"Внутри СМИ демократия не практикуется..."

"Русский журнал": 28 мая открылся Всемирный конгресс Международной федерации журналистов. Какое значение это событие имеет для российских СМИ?

Михаил Леонтьев: Никакого.

РЖ: Как можно в целом охарактеризовать состояние российских СМИ? Не имеет ли здесь место проблема недостатка интерпретаций, то есть когда политические медиа ориентируются на воспроизводство мнений, создаваемых вне самих медиа - политическими силами различного толка?

М.Л.: Медиа всегда ориентируются на воспроизводство мнений, создаваемых за рамками медиа. И это, в общем, нормально, потому что журналист всегда дилетант. У нас есть, к сожалению, такие атавизмы, когда некоторые журналисты считают, что их мнение принципиально, чрезвычайно кому-то нужно. Журналисты, которые не компилируют мнение профессионалов, аналитиков, мыслителей и философов, а достают это все из собственной, прошу прощения, задницы.

На самом деле любой журналист компилирует чужие мнения. Журналист может, грубо говоря, показывать синхроны, публиковать интервью или статьи профессионалов. Тогда это их мнение. Но собственная журналистская отсебятина - это всегда дилетантство. И всегда основано на любой грамотной или безграмотной компиляции чужих мнений.

РЖ:Тема цензуры в массмедиа обострилась в связи с недавней ситуацией вокруг РСН, вашим назначением главным редактором журнала "Профиль", что было интерпретировано как продолжение захвата государством независимых медиа и сворачивание свободы слова. Отражает ли это реальную картину?

М.Л.: Я не знаю, у кого эта тема обострилась. Весна заканчивается, пора уже заканчивать с обострениями. А в связи с назначением Романовой в "Бизнес-уик" не обострилась тема цензуры? А если бы назначили Новодворскую туда - обострилась бы тема цензуры? Хозяин частного СМИ вправе выбирать. И то и другое издания, кстати, абсолютно частные. И "Русская медиагруппа", и "Издательский дом Родионова" - частные СМИ. Они принимают решения так, как хотят. И им совершенно наплевать, у кого что обострилось.

Я считаю, что с коммерческо-издательской точки зрения мое назначение достаточно нелепое. Но мне интересно. Почему же я не могу удовлетворять интерес за счет издателей, если они в этом заинтересованы?

Внутри СМИ демократия не практикуется. Всякое СМИ может управляться или мягко-авторитарно, или твердо-авторитарно. Никаких других способов управления нет. Демократия так называемая или свобода слова создается конкуренцией разных СМИ. И у нас она представлена самым широким образом.

Я хочу начать вот с чего: в нашей российской ментальности оппозиция - это лютая ненависть к существующей власти, обвинение ее в преступлениях против человечества и призывы к ее свержению, в лучшем случае - путем гражданского сопротивления, деструкции, дестабилизации страны, обращения за помощью к иностранному противнику, а в худшем случае - путем физического устранения. Вот это оппозиция. Все остальное оппозицией не считается: "Ну что вы нам подсовываете карманную, сервильную оппозицию?"

Такого рода оппозиционные издания существуют в любых странах, так называемых демократических, западных, классических, - на помойке: в интернете, в каких-то маргинальных совершенно нишах... И их вообще не видно и не слышно.

У нас же они являются статусными изданиями. У нас приличные люди считают возможным издавать журнал "Нью-Таймс", я уже не говорю про "Эхо Москвы", у которого охват политической аудитории больше, чем у Первого канала. Именно политической аудитории, а не домохозяек. Притом это не просто оппозиция, это называется радикальная, непримиримая оппозиция.

А что касается разных мнений и направлений - у нас нет двух одинаковых. Вообще нет! У нас даже между пресловутыми государственными каналами есть очень серьезная разница в мировоззрении. Если этого кто-то не замечает, то причина - в отсутствии мировоззрения. Когда у людей нет мировоззрения, когда есть только повадки и вкусы, очень сложно заметить разницу мировоззрений, даже чисто технически. Есть животные, которые не различают цветов, они считают, что никаких цветов нет. А у нас "нет свободы слова".

Люди, которые слов не слышат, не могут технически определить, есть свобода слова или нет. Потому что они ничего не знают про "слово", они смыслов не понимают. У них рецепторы, которые реагируют на какие-то знаковые звуки.

РЖ: Как раз по поводу проблемы свободы слова. Эта проблема традиционна для критиков российской политической системы. На чем концентрируется эта критика, каковы, по-вашему, ее узловые точки?

М.Л.: Критика концентрируется на том, что группу людей нетрадиционной политической ориентации не пускают на три госканала. Все. Ну и еще на том, что "кровавая гебня убила журналистку Политковскую". А последнее, вообще, на самом деле типичный, классический образчик геббельсовской пропаганды. Хорст Вессель это называется. Но Хорста Весселя действительно убили в стычке с коммунистами, в драке.

А тут гораздо хуже. Геббельсовская пропаганда хотя бы заботилась о том, чтобы обставить какие-то свои провокации некими, хотя бы внешними, признаками подобия. Здесь этой заботы нет. "Голова Гонгадзе" - и ничего более.

И когда головы Гонгадзе и Политковской, расстрелянные "кровавой гебней", становятся главным аргументом в пользу защиты свободы слова, тогда, мне кажется, это бросает тень на саму идею и на всю остальную аргументацию. И вообще, ребята, если у вас часы пробили 13, то есть все основания усомниться не только в последнем ударе, но и в предыдущих двенадцати.

РЖ:Одной из ключевых тем обсуждения в российских СМИ является тема цензуры. Есть ли в обществе консенсус по вопросу, для чего вообще существует цензура и каким должен быть ее объект?

М.Л.: Предварительной цензуры в России нет. Ее не существует. Она запрещена Конституцией и не практикуется. Вопрос самоцензуры существует везде. Вы приходите в общество с детьми и почему-то стараетесь не ругаться матом, наверное.

Этика, логика самоцензуры - вопрос отдельный. Мне известен единственный случай введения цензуры (может быть, я чего-то не знаю). Думаю, что какие-то пароксизмы внешней цензуры могут практиковаться в отдельных экзотических регионах России, может, даже сейчас практикуются. Но у нас страна очень неровная по развитию, по культуре, по традициям и т.д.

Если же говорить о федеральном уровне, то единственный известный мне случай введения цензуры был осуществлен самой открытой на свете компанией "ЮКОС", царствие ей небесное, где-то недели за две до того, как у нее начались проблемы с властями. Это был арест журнала "Компромат.ру", всего его тиража, еще не вышедшего из печати, в качестве обеспечительной меры через суд, потому что якобы там был оклеветан видный деятель этой компании - генерал Кондауров, генерал КГБ в отставке. А Кондаурова, кстати, обвинили в связях с коммунистами. Хотя он член фракции КПРФ.

И на этом основании тираж был арестован и изъят. Вот такая обеспечительная мера. Потом мне кто-то, не будем пальцем показывать, рассказывает про Басманный суд. Кстати, может быть, это и был Басманный суд. Не знаю, какой был суд. В какой занесли, тот и был.

Это единственный случай. И ничего сделать было нельзя. А между прочим, видные представители журналистской общественности, когда к ним обратились (не будем опять же показывать пальцем, но это был господин Симонов), посоветовали поговорить с Невзлиным. Это медицинский факт.

Пусть эти люди засунут в задницу все эти разговоры про свободу слова. Пусть они мне расскажут, каким образом осуществлялось освещение деятельности компании "ЮКОС" до того, как она начала войну с государством и проиграла ее, когда у нее все было в порядке. Они не помнят, что такое проплаченные блоки?

Никакой свободы слова в том смысле, о котором говорят наши радетели, не существует нигде в мире. Просто физически не существует. Влиятельные медиа, особенно телевидение, особенно те средства, которые не являются средством информации, а являются способом пропаганды, формирования мировоззрения, а проще говоря, промывания мозгов, всегда контролируются правящей элитой, которая имеет консенсус по основным ценностям. Внутриполитическим, внешнеполитическим, этическим, социально-экономическим...

Есть мировоззренческий консенсус. И элиты полностью его контролируют. Говорят - ценности общего употребления и т.д. Так они внедряются на подкорковом уровне этими СМИ. И что-то я не заметил, чтобы там, среди этих пропагандистских машин, был большой плюрализм. Что-то нигде этого не видно, ни разу, ни в одном случае, ни в одной стране. Потому что контроль над медиа, финансовый контроль в первую очередь, - это один из инструментов господства политических элит. Это инструмент либеральной демократии. Либеральная демократия и есть способ господства правящих элит путем имитации свободного волеизъявления граждан. Вот и все.

Еще я хотел сказать на тему о журналистских сообществах. Я понимаю, что такое профсоюз. Наверно, у журналистов есть какие-то профсоюзные, профессиональные интересы: чтобы их увольняли в соответствии с законным порядком, чтобы не нарушались их контрактные права. Никакого отношения к политике это не имеет.

Когда журналистская организация начинает лезть в политику, тогда получается, что это политический союз. Какой может быть политический союз разнородных в политическом плане журналистов, которые ориентируются на разные политические позиции? Союз коммунистов, фашистов, либералов, исламистов и т.д. - как это может быть? Что они между собой могут обсуждать? Какое у них есть единство, когда это люди, которые зачастую находятся за гранью если не физической, то словесной войны?

А если это политические единомышленники, тогда извините, ребята, о какой свободе вы говорите? О чем вы говорите, если у вас, в вашем союзе, одни единомышленники?

РЖ: Традиционно российская интеллигенция противопоставляет себя государству. Может быть, в этом корень устойчивого представления о российских массмедиа как зажатых цензурой?

М.Л.: И в этом тоже. Это болезнь. Это социальная болезнь, которая России обходилась всегда очень и очень дорого. И будет обходиться очень дорого, пока у нас останется эта пресловутая интеллигенция. К счастью, она сейчас исчезает.

Интеллектуалы есть всегда в цивилизованном обществе. И это здорово, что они есть. А вот интеллигенция, то есть массовый слой людей, считающих себя светочами разума и хранителями совести нации, приватизировавших совесть, при этом считающих для себя за правило находиться во враждебных отношениях с народом и государством, - это специфически российское явление, связанное, между прочим, с российской историей, с формированием классов и российских сословий. В принципе, это следствие безумного крепостного права, когда общество было очень сильно разорвано и прослойка формировалась в значительной степени в противоестественных в сравнении с другими странами условиях.

Поскольку коммунистический режим воспроизводил крепостнические социальные схемы, то она так и законсервировалась. Фактически за советское время эта прослойка только закостенела. А сейчас, когда страна живет, в общем-то, в достаточно свободных и нормальных условиях, она рассасывается. Интеллигенты превращаются в бюджетников.

С этим, кстати, связана трагедия партии "Яблоко", потому что это была партия советской интеллигенции. А когда вдруг оказалось, что это не интеллигенция, а бюджетники, которые электорально реагируют как бюджетники, а не как интеллигенты, то получилось, что у замечательной партии "Яблоко" нет социальной базы. Точнее, она есть, но сжимается как "шагреневая кожа" и составляет ровно те проценты, которые партия получает.

В принципе, их даже жалко. Какие бы я гадости ни рассказывал про интеллигенцию, какие-то положительные качества у нее были. Была какая-то своя этика. Кривоватая, но была. А поскольку у нас в обществе с этикой вообще большие проблемы, то возникает некоторая ностальгия по интеллигентской этике. Она нездоровая, но понятная...

Беседовала Любовь Ульянова

       
Print version Распечатать