знал, о ком говорит и, хотя пел неважно, говорил-то хорошо. Совсем не пошло. Как раз из такого семинара он и вышел.
Образ жизни студентов, аспирантов, научных сотрудников, жизненные привычки, установки на "изучение" делали семинар понятной и привычной формой. Поэтому то, что можно было бы назвать "катехизаторской группой", существовало als ob семинар. Священнику Александру Меню показалась привлекательной идея семинара Шмаина - семинара для "поиска истины", и он стал собирать молодежь уже непосредственно для поиска ее в Библии, для изучения Библии. Иные из участников семинара отца Александра, гуманитарии, прошли затем путь обратный пути из математиков в священники: из них получились ученые библеисты резко антиклерикального направления(1).
В многообразии форм интеллектуальной и духовной коллективной "самодеятельности" форма семинара, по своему происхождению научная, была образцом для кружков разного рода, в то время как "научный домашний семинар" - достаточно парадоксальное явление.
Итак, примем на первое время, что "научный домашний семинар" - это не любая группа людей, которые собираются вместе, чтобы читать вместе стихи или Евангелие или обсуждать, как добиться в России либеральных свобод, или как избавить ее от инородцев, или чтобы собрать сведения о нарушениях прав человека в Пермской зоне. Ядром понятия "домашний семинар" я склонна считать научную или учебную или научно-учебную коллективную деятельность, регулярно осуществляемую в сугубо приватных условиях. Содержание этой деятельности общественно значимо и публично - научная работа, исследование и обучение, форма приватна - дружеская встреча, "гости", чаепитие. Научный домашний семинар - это contradiction in adjecto, такой тип семинара и расплодился в 70-е. Остальные формы - философские, поэтические, религиозные собрания, с самоназванием "семинаров", будем считать кузенными формами, а научную форму - центральной, раз самоидентификация остальных прибегала именно к научной номенклатуре.
А были ли домашние семинары в России до 70-х годов? Пошарим в памяти. Да, были. До революции было принято, чтобы, скажем, студенты работали на дому у профессора. "Жилищные условия" это позволяли, необходимая специальная библиотека, собранная за целую жизнь, была под рукой. Не знаю, как в других специальностях, а у филологов-классиков эта традиция никогда и не прерывалась: в студенческие годы мой курс посещал на дому девяностолетнего Александра Николаевича Попова для чтения "Илиады", а сейчас мой тогдашний однокурсник принимает студентов на дому, потому что иначе ему надо всякий раз везти в РГГУ машину книг из своей библиотеки. Когда ледяной зимою 1919 года неотапливаемый Петроградский университет стоял пустой, без студентов, классики С.А. Жебелев, И.И. Толстой и другие продолжали занятия на дому. Это говорит пока только об их стойкости и преданности профессии. Но когда студенты, окончившие курс, не покидали учителя, а продолжали по тем же дням приходить, рассаживаться и читать вместе с бывшим учителем древнего автора, словно они навсегда остались студентами, и так еще лет 10, то это уже что-то особенное. Такой кружок занимался у Жебелева года до 1926-го.
В 20-е годы круг людей, частично пересекавшийся с читателями текстов у Жебелева, собирался на квартире у И.И. Толстого. Это группа известная под псевдонимом АБДЕМ, которая перевела совместно романы Ахилла Татия и Гелиодора(2). Кружок, который вполне можно было назвать семинаром, дружескими связями пересекался с группой М.М. Бахтина и с членами объединения ОБЭРИУ; травестированные изображения их сборищ можно найти в романах и стихотворениях Константина Вагинова(3). Гибель АБДЕМитов связана с еще одним пересечением: принадлежавший к игровому и философскому сообществу "Космическая академия наук" участник переводов Ахилла Татия был арестован за принадлежность к этой "Космакадемии" и в состоянии острого психического помешательства написал под диктовку следователей безумный проект государственного устройства "Российской монархии", в котором важные посты предназначались И.И. Толстому, А.Н. Егунову и А.И. Доватуру. Все трое были немедленно арестованы, Толстой вскоре освобожден, а Егунов и Доватур осуждены на длительные сроки(4). Во второй половине 1920-х гг. в Институте народного хозяйства и в Институте слова произошли перемены такого свойства, что из него ушли не только многие преподаватели, но и студенты. В это время начали действовать, в частности, ограничения прав на образование для дворянских детей. Один из таких студентов, впоследствии архимандрит Сергий, пришел к своему преподавателю общей культуры оратора В.Н. Муравьеву за советом, как быть: молодым людям хотелось действовать. Преподаватель предложил продолжить занятия со студентами, покинувшими институты (многие учились и там и там), на дому. Так несколько преподавателей и студентов стали заниматься на закрытом семинаре историей русской культуры, чтобы понять, каким образом сложилось то положение, в котором оказались они и все русское общество. Ни преподаватели, ни студенты не были людьми религиозными, тем более церковными, но поиски истины в семинаре по истории русской культуры привели учащихся к православию. Студенческий состав семинара скоро превратился в церковную общину, тогда как преподаватели, изучавшие Закон Божий в казенных гимназиях своего детства, в церковь не пошли. При Сталине в разное время все преподаватели были погублены, а общинники провели десятилетия в лагерях и ссылках(5). Итак, мы видим, что домашние семинары оказываются в период 20-х годов так или иначе переплетены с группами, объединенными уже не собственно научными занятиями, а оппозиционностью режиму, и все такие группы вызывают настороженность властей, даже если занимаются переводом античных романов.
Я знаю слишком мало, чтобы делать обобщения, но мне кажется, что у собственно научных домашних семинаров век не очень долгий - три-семь, максимум - десять лет. Поэтому десятилетия существования общины савельевцев, (их второе поколение дожило до наших дней) сами по себе говорят об узах иного характера. Поэтому и семинар философа Владимира Соломоновича Библера, существовавший 35 лет, возможно, представляет собою явление sui generis и в типологию не встраивается.
Образовательная система производит когорты, которые к моменту резкой смены климата оказываются без места. Социальные маргиналы увековечивают свое состояние младших, потому что общество больше не нуждается в той роли, к которой этих людей готовили. Удел их - быть никем, вести призрачное существование, то есть удел героев "Козлиной песни". Их преподаватели, получившие статус еще при прежнем режиме, имеют шанс сохранить профессиональную идентичность. Характерно, что Толстой был отпущен ГПУ и в 1946 при Сталине стал академиком, а его ученики, Доватур и Егунов, с которыми он был весьма близок по взглядам, подвергались арестам, высылкам и преследованиям вплоть до хрущевской оттепели. Ничего, боже упаси, не хочу сказать компрометирующего о Толстом: только о том, что под нож при наступлении заморозков идет именно молодое поколение, выпущенное образовательной системой в новую жизнь, в которой реализоваться им уже не предстоит. А когда надо загодя сказать: "горшочек не вари", никто не знает. Эти "избыточные" составляют среду, из которой рекрутируются домашние семинары. Семинары 70-х образовали, грубо говоря, старшеклассники и студенты оттепели, а объединялись они чаще вокруг людей более старшего поколения, имевшего и некоторый формальный статус, и авторитет.
В следующем "цикле" маргиналам предшествующего периода выпадает шанс обрести статус. Хотя не всем, конечно, случается им воспользоваться даже индивидуально, но некоторые семинары 70-х породили институализированные сообщества уже в постсоветское время. Так и семинар В.С. Библера породил целый ряд институализированных образований, хотя и его материнская, семинарская, форма продолжала жить, пока был жив сам Библер.
Домашние и полуофициальные семинары были моим сообществом и важнейшими университетами в годы моей научной юности. Я была постоянным участником фольклорного семинара Елеазара Моисеевича Мелетинского, спорадическим - семинара А.К. Жолковского по поэтике, а когда последний переместился от Жолковского к Мелетинскому, то и здесь постоянным. М.Л. Гаспаров написал о семинаре по поэтике, и русский вариант опубликован в # 77 НЛО. Скажу только, что имена его участников очень громкие, и филология, скажем, в РГГУ, как и славистика многих американских университетов, в значительной степени продолжает эти семинары тематически, методологически и персонально. Локально семинар Жолковского и Мелетинского проходил в двух местах скопления интеллигентов - Остоженка и Юго-Запад. Не буду описывать его подробнее, так как он описан Гаспаровым и предстоит в июне доклад о нем Жолковского.
Еще один семинар, мне хорошо известный, был более узким и специальным по тематике: античная философия и наука. Он проходил дома у Ивана Дмитриевича Рожанского. До занятий историей античной науки Иван Дмитриевич был физиком, причем физиком-дипломатом по ядерным, кажется, технологиям. Он был сыном профессора еще царских времен (о достойном поведении его отца мы прочитали в свое время в "Архипелаге Гулаг"). Обе стороны его происхождения были типологически значимы: математики и физики (математики в большей мере) обладали высокой "семинарской готовностью", а кроме того, Рожанский был намного, на два поколения, старше тех, кого собирал, и наследовал традициям интеллигенции с досоветским жизненным опытом. Этот семинар, как и оба семинара Мелетинского, просуществовал до начала 1980-х. Но завершился иначе, о чем позже. У него тоже были постоянные участники - Андрей Лебедев, Анатолий Ахутин, Сергей Муравьев, Юрий Шичалин, Татьяна Бородай, Алексей Сидоров, Александр Столяров и др. Интеллигентский локус - Красноармейская улица, писательский дом у метро Аэропорт(6). Все участники были немножко маргинализованы или находились немножко не на своем месте. Философ Ахутин имел образование химика, князь Муравьев был реэмигрантом и не сумел приспособиться к советской действительности, чтобы получить высшее образование. Бородай служила младшим научным сотрудником в чуждом ее интересам византийском секторе, переводила на все языки начальственную переписку и сильно тосковала. Андрей Лебедев, выдающиеся научные способности которого и преданность науке были видны с первого взгляда, долгие годы своей работы над "Фрагментами досократиков" числился научно-техническим сотрудником, и так далее. Если эти люди и служили по своей специальности, то нормальную среду и научное общение получали скорее у Рожанского.
Социализм 70-х был столь зрелым, отрицательный отбор был таким безотказным, что сама выброшенность на обочину зачастую была половиной рекомендации, тогда как успешность - наполовину компроматом. Скажем, в сектор античной литературы ИМЛИ, которыми по очереди заведовали Аверинцев и Гаспаров, в период с 70 по 90 поступили несколько молодых научных сотрудников - все мимо воли этих заведующих, по воле начальства. Это были, вообще говоря, симпатичные молодые филологи-классики, а не партчудовища. Но если из семинара Рожанского все остались в профессии, то из этих устроенных в Академию наук сверху - на сегодняшний день ни один. В научном отношении домашние семинары служили теневой аттестационной комиссией. Ровно этот смысл: выяснить, кто на самом деле чего стоит без вмешательства большого социума, имели дополнительные к официальным, узкие семинары на дому у крупных физиков и математиков. Об этом я знаю только понаслышке.
Так, понаслышке я знаю и о семинарах лингвистических и психологических Риты Марковны Фрумкиной, она об этом писала, о семинарах византиниста А. Каждана, семинарах М.Я. Гефтера, много о семинарах Г.П. Щедровицкого, не вполне домашних, но явно особых, полуофициальных. Им необходимо посвятить особые заседания, как и семинару В.С. Библера сегодня.
Масштаб полуофициальных семинаров - 30-60 человек - исключал домашний формат, но привязаны они были все-таки не к учреждению, а к человеку, лидеру. Таким был и семинар Юрия Левады, который я посещала довольно регулярно, хотя никогда там не выступала. Впрочем, я не совсем права: ядро семинара Левады составлял сектор теории и методологии разогнанного Руткевичем в 1972 г. Института конкретных социальных исследований. Семинар Левады ютился под той или иной застрехой, а по содержанию - я думаю, Лев Гудков и Алексей Левинсон смогут рассказать об этом по-настоящему - был с моей точки зрения самым универсальным: философия с Пятигорским, история с Яниным, филология с Чудаковой, демография с Вишневским и т.д. Социология, которая там обсуждалась, тяготела к общей методологии и теории культуры. Если семинары Мелетинского и Рожанского отталкивались от официоза в содержательном, методологическом и тематическом аспектах, а разговоры, недозволенные начальством, бывали разве что за чаем, то у Левады все-таки в центре была актуальная современность, даже если доклад был о Хлебникове. Поэтому чувство вызова и заговора передавалось даже таким сторонним участникам, как я. Ядро семинара образовало при очередной смене климата основу сначала ВЦИОМа, а потом Левада-Центра.
Как я уже говорила, к началу 80-х стали хиреть или прекращать свою деятельность многие семинары. В это время в 1981 г. в моей профессиональной области возникла некая промежуточная форма - семинары Научного совета по мировой культуре АН. Античная комиссия этого совета организовала целых три семинара по античной философии и науке, куда перетекли семинар Рожанского, семинар по античному быту и культуре повседневности, которым руководил Г.С. Кнабе, и почти не собиравшийся семинар для обсуждения феномена поздней античности как сосуществования языческой и христианской культур. Этим семинаром должен был руководить Аверинцев. Семинары Научного совета дожили до раннеперестроечного периода, а как они сошли на нет (номинально все эти комиссии и семинары существуют по сей день), не помню. Когда я стала заниматься общественной деятельностью в рамках общества "Мемориал" и даже еще до его формального создания, я немедленно внесла и туда форму "семинара" и с 1988 по 1992 г. была организатором семинаров по советской истории для мемориальской публики, сначала кочевого, а под конец в собственном помещении общества.
Выпускник домашних семинаров, я ценю всякого рода вольницу в академической жизни, а попытки планировать мою деятельность и надзирать за нею переношу плохо. Как оказалось, я воспроизвожу в рамках университета домашний семинар с его свободой самоопределения участников, занимающихся наукой по собственной воле и не ради заработка. Служащие или учащиеся в РГГУ составляют примерно половину нашего семинара, а иногда меньше. Компания разновозрастная, включает студентов МГУ и РГГУ, людей уже солидного возраста, молодых ученых, аспирантов разных академических институтов и университетов, есть аспирантка моего бывшего аспиранта - "внучатая", так сказать. Почти никому не нужны зачеты или часы. И мы обязательно пьем чай - кто что принесет - прямо во время занятий. Но такой семинар лучше домашнего, он открытей, сюда легче прийти новому человеку, в нем присутствует и научная и учебная составляющая, сама совместная работа людей разных специальностей и разного опыта есть способ взаимного обучения, причем всех, включая старших. Уход тоже естествен, это не разрыв и не предательство, а живая, проточная вода. И никаких вопросов о засланных казачках, и никаких протестов против прихода того или иного лица: двери открыты для всех, и ценз один - греческий язык. Только теперь я сообразила, что содержание нашего семинара - сравнительное изучение языческой, христианской и иудео-эллинистической прозы - входит в перспективу задуманного двадцать лет тому назад Аверинцевым семинара Античной комиссии. Через наш семинар прошло более 50 человек, некоторые посещали его всего по семестру, иные восьмой год, хотя и с перерывами. В условиях свободы университет лучше для научного семинара, чем домашняя обстановка, лучше, чем Академия наук. Наличие совсем молодых людей и их безусловное право задавать любые, самые наивные вопросы - великое благо. Ничто не считается заведомо "принятым", как бывает "принято" в доме, в кружке. Срок жизни университетского семинара больший, чем у домашнего(7), как, впрочем, и такого феномена, как семинар Левады.
Мне кажется, историкам и науковедам есть, что тут делать, если, конечно, они уже не написали об этом книги(8), и только я о том ничего не знаю. Как не знаю я, конечно, и многих не упомянутых мною семинаров 1970-х. Пусть простят меня те, о ком я не вспомнила. Я только обозначила тему разговора и опиралась на собственный неизбежно узкий, исключительно московский опыт и некоторое знакомство с судьбами филологов-классиков в XX в.
Примечания:
(1) Эти соображения обязаны своим происхождением моим беседам с дочерью о.Шмаина А.И. Шмаиной-Великановой.
(2) О кружке АБДЕМ см. Е.Г. Рабинович "Жизнь Аполлония Тианского Флавия Филострата", приложения и примечания к: Флавий Филострат, Жизнь Аполлония Тианского, М., 1985, 217-225; 277.
(3) См., напр., Т. Никольская, "К.К. Вагинов. Канва биографии и творчества", Четвертые тыняновские чтения, Рига, 1988, с. 76
(4) С. Еленин, Ю. Овчинников, примечания к Н.П. Анциферов, "Три главы из Воспоминаний", Память, Париж, 4 (1981), с. 128-129; Лурье, с.с. 111, 136, 147.
(5) Архимандрит Сергий (Савельев). Далекий путь. История одной христианской общины. Даниловский благовестник. М.,1998, с. 19-23.
(6) Краткие сведения о нем см. в предисловии к сборнику Mathesis. Из истории античной науки и философии. М.: "Наука", 1991.
(7) Александр Иосифович Зайцев в течение 20 лет в 60-80-е по субботам читал сначала на филологическом, а потом на философском факультете ЛГУ, "Законы" Платона, некогда переведенные молодым Егуновым. Ситуация частично подобна домашним семинарам: классики длят свое "детское", студенческое, состояние, продолжая годами посещать семинары своего бывшего формального учителя. Но открытость университета позволяет этому длиться столько, сколько сил достало учителю.
(8) Вот, что мне удалось сыскать, всего пара страничек: В. Каганский. Семинар о негосударственной институциализации свободной науки// Кентавр. Методологич. и игротехнический альманах. 1997. Вып. 17, с. 20-21 [Чебанов С.В.]