В один из прошлых разов я пытался понять (или хотя бы прокомментировать) загадочность бытия города и мира при помощи маленького заведения на Цветном бульваре, торгующего жареными курицами. Сейчас - снова о торговле.

Меня можно обвинить в том, что влип в глупейшее мнение, мол, экономика - главное, а за ней идут религия, философия и искусство. Меня эта теория тоже смущает, и буду благодарен, если мне объяснят, что я не прав. Что Будда ушел из дворца своего отца не потому, что ему стало больно от царствовавших там материалистически-обменных отношений, что Иисус не занимался целенаправленным разрушением рыночных связей в иерусалимском храме и на свадьбе в Каннах, что Магомет, уходя в Хиджру, не был нарушителем более или менее налаженного процесса обмена продуктами между племенами Аравии.

Я крайне рад, если не прав. Что было бы лучше, как не жить в ангелическом состоянии, где происходит исключительно круговорот духа?

До тех пор считаю уместным задуматься о рынках. Не о рынках финансовых потоков, не о нефтяном, оружейном, IT или алмазном рынке, - нет, о рынках, где торгуют картошкой и авокадо.

Я это считаю уместным в том числе и по следующей причине.

Понятно, что для режима, в котором мы живем, собирающегося управлять страной еще долгое время, рынок - это враг, а супермаркет - друг. Система мерчандайзинга и франчайзинга, практикуемая в супермаркетах, как нельзя лучше соответствует идее "вертикали власти" и "управляемой демократии".

Посмотрим: в Москве и всей России выстраивается структура распределения товаров.

На ее вершине - недавно открывшийся в Москве супермаркет, работающий по заказу, где любой товар стоит не менее $1.000.000. Он не более чем аналог спецраспределителя, находившегося в ГУМе в позднесоветские времена. Если номенклатурный чиновник, имевший право покупать финские ботинки и сибирские пыжиковые шапки, в этом распределителе начинал себя плохо вести, его от него отлучали. Со всеми последствиями.

У мультимиллионера, клиента нового московского магазина, проблемы те же. Он не хозяин своим поступкам, он лишь одно из звеньев в цепи распределения благ. Проштрафился - в лучшем случае отоваривайся в Harrod's в Лондоне.

В основании этой вертикали дистрибуции находятся супермаркеты для тех, у кого имеются хоть какие-то деньги, "Пятерочки" и "Копейки". У потребителей этих центров распределения что-то отобрать трудно по причине их финансовой несостоятельности и электоральной необходимости.

Посередине, между небом и землей, функционируют распределители для среднего класса, где все вроде бы вкусно и демократично.

У них отобрать можно многое. Например, идеализм насчет того, что они нормальные, как везде, люди, у которых на банковской карте что-то звенит, и это звякающее - их приватное.

Нет, в супермаркете - все под контролем.

Там натянута струна между хозяином магазинной сети, его крышей и ночной уборщицей. Там никто ни с кем не разговаривает, если только в модальности: "У нас сегодня акция, шоколадка, если купите еще две, мы вам подарим пачку стирального порошка". - "А можно просто шоколадку, девушка, или вместо стирального порошка - три апельсина?"

Нет, нельзя. Потому что в этой системе распределения благ понятно: шоколадка - шоколадкой, а стиральный порошок - это не цитрус. Что, собственно, оспаривать трудно.

Супермаркет - это, в идеале, прекрасно построенная система контрапункта. Это - хорошо темперированный клавир.

Потому что разумно торговать "по горизонтали" и на Смоленской, и в Бибирево зеленым горошком и майонезом не французским, а производства МЖК.

Ведь Новый год почти наверняка настанет, а салат "оливье" соотечественники делают и на Пасху.

А "по вертикали" неразумно торговать дижонской горчицей вместо горчицы "Распутин" в мини-маркете рядом с отдаленной станцией метро. Там это и не делают, что свидетельствует о вменяемости наших мерчандайзеров.

Но главное - что ни покупай в супермаркете, хоть автомобиль Maybach, хоть полбуханки хлеба "Дарницкий", ты вступаешь в стройно выстроенную гармонию дистрибуции и случайность исключена.

Любезный сердцу нынешней власти супермаркет - это музыка, где импровизировать невозможно. А рынок даже при самых репрессивных режимах - генератор всяческих непредсказуемостей, как положительных, так и отрицательных. В Константинополе именно на рынках обычно разгорались народные волнения, и кесари, понимая, что управлять вибрациями рынка невозможно, пытались ими манипулировать. То же самое происходило в Оттоманской империи, наследнице Византии. Во Франции XVIII и XIX столетий бурление и судороги "чрева Парижа" нередко предвещали революции.

Да и в СССР "колхозные рынки" оставались очагами стихийной демократии, притягивавшими всяких экстравагантных личностей и распространявшими миазмы разномыслия.

В юности я жил на Яузском бульваре, и ближайшим рынком был Пятницкий, рядом с метро "Новокузнецкая" (он уже давно исчез). Это был маленький и довольно убогий рыночек. Роскошью, как это тогда считалось (например, свежей зеленью зимой, парным мясом, южными фруктами), там не торговали. На Пятницком рынке купить можно было ежедневные продукты, которыми питалось население и которые не всегда имелись в государственных магазинах. Да и картошка была не гнилой, как магазинная, а семечки в огурцах не брякали, как в погремушке.

Что можно было приобрести? Насколько помню, картошку, морковку, капусту, лук и другие обыденные овощи. Летом - яблоки, груши, свежие огурцы, помидоры, петрушку, укроп, ягоды. Зимой - огурцы соленые, моченые яблоки, квашеную капусту. Семечки. Изредка - воблу. Сметану и творог. Еще торговали вениками и мочалками. Вот, кажется, все.

А еще на Пятницком рынке имелась "Блинная", известная на всю Москву. Блины там пекли на самом деле изумительные, легкие, почти кружевные. Подавали со сметаной, с маслом и с селедкой. В морозные дни из двери этого заведения валили клубы ароматного пара. Но ходили туда, естественно, не только блины есть, но и закусывать распиваемую из-под полы водку. Под блины она шла очень хорошо. Тетеньки, работавшие в "Блинной", были толерантны, хотя и присматривали строго, чтобы безобразий не случалось. А так, если все чин чином, то предупреждали о приближении милиционера.

Говоря на теперешнем жаргоне, "Блинная" была коммуникационной витриной между компанией (Пятницким рынком) и возможным сегментом потребляющего пирога (тогдашним московским "средним классом").

Работало великолепно. Сейчас за коммуникационную разработку такой "Блинной" хорошее рекламное агентство получило бы большие деньги.

Замоскворечье вообще было забавным местом, оно оставалось полудеревенским: в некоторых дворах Кадашевских переулков в конце 60-х держали не только кур, но и коз. В Замоскворечье дышала блажная атмосфера. До Кремля - рукой подать, в Кадашах, на Ордынке и Пятницкой чувствовалась вольноотпущенность, и местность изобиловала городскими сумасшедшими и просто странными личностями.

Ныне все изменилось, тут все больше и больше глянца и лоска. Но странный genius loci все же живет, до конца его истребить не удается. Свидетельство тому - подвальная рюмочная "Второе дыхание", в пятидесяти метрах от места, где располагалась исчезнувшая "Блинная".

Вернее сказать, послесоветская эпоха во "Втором дыхании" сомкнула руки с досоветской. При советской власти никакой рюмочной не было, а то, что есть сейчас, напоминает московские "низки", описанные Гиляровским.

Разумеется, "Второе дыхание" - не для посетителей стильных кафе, но точка эта весьма колоритная, и ее можно уверенно посоветовать всякому, кто не глух и слеп к многообразию Москвы.

А главной достопримечательностью Пятницкого рынка в начале 70-х был полковник-танкист, ветеран Второй мировой, чуть ли не Герой Советского Союза, живший в люке отопления.

То есть жил он там не всегда, а время от времени. У него где-то была квартира, но иногда он люто запивал и появлялся на рынке. Почему - не знаю, можно только гадать, никто это уже не восстановит.

Утомившись от возлияний, он с помощью доброхотов стаскивал крышку с люка, лез по скобам в темноту, а крышку водружали на место. Когда полковнику приходило время выбраться наружу, он чем-то гулко колотил снизу и его освобождали.

Почему он лез в люк? Предполагаю, он у него ассоциировался с танком и с днями боевой славы.

Запои у полковника продолжались несколько дней. Все это время администрация рынка, продавцы и местные милиционеры его опекали. Кормили, выбирали соленые огурчики получше, бегали в магазин за очередной четвертинкой. Однажды я видел, как милиционер самоотверженно лез в вонючее подземелье, держа полковника под мышки.

Конечно, такое благорасположение полковнику отчасти предоставляли его ранг и военный героизм. Но, думаю, дело не только в этом. Важнее другое - в отдельно взятом хронотопе внутри СССР проявлялось рыночное свободолюбие и уважение к человеческой воле. Хочет человек жить в люке - имеет право.

Если полагаете, что история про полковника-танкиста, живущего в люке на рынке, - это идиотское ностальгическое измышление, спросите живших в Замоскворечье и в его окрестностях, когда Леонид Брежнев еще был относительно бодр, а в Кадашах кукарекали петухи.

Эта история - истинная правда, и, как у всякой истины, у нее есть последствия.

Например, недавно вечером вижу на Тимирязевском рынке господина в пыжиковом картузе и в длинном кашемировом пальто, подметающего раскисший снег маленьким букетом тюльпанов. Рядом стоит милицейский лейтенант с автоматом и гундит: "Ну Николай Евгеньевич, домой пойдемте...". Тот домой идти не желает, у него дело есть.

А я пошел купить сигареты, и возле палатки, мешая подняться по ступенькам, возник из тьмы калмыковатый персонаж и довольно ощутимо меня ткнул пальцем под ребро.

Естественно, первая реакция - это хулиганство, а то и того хуже. Я собрался к сопротивлению. Но тут калмыковатый персонаж в ботинках с очень квадратными носиками и в засаленной парке собрался дружить. Хлопнул меня по плечу, сунул руку для поручкания и завопил:

- Якши!!!

А ведь правда - хорошо, ничего не скажешь. Просто великолепно. Якши!!! Говорю - якши, ага, здравствуй.

- Ты женщин любишь?

- Ну да...

- И я тоже. Будь здоров, ага-джан.

И куда-то пропал. Я ему благодарен за редкую точность поведения. Где такую изощренную фантоматику, как не на рынке, можно обрести?

Да и вообще, на рынке сейчас такая фантазматика, что ни в коем случае не могла привидеться не то что Пятницкому рынку, но и Центральному, и Черемушкинскому времен благодушного придурка Константина Устиновича Черненко и мрачного чекистского поэта Андропова.

Торгуют и абхазской хурмой и фейхоа, и новозеландской бараниной, и литовским пармезаном, и чудесным тамбовским окороком, выращенным не иначе как в Тирасполе, и совершенно аутентичной подмосковной квашеной капустой, и гранатовыми россыпями клюквы из-под Весьегонска, и армянско-азербайджанскими лавашами, и манго, и засохшими кокосами, и черненькой сладко-горькой репой из-под Курской дуги.

На рынке все и плоско, и объемно. Там и кошелек могут свистнуть, и в губы поцеловать незаслуженно.

Я знаю, что там большеглазая пожилая красавица с золотым зубом - из Дагестана - мне продаст без лжи наилучшие маринованные чесноки. А толстая мамаша Анаит из Гюмри не обманет с гранатовым соусом из Карабаха. Айзер Али не надует с бараниной, и не из Новой Зеландии, но из подмосковного стада. Таджик Рахмон, торгующий не героином, а пряностями и сушеными фруктами да орехами, посоветует, какой изюм мне сегодня лучше купить - не "султание", а "гюль-гюль кишмиш". Да и Катя из Тверской губернии точно, поджав губки, продаст правильные соленые огурцы.

А если они мне наврут с три короба и вместо лаваша впарят халу с маком, так кто виноват? Я.

И ходят по рынку всяческие персонажи, сумасшедшие и уверенные в себе. Красномордые рыночные околоточные с автоматами, прихватывающие с прилавка то апельсин, то лучок зеленый, и безумные бабки, выпрашивающие капустные огрызки. Украинки продают лицам кавказской национальности чебуреки с сомнительной начинкой, мрачноватые лезгины присматривают, как кумыки таскают абсолютно антисанитарным образом на тележках кое-как разрубленные туши, а молдаване самозабвенно пьют водку и горячий чай в прирыночных забегаловках.

Тетка с сумкой на колесиках суется в ларьки и предлагает "резинки по пять рублей", а продавщицы, зардевшись от стыда, забывают о взвешиваемой ими картошке и о том, какую сметану, не то "Домик в деревне", не то "33 коровы", у них попросил мнущийся в раскисшем снегу покупатель.

Из рупора доносится призыв к предоставителям и потребителям быть бдительными, предупреждать террористические акты и зайти в павильон номер такой-то за колбасой по оптовым ценам или в новооткрывшийся "Секонд-хенд из Европы". Жизнь - идет.

Это - прекрасно. Это, как верно сказал Мандельштам, "пестрый фламандский сор", а Ахматова еще лучше сообразила про то, откуда растут стихи.

Спорьте не спорьте, это лучше, чем супермаркет.

Потому что на рынке есть свобода, придурь, интернационализм и способность задуматься об этике и эстетике, а не о мерчандайзинге. На рынке возможна вольность самовыражения, и не обязательно в эксцессивной форме.

Там, инш'Аллах, есть также простор для минимализма - во всяком случае, хотя бы для жесткого концептуализма.

Прихожу однажды на рынок и вижу черно-желтого цвета плакат: "Вобла. Семечки. Веники". Внизу стрелка: "50 м", показывающая налево. Пошел. Оказалось, идти даже меньше 50 метров. И изумился.

Обычный рыночный ларек, как расположенные рядом. Но там - извержение, товар (восточные пряности, турецко-китайский текстиль, бананы, ананасы, свекла и редька, псевдогжельские плошки и кондитерские изделия) громоздится, наслаивается, пышет разноцветием.

А тут - прямо как в инсталляциях классиков концептуализма вроде Джозефа Кошута, Сола Левитта либо Он Кавары.

На прилавке стоят шесть дерюжных мешков, в которых семечки разных сортов. Черные или с белыми прожилками. Над ними свисают, серебристо, иногда золотисто-тускло мерцая, рыбы разного размера: вобла, чехонь, щуки, окуни, лещи. На заднике ларька по ранжиру выстроены веники тоже разного размера - это напоминает клавиатуру фортепьяно. В интервалах - товар, не объявленный в плакате.

Мочалки из дынных и тыквенных сердцевин.

Вывешено все и расставлено с геометрической строгостью, с логикой, достойной Бертрана Рассела. А за прилавком стоит очень строгий парень лет сорока, с казачьей внешностью: черные усы, острый хрящеватый нос и холодные голубые глаза. И никого к себе не зазывает. Sapienti sat, и разумный либо пройдет мимо, либо купит семечек и станет их обдумывать, либо выберет себе для структурного анализа вяленую рыбу, либо приобретет мочалку и станет ей драить свое сознание, либо приобретет веник именно того размера, что необходим только ему для подметания замусоренной ментальной действительности.

И не забалуй!

А то донской казак с Тимирязевского рынка извлечет из-под прилавка шашку и такую тебе устроит бритву Оккама, что мало никак не покажется.

Покажется очень много.

За что и спасибо танкисту с Пятницкого рынка, казаку с Тимирязевского, Мандельштаму и Ахматовой, Али и Анаит, Рахмону, тетке с "резинками по пять рублей" и московским властям - за то, что они пока еще не переделали все рынки в нудные супермаркеты.