Русский Журнал: Как вы считаете: прошедшие 10 лет свидетельствуют о том, что у Путина имелось видение своей будущей деятельности, или его действия как руководителя государства носили характер реакции на множество вызовов? Если такое представление было, то в чем оно заключалось? Если нет, то какие вызовы определили его политику?

Алексей Кузьмин: Конечно, никакого плана у Владимира Путина не было. Его действия, скорее, можно описать как вполне естественную реакцию на внешние вызовы. Более того, в значительной мере деятельность Путина как премьера и позже как президента является продолжением знаменитого марша на Приштину и не менее знаменитого разворота самолета Евгения Примакова. По сути, политика Путина – это во многом продолжение примаковской политики.

Естественно, Путин практически все время своего президентства жил в условиях втягивания России в общемировой экономический пузырь. А экономический пузырь хорош тем, что он позволяет чувствовать себя большим и сильным, в независимости от того, насколько ты независим, силен, умен и хорош. Поскольку сейчас этому пузырю приходит конец, требуется совершенно иной тип и характер политика, чем тот, который допустим в пузыре. И к такому изменению российская власть пока не вполне готова. Она просто не поняла, что пузырь кончился. Достаточно вспомнить все разговоры о том, что сегодня, завтра или послезавтра начнется новый экономический рост. Во власти по-прежнему мыслят в логике пузыря. А экономический рост, если таковой и случится, будет совершенно другого типа, сначала придется спустить пузыри со всеми вытекающими отсюда очень непростыми политическими последствиями.

РЖ: Любопытно, что вы упомянули Примакова как предшественника Путина. Довольно часто Путина противопоставляют стилю 1990-х годов, однако реальной альтернативой Путина были проекты Лужкова и Примакова…

А.К.: Стиль 1990-х для меня – это Черномырдин и Козырев. Этому стилю и Примаков, и Путин абсолютно противоположны. 1990-е начались в 1991 и закончились в 1998 с приходом Примакова.

Кроме того, надо совершенно четко разделить проект Примакова и проект Лужкова. Это разные проекты. То, что они оказались тактическими союзниками, не означало их стратегического союза. Точно также как последние 9 лет Лужков является тактическим союзником Путина. Другое дело, что, на мой взгляд, по многим вопросам нам было бы гораздо легче, если бы бог избавил нас от таких союзников у Путина.

РЖ: Проекты Лужкова и Примакова – как и проект Путина – должны были пересмотреть, и, судя по их обещаниям, более радикально - 1990-е. Каким мог бы быть этот альтернативный пересмотр?

А.К.: Примаковский проект был, безусловно, связан с наведением порядка в области понятия собственности. То, в чем не преуспел Путин. Мы так и остались страной без собственности. Замах с замечательным информационно-аналитическим мероприятием Счетной палаты по анализу хода и итогов приватизации, как известно, ушел в песок. И вместо системного решения мы получили абсолютно бессистемные торги с отдельными равноудаляемыми на разные расстояния бывшими олигархами. И это одна из основных проблем. Понятно, что в пузыре это перестало чувствоваться как насущная необходимость.

РЖ: На ваш взгляд, ответ на вопрос Who is Mr Putin? - сегодня тот же, что и 10 лет назад?

А.К.: Да. Эволюция Путина была, но она была строго минимальной. По сути дела, путинский стиль – это стиль преимущественно популистско-бюрократический. Его основой является опора на максимальное развитие бюрократического аппарата, на его максимальное построение. Попытка Путина в этом направлении была столь же успешна как в свое время у императора Николая Павловича. Соответственно, что вполне органично смотрелись лозунги «православие, самодержавие, народность». Правда, с «самодержавием» были определенные проблемы. Иначе говоря, стиль Путина – это очень классический европеизаторский умеренный популизм.

РЖ: Был ли Путин самостоятельной фигурой? Можно ли его в этом смысле назвать «авторитарным»?

А.К.: Авторитарным Путин не был. Хотя бы потому что для того, чтобы создать авторитарный режим, надо сначала построить действующую модель бюрократической власти. Поскольку в этом Путин не преуспел, соответственно, никакого авторитаризма он, даже если бы и хотел, не построил. Государство как было чрезвычайно слабым, так им и остается.

Однако у нас есть «виртуальный авторитаризм». Мне очень нравится этот термин Михаила Хазина. Когда мы из-за внешнего словоупотребления выглядим почти авторитарными: что хозяин скажет – так оно и будет. Однако при этом в реальности будет совсем не так, как сказал «хозяин». Следовательно, и авторитаризма в России не существует.

Другое дело, что если говорить о самостоятельности Путина, то нужно отличать авторитаризм от автономии. Это две абсолютно разные вещи. Насколько Путин автономен? Я бы не переоценивал степень автономии. Сегодня мы гораздо более зависимы экономически и частично политически от внешних факторов, чем были в 2002 году. Хотя и менее зависимы, чем были в 1997.

Беседовала Любовь Ульянова