От редакции: Если еще относительно недавно под "модернизацией" понимались экономические и политические изменения, делающие общества похожими на передовые общества Запада, то сегодня она означает скорее переход социума из отсталого состояния в состояние передовое, современное. При этом сам смысл слова "современное", "современность" остается не очень понятным и расплывчатым. Все чаще можно услышать разговоры о "множественных" или же "запутанных" современностях.

Для того, чтобы лучше разобраться в этих вопросах РЖ обратился к известному российскому политологу, профессору МГИМО Михаилу Ильину. Помимо всего прочего, мы поинтересовались у Михаила Васильевича о том, насколько адекватен сам термин "модернизация", можно ли дать более-менее четкое определение "современности" и что значит "быть современным".

* * *

Русский журнал: Почему, на Ваш взгляд, в последнее время активизировались разговоры о модернизации?

Михаил Ильин: Проблематика модернизации всегда была очень важна, однако ей традиционно уделялось недостаточно внимания. Само слово модернизация понималось и понимается по-разному, весьма расплывчато, приблизительно. Поэтому сегодняшнее внимание, строго говоря, уделяется не столько самой модернизации, сколько ее отдельным аспектам.

Надо понимать, что чем дальше, тем яснее становится: ожидание каких-то очень простых, быстрых, эффективных решений, связанных с модернизацией, не оправдалось. Поэтому у людей появляется естественное желание разобраться, с чем же именно мы имеем дело. Это очень хорошо, так как подобное «взросление» свидетельствуют о том, что к серьезным проблемам было решено подходить более основательно.

РЖ: Насколько актуален сам термин "модернизация"? Не устарело ли это понятие, как считают некоторые?

М.И.: Оно не устарело. Более того, - эту мысль я все время пытаюсь донести до своих студентов – модернизация это не то, что уже произошло. Модернизация – это скорее то, что впереди. Мы прошли еще только очень маленький отрезок. Когда я говорю «мы», я имею в виду человечество. Поэтому возникшие в шестидесятые годы и позднее раскритикованные теории модернизации, на самом деле, были весьма упрощенными, коротенькими теориями. Их критика не может рассматриваться как критика модернизации как таковой. Тем более, модернизации как процесса. Так что модернизация еще впереди.

Если же говорить отдельно о российском государстве, о нашем народе, то здесь работа по превращению себя в людей современных, работа по осовремениванию – именно так точно переводится слово модернизация – находится еще только в самом зачатке.

РЖ: Что значит "быть современным"? Ведь каждый понимает это по-своему. Есть ли какие-то устоявшиеся признаки «современности»?

М.И.: Естественно, каждый пытается понимать "современность" по-своему. В силу этого подавляющее большинство людей воспринимает такие понятия, как "современность", как нечто понятное, но при этом бессмысленное в силу своей широты. Есть, конечно, те, кто считает себя обладателем более-менее четкого нормативного понимания, какие именно аспекты составляют современный образ жизни. Например, быть современным – значит уважать права человека. Или что-то в этом роде. На мой взгляд, это очень поверхностное и неплодотворное понимание современности. Так как современность чужда любой нормативности. Это сам по себе несовременный подход к пониманию современности. Определять современность несовременным образом - самое глупое из того, что вообще можно делать.

РЖ: Так как же тогда лучше всего понимать "современность"?

М.И.: Адекватное понимание современности есть лишь у небольшого меньшинства. Я хотел бы обратиться к работе Тейяра де Шардена «Феномен человека». Там, в одном месте он говорит: "То, что делает человека ‘современным’ (и в этом смысле масса наших современников еще не современна), - это способность видеть не только в пространстве, не только во времени, но и в длительности». В длительность означает для него в масштабе развития, эволюции. В другом месте он подчеркивает, что в космологическом смысле "быть современным" значит находиться «на вершине стрелы эволюции». Обратите внимание, по мнению Тейяра де Шарден, большинство наших современников не являются современными. Это достаточно радикальное высказывание. Данная книга была написана в середине двадцатого века, с той поры мало что изменилось. Тем более, мало что изменяется в тех частях человечества, в тех странах, в тех землях, где работа по превращению в современных людей лишь началась. Современность неравномерна.

А теперь давайте попробуем дать определение современности. Для начала надо определить, что значит быть несовременным. Быть несовременным - значит жить и представлять себе жизнь так, как ее представляли до возникновения современности. То есть когда? Например, в эпоху Средневековья, Античности и так далее. Что было характерно для этих эпох? Здесь уже уместно использовать тот самый нормативный подход. Люди той поры были, как правило, религиозными, они жили во власти мифологических представлений, согласно которым есть некие силы, которые господствуют над людьми и управляют ими. Соответственно, в таком мировоззрении есть порядок вещей, являющийся должным, и есть порядок вещей, являющийся недолжным. То есть существует некое высшее существо – Бог, Учитель, знающее, как оно все обстоит на самом деле. Есть заветы предков, которые необходимо выполнять.

В такой картине мира любые проблемы – "крокодил не ловится, не растет кокос" – объясняется тем, что люди или не усвоили заветы предков, или не усвоили учение Учителя, иди же не прониклись Святым Духом. А вот если бы они это сделали, то все было бы идеально и замечательно.

РЖ: Что характерно для политических институтов такого общества?

М.И.: Институты такого общества будут считаться совершенными. Ведь есть совершенный Учитель, есть предки, есть Бог, которые закладывают основу совершенных институтов. Более того, такие институты будут не только совершенными, но и неизменными. Это относится и к экономике, и к культуре и ко всем прочим вещам. Они никогда не изменяются. Конечно, возможно вмешательство дьявола или иных злых сил, путающих совершенный порядок вещей. Тогда, конечно, какие-то изменения возможны. Но, в принципе, изменения не предусматриваются.

Но раз нет изменений, то нет и никакого развития. Мы уже достигли предельного блага, и это предельное благо нам остается только удерживать.

А как быть с очевидностью изменений? Люди постоянно сталкиваются с чем-то неожиданным, катастрофическим, чудесным или же, наоборот, ужасающим. Но даже эти изменения подчиняются некоему установленному порядку вещей. Порядок может быть динамичным: великий круговорот вещей, колесо фортуны, которое то поднимает кого-то, то опускает.

РЖ:Как же тогда возникает современность?

М.И.: В какой-то момент в середине второго тысячелетия в Западной Европе вдруг складывается совершенно особая ситуация, обусловленная, конечно, тем, что происходило до этого в эпоху Средневековья – так называемая "осень Средневековья". Хёйзинга об этом целую книжку написал.

В условиях этой самой "осени Средневековья", когда была проделана плодотворная работа, возникают совершенно новые условия, воспринимаемые люди – несмотря на всю их плодотворность – достаточно болезненно. Появляется Гамлет. Помните его знаменитую фразу: «век вывихнут»(the time is out of joint), «распалась связь времен».

Что это означает? Люди осознают, что есть некое нынешнее положение. Вообще, современное слово Модерн происходит от латинского наречия modo - "только что, нынче". Возникает ситуация, в которой этот извечный порядок отсутствует. И груз ответственности за "нынче" приходится брать на себя Гамлету. Уже не Бог, не Учитель, не предки, а вот этот растерявшийся Гамлет – то есть сами люди – должен что-то делать. Пока я описал лишь самоощущения этих людей.

За этим самоощущением скрываются совершенно новые явления, которые люди не сразу поняли. Потребовалось еще лет двести, чтобы произошедшее могло быть сформулировано на уровне идей.

Возникла новая эпоха, но не в смысле смены одного периода другим, а в смысле нового состояния, подчиняющегося уже совсем другой логике существования. Ведь мы сегодня воспринимаем изменения не как искажение нормального состояния, а как проявление самой нормальности.

Люди, столкнувшиеся с распавшейся связью времен, должны найти новый способ существования. И в этом нет ничего ужасного. Это не конец света. Наоборот, это начало совершенно нового порядка вещей.

РЖ:Что же происходит дальше?

М.И.: Постепенно люди открывают историю. Через пару столетий – в XVIII веке – возникает идея историзма. Вольтер сочиняет всемирную историю, на рубеже XVIII–XIX веков возникает история как научная дисциплина. То есть, люди понимают, что они живут в условиях изменений.

Кроме того, появляется понятие "эволюции". Сначала Бюффон, затем Дарвин и так далее. Появляется Маркс с его стадиями, формациями. Приходит понимание, что мы существуем в условиях развития. Это развитие на ранних этапах модерна еще очень загадочно и, главное, неподвластно людям. Человек по-прежнему подчиняются законам истории. Но главное все же происходит: растерявшийся Гамлет и все прочие люди начинают – пусть и неосознанно – творить историю. Возникает – и это основополагающая проблема модерна – то, что Ульрих Бек называл «обществом риска». То есть, что бы вы ни делали, вы всегда рискуете. Люди постепенно начинают искать институты, которые бы позволили им существовать в условиях этого риска. Однако на первых этапах эти институты используются не для того, чтобы контролировать развитие, но чтобы хотя бы как-то на него воздействовать: устранять его побочные следствия.

РЖ: В какой момент мир в целом вступил в эпоху современности?

М.И.: Мир стал – или же появились предпосылки, что он станет – современным лишь на рубеже XIX – XX века. Империалистический раздел мира привел к тому, что все отдаленные уголки планеты оказались подчинены одному порядку, возникшему за триста лет до этого в Западной Европе и постепенно расползшемуся по всей планете. Но порядок, возникший в начале двадцатого века, оказался все же неадекватным, так как основная задача современности даже не была поставлена. Суть этой задачи - контроль над развитием. Данная задача решалась частями: путем создания институтов, таких как государство, гражданское общество, Конституция. Но все это не выходило за пределы отдельных стран. Потом стали создаваться международные организации – Лига наций, ООН и так далее. Но это все было очень фрагментарно. Я называю ситуацию, сложившуюся в XX веке, эволюционной паузой: задача контроля над развитием стала практически необходимой, но еще никто понять эту задачу был не в силах. Только к концу XX века она была окончательно осознана.

Вышли ли мы из этой эволюционной паузы? Я не знаю. Создали ли мы институты, которые позволять нам контролировать или хотя бы адекватно воздействовать на развитие? Непонятно. Есть демократические институты, выборы, Конституция, политические партии и много еще чего, они дают возможность где-то на что-то воздействовать, но все это пока не сложилось ни в какую систему. Поэтому мы – как человечество – еще находимся в начале современности. В некоторых же частях земного шара: на Ближнем Востоке, в Африке, да и в России – эти институты управления развитием еще толком не были освоены, многие еще только начинают работать с ними.

Например, все время говорят «демократия». Но откуда демократия? Еще ни в одной стране демократии – по-хорошему – не возникло. Во всех странах идет только подготовка к созданию демократических институтов.

РЖ: Какие меры нужно предпринять России, чтобы вступить на путь описываемой Вами модернизации?

М.И.: Очень просто: нужно делать свое дело и делать его хорошо. Нужно усвоить все те простые вещи, которые человечество осваивало в течение пяти с лишним столетий, начиная с так называемого пояса городов, который тянулся через Альпы от Рейна и Роттердама до Венеции. Это займет века. Но если мы не начнем, то попросту потеряем время. Необходимо научиться жить в условиях риска, в условиях неопределенности. В свое время великим открытием современности, которое сделал Кант, было открытие антиномий, суть которых в существовании двух взаимоисключающих правил. Нужно привыкать к ситуации существования разных правил. А для этого нужны институциональные ухищрения, нужна серьезная работа, нужны серьезные усилия.

РЖ: Можно ли говорить о существовании единой линии прогрессивного развития человечества?

М.И.: Нет, никакой единой линии прогрессивного развития человечества не существует. Такая позиция выдает факт нашей несовременности. То есть тут подразумевается, что существуют заветы предков, существует великий разум, великий учитель, который предначертал нам путь, и мы все идем по нему гурьбой.

Есть проблемы определенного рода, которые общи для всех. Например, проблема существования в условиях неопределенности, проблема развития, проблема антиномий. Например, очень простая политическая антиномия, связанная с демократией. Должны ли все люди участвовать в принятии решений? Да, это истина. Вторая истина – все люди не могут принимать участие в решении. Значит, демократия подразумевает существование в условиях антиномии, то есть в условиях двух истин. Следовательно, необходимо искать паллиативные решения: представительная демократия, выборы, партии, когда, вроде бы, все участвуют, но конкретно здесь и сейчас решения принимают отдельные уполномоченные на это люди. То есть, некий выход найден, но он не совершенен, поэтому необходимо постоянно придумывать все новые и новые трюки. Это как езда на велосипеде – нужно все время крутить педали, или как сизифов труд – нужно все время закатывать камень на гору.

РЖ: То есть современность предполагает постоянный поиск наиболее эффективных решений возникающих проблем при условии отсутствия единых шаблонов?

М.И.: Да. Поэтому никакой единой магистральной линии не существует, есть множество параллельных линий. И кто-то уйдет туда, кто-то сюда, кто-то сделает так, кто-то сделает иначе. Часто говорят о Западе, Европе. Но ведь нет никакой одной Европы или одного Запада, есть множество Европ и множество Западов. Швейцария – это один подход к выстраиванию институтов и жизни, Австрия – другой, Франция – третий, Англия – четвертый и так далее. Когда начинают говорить: на Западе хорошо, а у нас – плохо, то нам как бы предъявляют Запад в качестве образца. Но ведь Запад предлагает нам не один, а двадцать один образец, а через какое-то время этих образцов будет еще в десять раз больше.

РЖ: Кто должен стать субъектом модернизации?

М.И.: Опять же представление о чудесном субъекте модернизации несовременно. Все развиваются по-своему. Конечно, в рамках любой политии, компании, предприятия всегда должна существовать группа людей, которая могла бы выступить в роли организаторов, инициаторов. Это нормально. Но это не значит, что у нас есть раз и навсегда каким-то чудесным образом определенный субъект развития. В этом смысле, например, я не мог считать себя марксистом. Ведь, когда Маркс отводит рабочему классу роль гегемона, который должен что-то такое сотворить, то он сам опровергает себя. Сама логика его мышления заставляет предположить существование множества творцов, а он хочет всё приписать какому-то одному чудесному творцу. И здесь он оказывается несовременным. То есть великий революционный мыслитель Маркс, настаивая на всемирно исторической роли пролетариата, отступает от сути своего революционного диалектического учения.

РЖ: То есть ошибка Маркса в том, что он принял нечто за извечный абсолют?

М.И.: Именно так. Сработало сидящее где-то в глубине сознания представление о том, что должен быть мессия, который придет и всех спасет. Данное представление было усвоено из христианства, затем оно – хоп, чудесным образом выскочило. Это происходит все время, здесь нет ничего страшного. Тут очень важно не забывать о принципе критики, открытом Кантом. То есть каждый раз, когда у нас выскакивает идея о том, что существует некий извечный субъект развития – необходимо взять и покритиковать себя.

Да, на определенном отрезке, на определенных условиях мы можем провозгласить кого-то субъектом развития, но это не значит, что он будет им всегда. Если кто-то утверждает, что правительство – главный и даже единственный наш европеец, мы должны помнить: сегодня это, может быть, так и есть, а через три года все окажется совершенно иначе.

Давайте вспомним формулу Черчилля о несовершенстве демократии. Что она предполагает? Она предполагает, что несовременные формы политической организации будут претендовать на статус совершенных. Демократия же несовершенна, и она это признает. Но демократия современна в полном смысле этого слова, это квинтэссенция современности. Почему? Потому что она позволяет себя критиковать и корректировать.

Поэтому, когда кто-то говорит, давайте найдем субъект развития, дадим ему индульгенцию – и вперед, то это несовременные люди. Они хотят недостижимого совершенства. А современными будут те, кто говорит: пускай у нас будет соревнование субъектов развития, пускай у нас будет много партий и пускай каждая предлагает свою версию развития, а мы будем критически оценивать и выбирать. Вот это современный подход.

Беседовал Дмитрий Узланер