Окопная правда сегодня

Представляя новую книгу Даниила Гранина «Мой лейтенант», чувствуешь себя некоторой окаменелостью из времени. Слишком многое для нынешнего читателя надо объяснять заново. Ну, например, о войне, о которой написана эта книга, и про то, почему у участников и свидетелей тех военных событий не было обыкновения, как сейчас, персонифицировать образ народа-победителя фигурой Сталина. Про то, например, что всенародным государственным праздником День Победы стал только после смерти генералиссимуса, который очень настороженно относился к памяти о войне и к носителям этой памяти. И вполне оправданно, потому как сами фронтовики относились к Сталину совсем не так, как принято сегодня показывать в кино.

Или объяснять, чем была для русской литературы и общества так называемая «лейтенантская проза» в начале 60-х годов (Воробьев, Курочкин, Бакланов, Бондарев, Быков и другие), встреченная в штыки официозной критикой за торжество в ней так называемой «окопной правды». Проза та писалась бывшими фронтовиками, и война в ней, соответственно, изображалась такой, какой ее реально видели и помнили авторы, а не такой, какой полагалось ее изображать, руководствуясь тогдашними идеологическими лекалами, - тогдашними и, увы, в переиначенном слегка виде определяющими сегодня в наших СМИ образ той войны.

А также нужно объяснять, кто такой Гранин: писатель, воспринимавшийся автором книг о людях науки – от культовой в шестидесятые годы книги «Иду на грозу» (про молодых физиков) до документального повествования о физике Тимофееве-Ресовском «Зубр». И вдруг - эта книга, написанная с молодой яростью и силой, по форме – автобиографическая проза, по содержанию – Книга о Войне. Про то, какой увидел войну автор, ушедший на фронт добровольцем в июле сорок первого, и про то, как и почему мы победили в той войне, и победили, во многом, не благодаря мудрой политике тогдашнего Кремля, а - вопреки ей.

Книга эта написана представителем «окопной правды», которая, как отмечает автор, никогда не сходилась с официозом, хоть тогдашним, хоть сегодняшним. «У солдат была своя горькая правда драпающих частей, потерявших управление, правда окруженных дивизий, армий, когда в плен попадали десятками тысяч, правда преступных приказов командующих, которые своего начальства боятся больше, чем противника», - это голос автора. А вот недоумение одного из героев его книги: «Чего не хватало нашей армии, допытывался майор, чего не хватало? Ссылаются на технику, на связь, на то, что у немцев автоматы, на то, что у нас танки не те. Все так, да только разве от автоматов, от «юнкерсов» драпают? Нет, Извините. Заградотряды поставили, мудаки, пулеметами строчили по нам, свои своих косят, они не понимают, что наделали, как взбаламутили мозги солдатские. Только что с Риббентропом целовались взасос, теперь требуют: смерть немецким оккупантам! … Разве при такой неразберихе можно по-настоящему воевать?»

Похоже, это одна из последних книг в нашей литературе, написанная человеком, видевшим войну из окопа («из окопа» - буквально), а не изучавшим в залах Исторической библиотеки. Можно предположить, что выразительность и художественная убедительность нарисованных Граниным картин войны, сам эмоциональный накал ее порожден потребностью бывшего фронтовика, а также историка (в частности, одного из соавторов документальной книги-исследования о блокаде Ленинграда) вступить в полемику с нынешней идеологически выверенной легендой о войне. Потребностью вернуть общество к тем, так и не разрешенным за прошедшие десятилетия вопросам, которые поставила перед нашим обществом война.

Даниил Гранин. Мой лейтенант. М., «ОЛМА Медиа Групп», 2012, 320 стр., 7000 экз.

Что делает писателя писателем

Олег Павлов опубликовал свое, можно сказать, заветное: «Записки больничного охранника». Предыстория этой книги изложена на ее последних страницах: после вхождения в литературу (дебютный роман Павлова «Казенная сказка» (1994) попал в сверхпрестижный, из трех только позиций в том году, шорт-лист Букеровской премии) – молодой писатель оказался перед простым житейским вопросом: на что жить? Литература в те времена уже не кормила, будь ты хоть трижды лауреат, и букеровский финалист пошел работать охранником в районную больницу. Вот о том, что увидел он и пережил за годы дежурств на посту охранника, и посвящена книга. Если опыт армейской жизни, давший Павлову «Казенную сказку», еще можно было как-то отнести к «эпизоду из жизни», к «выпадению» из нормального течения ее, то здесь перед повествователем разворачивалась - в лицах, в сюжетах – картина самой что ни на есть нормальной, повседневной жизни его страны и сограждан. И столкновение с этой жизнью стало для автора испытанием. Он оказался лицом к лицу с тем, на что обычно стараются не смотреть: с обыкновенностью смерти. С обыкновенностью страдания, одиночества, нищеты; с равнодушием к ближнему, с цинизмом и жестокостью, явленными и в системе жизненных установок «рядового» человека и в самом устройстве государственной машины. Особую выразительность картине придавало время, стоявшее на дворе, - середина девяностых, когда страна и общество находились в самой тяжелой фазе перестройки, когда «полуживое», «беспомощное и равнодушное» государство отпустило граждан, и как бы саму жизнь, на волю, но свобода для большинства бывших советских по ментальности людей обернулась ношей непосильной («Свобода, объявленная как банкротство» - это Павлов говорит и о себе тоже). Это были времена, когда жизнь для очень многих превратилась в выживание.

Сюжет этой книги выстраивается как раз вот этим Павловским (и не только его) сюжетом самого процесса выживания. Выживания отнюдь не только физического, но, прежде всего – душевного, личностного. Павловской формой выживания стало писание дневника, и именно «дневника больничного охранника», это был способ отделить себя от агрессивного, грозящего растворить в себе потока жизни, способ сохранить внутреннее равновесие. То есть текст этот, который писался Павловым, писался не для того, чтобы «быть писателем», писался не для славы и премий, а для того, чтобы, грубо говоря, не сойти с ума. Тем органом писался, которым, собственно, и пишется настоящая литература. И содержание «Дневника», и стилистика его не имеют ничего общего с так называемой «чернухой», на короткое время ставшей литературной модой. Жесткость изображения «социальных задворок» в портретах и ситуациях у Павлова – это не литературный перчик. А устройство жизни и ее законы, увиденные им с необычной как бы точки обзора, это отнюдь не «изнанка жизни», но - сокровенная сердцевина ее. И авторская история постижения этого, собственно, и выстраивает внутренний сюжет книги.

Записи, ставшие основой этой книги, сделаны пятнадцать лет назад. Павлов, естественно, уже стал другим, и как писатель, и, наверное, как человек. И автор дневника, соответственно, стал для Павлова еще и «повествователем». Но нынешний опытный профессионал Павлов не стал использовать эти записи в качестве материала, пусть даже очень эффектного, для нового беллетристического произведения. Он смог увидеть в них изначальную Книгу, выстроить в цельное повествование разрозненные записи, дописать, уже сегодня, последнюю главу («Вместо послесловия»), органично продолжающую строй записей, и – перед нами действительно новая и, на мой взгляд, значительная книга Павлова.

Олег Павлов. Дневник больничного охранника. М., «Время», 2012, 127 стр., 3000 экз.

О людях Церкви

Может быть, самая неожиданная книга в лонг-листе «Большой книги» – книга архимандрита Тихона «Несвятые святые», ставшая событием нашей массовой литературы. Суммарный тираж ее уже достиг миллиона экземпляров, и это при том, что и по содержанию, и по стилистике книга представляет собой – в целом – очевидное отрицание поэтики сегодняшнего масскульта. По стандартам нынешнего книжного рынка это бестселлер очень странный - сборник автобиографических и портретных очерков. Автор вспоминает позднесоветские времена, когда он, молодой сценарист, выпускник ВГИКа, вдруг оказался в Псковско-Печерском монастыре сначала в качестве паломника, а потом и послушника; вспоминает монахов, открывавших для него содержание монастырской жизни в качестве нормы человеческого существования – постоянный труд, забота о ближнем, молитва (сосредоточенность человека на том, что соединяет его с миром как человека, а не только - «двуногого без перьев» с вечной его борьбой за еду и самку). Строй повествования этой книги отчасти отсылает нас к старой русской литературной традиции, скажем, к «Соборянам» Лескова, но на статус Лескова автор не претендует – к писательству он подходит не как художник, а как именно архимандрит, рассматривая писательство продолжением своей духовной миссии. Очерки его написаны подчеркнуто просто, как бы безыскусственно (именно «как бы» - все-таки рука бывшего профессионального сценариста чувствуется), и при этом, а скорее всего, благодаря этому - удивительно живо, выразительно.

Единственное, что смущало (меня, например) при чтении книги, это обилие на ее страницах мистических прозрений, ясновидений и чудес, которые отсылают читателя уже к эстетике нашего ТВ с его «битвами экстрасенсов», «потомственными ясновидящими» и «чудотворцами», ставшими, по сути, самостоятельной индустрией шоу-бизнеса. Это, как мне кажется, входит в противоречие с лучшим, что есть в книге – точностью бытового и психологического рисунка в описании жизни Церкви и ее людей, в частности, в портретах монахов-подвижников, святость которых вырастает из их как бы «несвятости» (название книги здесь очень точное), то есть перед нами реальные люди, живущие на той же самой земле, что и все мы, в тех же обстоятельствах, но сумевших открыть в себе некую силу и мужество быть людьми «полностью развернутыми», быть подвижниками. Но дело тут не только в эстетике – чтение некоторых страниц этой книги может навести на мысль, что для людей Церкви само чудо существования этого мира с его жестким и неизменным порядком, с его законами, на самом деле, не чудо, а нечто рутинное, мертвое, а настоящая, сокровенная жизнь этого мира – в нарушении этих законов, в «чудесах». Как человек невоцерковленный, я не позволил бы себе публично вот этих соображений, будь книга архимандрита Тихона явлением внутрецерковным, но ведь она, как я понимаю, адресована и людям «светским».

Архимандрит Тихон (Шевкунов). «Несвятые святые» и другие рассказы. Издание четвертое. М., Издательство Сретенского монастыря, «ОЛМА Медиа Групп», 2012, 640 стр., 300 000 экз.