Замок открытого сердца

Книга В.В. Бибихина – один из камней уже купола, а не несущих стен его мысли. Темы, которые прежде требовали напряженного внимания, становятся говорливы, это уже не скрепы смысла, а свод верно пойманного отзвука. Тем важнее понять, как именно Бибихин прочитывает Толстого.

Толстой размышляет о том, что никакое тело не имеет границ, которые его замыкали бы так, чтобы оно подлежало учету, чтобы оно могло быть зарисовано в готовом виде. То, что два тела не могут занять одно место в пространстве – не результат событийного столкновения тел, помявших друг друга, но их начальное расположение. Все тела граничат друг с другом. По Толстому:

Сфера земли (и всякого тела небесного) не кончается ни его поверхностью, ни его атмосферой, ощущаемой, оно непосредственно граничит с другим телом и исключает возможность двух тел занять одно пространство. (с. 130)

Замечательно, что рядом с поверхностью, которая есть у каждого тела, оказывается атмосфера, которую можно найти не у каждого тела, даже не у каждого небесного тела. Для Бибихина это «сверхплотная скоропись Толстого», за которой стоит особое ощущение жизни – той жизни, которая не выбирает своей цели, и поэтому не ощущает своей границы с вещами:

Вы скажете, как может быть действие и не ощущаться. Как пчела несет семена растений, делает это дело, и надежно не ощущает именно потому, что ощущает тяжесть пыльцы на лапках. (там же)

Иначе говоря, пчела, которая несется к новым цветам, и при этом облетает цветы по какой-то схеме, по каким-то «линиям интересов», не ощущает ни своего тела, ни атмосферы. Тела не ощущает, потому что чувствует «тяжесть пыльцы на лапках», иначе говоря, чувствует задачу, но не телесное состояние.

Чтобы чувствовать телесное состояние, нужно оглядываться на свое «я», помещая его в простор возможных и невозможных решений, вписывая в плоскостную перспективу очередной мечты.

Пчела даже если чувствует лапки, то не как человек чувствует уставшую руку или ушибленную ногу – не как вторжение в его «мир», но как часть ее движения в природе.

А атмоферу пчела не ощущает, потому что она летит «надежно». Это слово показательно: надежным нельзя назвать то, что просто работает без сбоев. Надежно то, что многократно проверено, и здесь речь о многократной проверке самой природы: нужно проверить не работу отдельной мышцы, отдельного механизма, пусть даже самого сложного, но самой природы, которая и вселяет в пчелу инстинкт. Это как будто много раз сотворить мир, в лаборатории провести достаточно экспериментов не над фрагментами материи, а над миром как таковым, и вернуть мир миру так, что и лаборатория займет в нем свое место.

Здесь как раз и открывается изнанка работы Толстого. Толстой, как много раз говорит Бибихин, был писателем «навидящим» (так!), «всегда избирающим лучшее», обращающимся к себе без обиняков и созидающим себя в каждом своем жесте, просто потому что у каждого жеста есть отдаленная цель:

Он не в лаборатории, лабораторию себе не устраивает. Лабораторией был письменный стол и выписки, работа над романом. В нем он создал войну и мир, из войны мир. Он от лабораторных условий отказался. (с. 301)

Важно не быть в лабораторных условиях, и все, не быть не только в теплице и оранжереи, но и на весах, даже весах, которые держут святые люди. Именно поэтому Толстой так яростно отрицает Церковь: это для него именно такая лаборатория, где на весах стали взвешивать людей, вместо того, чтобы отвешивать дары. Вместо того, чтобы взвешивать ту самую пыльцу, и предназначить Церковь не для людей, а для пчел и цветов.

Но если все граничит со всем, то получается, что тела могут проникать друг в друга, и становиться плотнее благодаря такому живому, дышащему, пульсирующему проникновению: Толстой пишет:

Земля вращается с другими планетами вокруг солнца. Т.е. по мере своей плотности относительно сфер солнца находит свой путь в одной из сфер. Направление ее определено сферой вращения солнца, непосредственно соприкасающейся с ее сферой и сферами других планет. (с. 132)

В.В. Бибихин поясняет, что такое солнце нужно понимать как сложную органику, как гигантского осьминога, спрятавшего в пазухе планеты. Это образ перетекающей материи, тока, электричества как перетекания. Но почему осьминог, а не дерево, не карусель, не какой-то еще образ? Обычно считается, что солнце веселится, пляшет, если напоминает, то яростного льва, а не циркового осьминога.

Но все встает на свои места, если мы вспомним очень важного автора для В.В. Бибихина, Николая Кузанского. Бибихин переводил сочинения Кузанца, наставника в «ученом незнании», и конечно, помнил самые важные формулы этого мыслителя, которые и нужно вспоминать в подходящий момент. Так, Николай Кузанский цитирует послание Августина к Пробу:

То, что искомое нами есть, мы знаем, но каково оно – не знаем. Это, так сказать, знающее незнание дает дух, поддерживающий нашу немощь.

Оказывается, что знающее незнание поддерживает немощь. Конечно, буквально эти слова имеют в виду ограниченность познавательных способностей. Но если дух, то есть высшая умственная сила, поддерживает немощь, то дело совершенно не должно сводиться к компенсации ограниченного видения ума наглядным показом предмета. Невозможно думать, что знание просто о бытии предмета, а не о его свойствах – это якобы наглядность.

На самом деле, если мы знаем бытие предмета, мы знаем не его мнимую наглядность, но только то, что наш ум может стать достаточно сильным. Так же как зная о том, что пробежка укрепляет мышцы ног, мы узнаем, что наши мышцы действуют в нас, ощущаем в себе мышцы как будто впервые, и становимся сильными. Это и есть знающее незнание, как современный спорт – тренировка, всегда требующаяся даже натренированному.

Сразу все встает на свои места. Осьминог – не образ необоримой силы, не собрат Левиафана, а напротив, немощь знающего незнания, в которой только и могут состояться планеты. Только они направят наш разум так, что он не будет использовать инстинкты во зло. Мы знаем, что немощь нашего знания есть, но какова она – не знаем, и поэтому можем пребывать на нашей планете. Мы сами оказываемся внутри эксперимента, многократного создания и воссоздания мира, многократных опытов – и это и есть величие Толстого-прозаика.

Бибихин В.В. Дневники Льва Толстого. / подготовка текста О.Е. Лебедевой, вступ. ст. О.А. Седаковой. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2012. – 480 с. – 2000 экз.

       
Print version Распечатать