Умелый выбор

Сбор подписей за внесение депутатов Госдумы в "список Магнитского" интересен не столько своими политическими аспектами и практическими последствиями, сколько спровоцированной этим сбором дискуссией, которая вскрыла острейшее противоречие между двумя этическими схемами. Я бы рискнул назвать это противоречие системообразующим для российской общественно-политической модели.

Многие осудили участие российских граждан в сборе подписей, посчитав опубликованную на сайте Белого дома петицию вмешательством чужого государства в российские дела. Это абсолютно неверно. Запрет гражданину России на въезд в США не может считаться вмешательством США в дела России. Но можно ли хотя бы упрекнуть подписавших петицию в желании привлечь иностранцев к решению своих внутренних проблем? Нет.

Ситуация с петицией проста: если мы считаем российский парламент нелегитимным, то сотрудничество США с таким парламентом становится недружественным к нам действием, и в таком случае петиция – не более чем требование прекратить сотрудничество с узурпаторами. Разумеется, если мы не считаем Госдуму нелегитимной, то ситуация получит противоположную оценку.

Тут, повторю, все просто. Гораздо интереснее реакция тех, кто начинает с зачина "меня сложно заподозрить в симпатиях к власти" и переходит к словам о недопустимости вмешательства американцев в "наши дела". Такие люди не замечают, что уже привыкли называть "своими" собственных насильников. Возможность для депутата погреть пузо на Багамах оказывается "нашим делом" для многих культурных и образованных людей. Однако же в силу своей культурности они не решаются признаться самим себе, что, называя Госдуму никчемным и коррумпированным органом, тем не менее воспринимают нападки на Госдуму как нападки на себя лично. Краем сознания они замечают, наверное, что их первой реакцией на попытку оставить народного избранника без сладкого становится желание закрыть своими тщедушными телами депутатскую задницу. Они готовы заплатить любую цену, чтобы забыть это кошмарное видение, и направляют всю силу своей неприязни на того, кто напомнит им о нем. Именно из этих несчастных людей и получаются самые надежные союзники бесчеловечных правителей. И сталинский и гитлеровский режим стояли вовсе не на кровавых упырях, а на тех, для кого непротивление злу превратилось из стратегии выживания в сознательный выбор.

Это плавное перетекание от вынужденной тактики ("не делайте резких движений!") к сознательному союзу с сильным, к "шестерению" на пахана, имеет множество градаций и оттенков. Есть достаточно легкие для оценки ситуации, например, набирающая популярность теория Кононенко – Коха о том, что перечить террористу, захватившему автобус, аморально по отношению к остальным заложникам. Это тот нередкий в наших краях случай, когда для оценки теории достаточно знать ее автора. Обсуждать ответственность за шутки над неадекватными хозяевами одного из крупнейших в мире арсеналов ядерного оружия можно и нужно, но не с теми людьми, которые давно научились извлекать жизненные блага из этой неадекватности. К сожалению, очевидными такие случаи становятся обычно тогда, когда некий этический изъян уже успел развиться в тяжелую болезнь в терминальной стадии.

Золотое правило советской нравственности

Специфическая для России драма гражданственности может быть охарактеризована приведенным у Гаспарова диалогом с автором антисемитского доклада о Мандельштаме: «Как, вы, наполовину еврейка…» — «Когда наполовину, то яснее выбираешь точку зрения»; — «Тогда поздравляю с умелым выбором». Живущий в России человек всегда находится в ситуации "наполовину" между добром и злом, точнее, между сопротивлением злу и добровольным союзничеством с ним.

Советская мораль, которой все мы воспитаны, предполагала отказ от человеческого лица, не полный отказ, конечно, а готовность отказаться когда прикажут. Если хороший человек был подлецом по долгу службы, то он уже не считался подлецом. Этот этический принцип полностью характеризовался понятной каждому советскому человеку фразой из мультфильма "Жил-был пес" – "работа такая". Порядочному человеку предписывалось лишь не получать удовольствия от делаемых гадостей. Невозможность установить автора этого правила (Довлатов приводит его как уже известное, и сам афоризм приписывают также Шварцу, Светлову и Раневской) говорит о многом. Однако это золотое правило советской нравственности внутренне противоречиво, поскольку его адепты получали-таки удовольствие от такой лживой жизни.

Это противоречие очень важно для понимания нашей этической системы, но мы отвыкли (отучены) его замечать, считая компромисс с силой не только единственно правильным, но и единственным принципом. А ведь в самом деле, если взять, например, французские фильмы, то полицейские в них – от "Закон есть закон" до недавнего "Гавра" – все время ищут какие-то компромиссы между долгом службы и долгом совести. Разве не так же ведут себя российские чиновники? Разница проявляется в малозаметном нюансе. Французский чиновник отказывается исполнять должностные обязанности, если они противоречат его представлениям о справедливости, а наш в ситуации такого конфликта поступит ровно противоположным образом – откажется от справедливости. Причина проста: европейца вынужденный компромисс со злом тяготит, тогда как россиянин давно привык жить под давлением, научился расслабляться и получать удовольствие. Более того, он и свою философию выстроил как апологию компромисса.

Советская идеология, к которой восходит этот этический принцип, явственно ощущала свою несовместимость с европейской этикой, отстаиваемой в СССР, например, Гроссманом, для которого, как недавно сформулировал Г.Дашевский, высшая ценность в мире — "вспышки человечности, которые случаются вопреки нечеловеческой силе, уничтожающей в людях человеческое". Дашевский назвал эту идею Гроссмана античной по духу, но она не античная, а христианская. Способность "хоть на миг" противостать "невидимой силе" восходит к христианской концепции свободы человеческого выбора между добром и злом. Этот выбор становится настолько сверхценным, что всемогущий Бог, как считают христиане, не пользуется своей возможностью спасти всех чохом, чтобы не лишить тем самым каждого человека его права самостоятельно выбрать между светом и тьмой.

Рыбак рыбака

Конечно, на практике такое эфемерное, "хоть на миг", противление злу мало отличалось от действий какого-нибудь "нормального мужика", который делает гадости только под давлением необоримых обстоятельств. Однако Гроссман не случайно фокусирует духовное зрение читателя на едва заметном луче света. Именно направленность духовного зрения и служит главным отличием европейской (христианской) этики от советской, которая до сих пор не изжита в России. Это отличие зримо представлено в фильме "Восхождение" Ларисы Шепитько, который стоит особняком от советской кинопродукции и вышел на экраны, как говорят, только после личного вмешательства Петра Машерова. Два главных персонажа – Рыбак и Сотников – представляют две противостоящие этические модели: первая из которых допускает вынужденный компромисс со злом, вторая – нет. Христианская трактовка образа Сотникова (совершенно отсутствующая, кстати, в повести В.Быкова "Сотников", по которой фильм был снят) не случайна и даже, я бы сказал, непроизвольна: она прорывается сквозь серую унылость соглашательской советской морали. А Рыбак, который под угрозой гибели намерен "делать гадости без удовольствия", а по мере сил – еще и помогать правому делу, обречен. Шепитько, как и Гроссман, использует специальную оптику, чтобы показать для демонстрации различий двух этических моделей. Она показывает, насколько разными делает ориентация по свету или по тьме находящихся в одной точке людей. Бывший староста Сыч и будущий полицай Рыбак – антиподы. Исповедь Сыча перед Сотниковым с практической точки зрения не несет никаких выгод, а поступок Рыбака, выбившего из-под Сотникова чурбак, даже полезен (партизана все равно бы повесили, но уже вместе с Рыбаком). Однако с метафизической точки зрения эти поступки полностью определяют персонажей: один спасает свою душу, другой – свое тело.

Мораль Рыбака – это господствующая мораль нашего общества, его этический принцип. Я не возьмусь судить обо всем народе, ибо народ наш преимущественно безмолвствует, передав право выступать от своего имени ЦИКу и "независимым" социологическим службам, однако активная часть общества исповедует именно компромисс со злом. Все что мы видим слышим и читаем в эти дни: вся эта сложная аргументация за компромисс с принявшим "закон Димы Яковлева" государством, все эти обвинения нонконформистов в желании остаться "чистенькими" в нежелании брать на себя ответственность, и даже сам этот высказываемый прямо или подразумеваемый зачин "меня сложно заподозрить в симпатиях к власти" – это позиция Рыбака или, например, "Николая Андреевича" из "Все течет", то есть позиция людей, которые чувствуют ущербность своей морали, но всеми силами пытаются выпихнуть это чувство в область бессознательного. Пересмотрите и перечитайте – там все сказано и показано яснее некуда.

Мне кажется, что будущее России зависит сейчас не столько от запасов нефти или каких-то политических моделей, сколько от исхода этой борьбы добра и зла за души людей. Как оно повернется – неизвестно, но есть ощущение, что это решается именно сейчас.

Иллюстрация: Корецкий В. Болтать - врагу помогать! 1954

       
Print version Распечатать