Георгий Степанович Кнабе

22 июня 1941 года я был студентом института философии, литературы и истории, ИФЛИ, и то, что связано с этим днем и с эпохой, которую этот день открыл, связано для меня с впечатлениями не только частными, студенческими, но и общими, которые сохранились как историческое свидетельство того, что мы пережили в этот период, который этот день открыл. Это переживание может быть представлено двумя словами: одно слово означает явление бесспорно утвердившееся в эти дни и сохранившееся на многие месяцы и годы войны. А другое слово это трезвость, или, если хотите, естественность, которая тоже открыла эпоху и характеризовала ее своим отсутствием. Если единение было характеристикой наличного состояния всех тех, кто пережил этот день, то трезвость характеризовалась своим отсутствием во всю ту эпоху.

О единении. В первый же день люди хлынули в военкоматы с требованием влиться в армию, двинуться на фронт, вложить все свои силы и жизнь на защиту Родины. Здесь объединились самые разные люди. Важно, что люди, которые пострадали от режима власти в предшествующие 10-20 лет, тоже пережили чувство единения с народом. Дети раскулаченных, тех, кто был отправлен на верную смерть в Сибирь, их дети стояли в одной очереди со всеми остальными, вполне благополучными детьми.

Мои товарищи из нашего института уходили в армию несколькими эшелонами. После речи Сталина 3 июля, обращенной к народу по поводу мобилизации сил на победу, и вплоть до 15 октября уходили люди по повесткам и без них, по собственной инициативе. Наша часть была сформирована именно в эти октябрьские дни 1941 года. Она образовала потом часть 3й стрелковой дивизии, она получила тогда название московская коммунистическая стрелковая дивизия, я не знаю, насколько сохранилось в официальных документах это название.

В этом очень важном движении и важном состоянии умов и духа сказалось некоторое глубинное свойство народного менталитета России начиная от Достоевского и кончая Окуджавой, где единение и стремление оказаться в непосредственной человеческой близости с теми, кто откликнулся на данную историческую необходимость. Это очень важная сторона дела, которую сейчас не всегда вспоминают. И есть другая сторона: которая отсутствовала и которая особенно остро видна из наших сегодняшних дней - отсутствие трезвости.

Мы сейчас ворчим на очень многое, что нас окружает, нам не нравится целый ряд вещей в том обществе, в котором мы живем, начиная с коррупции. Но в то же время сейчас есть и способность, возможность и естественность взгляда на действительность - такую какова она есть. Видеть то, на что смотришь - это очень важное свойство, по которому человек утверждает свое место в реальности. Эпоха, которая открылась 22 июня 1941, и тем более, эпоха в своих последующих проявлениях, и в послевоенные годы, характеризовалась неспособностью видеть реальность такой какая она есть. Это было идеологическое ослепление. 11 армий - эта цифра мелькает в последнее время в СМИ - попали в окружение в первые месяцы войны. Среди этих погибших и плененных солдат подавляющее большинство были преисполнены энтузиазма, верности и стремлением защитить Отечество. Пленные считались тогда изменниками Родине. В лагерях, в которых их держали, (по рассказам, я непосредственно с ними дела не имел, но общался с теми, кто, служа в армии, работали в таких лагерях) царил голод, притеснения, их морально ломали. А ведь это были те невинные, кто пошел воевать по велению духа, совести и верности режиму.

Недавно по телевидению показывали фильм Алексея Ханютина "Эвакуация" - это четырехчастная эпопея, смонтированная в основном на основе документальных кадров того времени, которая документирует бесконечные и далеко не всегда оправданные события, проистекающие не столько из необходимости, сколько из невнимательности, чтобы не сказать презрения к человеческой жизни. Бесконечные жертвы, не основанные на военной необходимости. Она тяжела, но могла бы быть понята. Однако мы видим там жертвы путаницы, непрофессионализма - когда заводы хаотично эвакуировались, а рабочие вынуждены были жить и в чистом поле, что в условиях зимы 1941-42 года означало умирать. А непосильный труд детей и подростков, непосильный труд, обрушившийся на русскую деревню...

Лазарь Ильич Лазарев

Мы, мальчики моего возраста, войну ждали. Но никто не думал, что она так неожиданно свалится, тем более что нам вбивали в голову, что все будет хорошо и прекрасно. Поэтому начало войны было для всех нас шоком. Моя судьба сложилась так, что я еще до войны, не закончив школу, подал документы в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе в Ленинграде, и я должен был к 1-му июля туда явиться, что я и сделал. Мы 23-го получили литер и уже, правда, с большим трудом добирались до Питера. Мы оказались трое спутников: потому что я ехал это училище, второй парень ехал в Военно-морскую академию, а третий ехал в инженерное училище Дзержинского. Больше я этих ребят не встречал, и что с ними сталось, не знаю. Да и про одноклассников своих я ничего не знаю, я кончал школу в Днепропетровске и из всех моих одноклассников после войны я встретил только одного человека и то он был не военнообязанным и в годы войны был в Днепропетровске. А что касается моих сверстников из училища, то нас в живых осталось меньше 10 процентов. Во всяком случае, из моего отделения из 21 человека в живых осталось трое.

Итак, я был принят в это училище. Впервые мы участвовали в боях в августе 1941-го при отходе к Ленинграду. Потом я оказался в Астрахани, так как училище было туда эвакуировано, как все военно-морские заведения. Когда началась Сталинградская заваруха, нас после трехнедельных курсов пехотной подготовки выпустили офицерами морской пехоты, и я стал воевать в морской пехоте.

Что касается дня 22 июня, то надо сказать, что наше верховное начальство сделало все что могло, чтобы мы проиграли эту войну. А мы ее не проиграли, а все-таки добыли победу огромной немыслимой кровью.

Георгий Степанович Перегудов

Я думаю, среди моего поколения нет такого человека, на которого бы не повлияли события 22 июня. Что касается меня, то я после окончания десятилетки, поскольку я жил в деревне, я работал какое-то время в совхозе. Но уже было ясно, что через пару месяцев я пойду в армию. И в январе 1943 года меня призвали в армию, и я был направлен в Иркутск в школу авиационных механиков. И поэтому моя судьба сложилась таким образом, что я непосредственно в боевых действиях не участвовал, а был все военные годы и вплоть до 1950-го года был авиационным механиком в авиационном училище.

А потом я демобилизовался, поступил в университет, закончил его, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую и докторскую диссертации. И вот сейчас я профессор, главный научный сотрудник Института мировой экономики международных отношений и преподаю в Высшей школе экономики. Поэтому если говорить лично обо мне, то судьба сложилась таким образом, что до сих пор работаю и довольно успешно. Что касается тех военных лет, конечно я часто вспоминаю о них в кругу близких и у меня нет представления, что это было что-то только ужасное, это все-таки было героическое время, но, к сожалению, мне лично особого героизма проявить не удалось.

Что касается судьбы моих одноклассников, то нас разбросало так, что потом я ни с кем из них не общался. У меня гораздо больше связей осталось с теми, с кем я был вместе в школе механиков и в авиационной части, и до сих пор мы иногда общаемся и дружим семьями.

Что же до памяти о войне, то я думаю, мы вряд ли с кем-то разойдемся во мнениях, - война забывается, уходит в прошлое, и это естественно. Я вспоминаю свое детство - I мировая война и революция казалась мне страшно далекими событиями, хотя я был от них не так далек в середине 30-х, когда я был десятилетним мальчиком. Я думаю, что теперь с нынешним поколением происходит то же самое, вполне можно понять, учитывая то огромное количество времени, которое прошло с тех пор. Память изменяет не только молодежи, но и довольно пожилым людям, родившимся уже после войны. Этим отчасти объясняется появление извращенных представлений о том времени. Но большинство людей моего круга понимают то время правильно, но все равно для них это далекое прошлое, для них это просто историческая память. Это не забвение, но это нормальный естественный процесс, который трудно повернуть вспять.