Случайно увидел в телевизоре вторую половину американской картины "В постели с врагом": хорошо, очень хорошо, полный восторг! Досматривая, глухо роптал, завидуя их сценаристам, их режиссерам, к услугам которых такие продвинутые продюсеры с такими умненькими заказчиками, то бишь зрителями! В сущности, до полнометражного сюжета тут разогнали одну-единственную женскую эмоцию: ей больше не нравится муж. Муж подавляет ее волю к свободе. Муж объелся груш.

Я, конечно, не о том, кто прав, а кто виноват, мы же не в народном суде, мы же культурные люди, плюралисты. Никто не виноват. Как говаривал в подобных случаях Юрий Николаевич Арабов, сюжет из категории "жизнь трудна". Я про то, что к такой вот общеупотребимой эмоции легко подключится любая дура, то есть, извините, домохозяйка; на эту эмоцию всею душой откликнется каждый первый мужчина - потенциальная или реальная жертва брачного союза.

Итак, усатый муж бережно развешивает в ванной комнате полотенца: рядышком, одно к одному. Что поделать, ему так нравится, его это успокаивает, он, черт возьми, так устроен! В то же время она, эта самая упрямая, битая-перебитая усачом Джулия Робертс, смешивает полотенца, дурит. Нарушает порядок вещей.

Или: он, аккуратист, сортирует в кухонном шкафу баночки с продуктами, со специями, да мало ли с чем! Видимо, чтобы потом легче было найти нужную и чтобы уютный семейный ужин был вкуснее, это же ясно! Но она, недобитая Джулия Робертс, все перепутывает, смешивает; она же свободная натура, современная западная женщина, эмансипэ.

В сущности, за такое вот стремление перешагнуть горизонт повседневности, перейти черту оседлости, перемахнуть Рубикон, осушить Стикс, взорвать Белый Дом, аннигилировать Красную Площадь - мы их и любим, и вожделеем. Однако в быту подобный радикальный порыв чреват неудобствами. Я не видел начала картины, но догадываюсь, что строгий усатый парень имел определенные резоны нервничать, поднакопил причин волноваться.

Французский режиссер Трюффо возмущался: "В некоторых фильмах сценарист и режиссер произвольно решают заставить нас переходить из одного места в другое. Ссора четы начинается на кухне, продолжается на лестнице, затем на автостоянке и в машине. Почему бы не снять все на кухне? Или дело в недоверии к сценарию? К диалогу? К актерам? К постановке? Я считаю, что единству эмоциональному должно соответствовать визуальное единство". Одна-единственная эмоция картины "В постели с врагом", словно наперекор ортодоксу Трюффо, предъявляется американскими авторами и на кухне, и в ванной, и в море, и в парке культуры и отдыха; и в родном городе, и в чужом, то есть на всей территории Соединенных Штатов! Повсеместно.

В другом месте Трюффо проницательно указывает на причину своих расхождений с поэтами разнообразия: "Думаю, французы лишены эпического дара. В этом наше отличие от американцев, даже противоположность им. Французский художник склонен к скепсису, к сомнению, потому его творчество тонко нюансировано; ему чужды упоение и чрезмерность чувств". В (нежной и трепетной) душе я тоже склоняюсь к скепсису и нюансам, в пределе я тоже француз, а как же! Однако вся остальная Россия чуть менее изыскана, чуть более груба - лишь поэтому я вечно призываю наших кинематографистов подражать не французам, но тоже умным, только эпическим американцам. Брать одну эмоцию, одну ситуацию и - тащить ее через всю картину, варьировать, крутить. "...Обостренная способность Хичкока к стилизации изображения. Показывать надо один-единственный предмет, все лишнее следует убирать" (Ф.Трюффо). Или: "Стремление к жизненности - нечто специфически французское. Американцам не чужда театральность. Нередко в американских фильмах высмеиваются логика и жизнеподобие, что совсем не в духе французов" (он же). За редчайшими исключениями российские кинематографисты не имеют никакой эстетической программы, никакой мировоззренческой подкладки, никакой местечковой сообразительности, то бишь органической связи с кровью и почвой. Хорошо, что я не с ними. А раньше комплексовал и хотел в ихнюю стаю. Но больше не хочу. Дурак, что ли?

Еще до того, как выписал из Трюффо про американскую театральность, пометил в блокнотике по итогам просмотра картины "В постели с врагом": "То есть внутренний мир здесь - это такой всеобъемлющий театр?" Вот именно. В фильме тема остроумно удваивается: мужчина, которого она, Джулия Робертс, вожделеет теперь, преподает в колледже актерское мастерство. Это такой легкий на подъем инфантильный длинноволосый паренек. Успешно сбежавшая от строгого усача на другой конец страны, едва помывшаяся в ванной и кокетливо завернувшаяся в полотенце Джулия - с восторгом наблюдает из окна за тем, как этот актер беззаботно совмещает полив лужайки из шланга с легкомысленными балетными па. Он не видит, он дурачится не напоказ, а в согласии с душевной легкостью и добротой, а Джулии это очень-очень-очень нравится.

Я смотрел фильм на маленьком черно-белом телевизоре, на кухне, но все равно оценил, как здорово, как технично, как бесподобно отыгрывает Джулия Робертс эту вот внезапную заинтересованность, это узнавание вожделенного мужского типа, это одобрение и внутреннее движение навстречу. Она не влюбилась, нет, она опознала удобного, подходящего ей артиста, клоуна, дурачка! Видно: она много сильнее, и тут не внезапно вспыхнувшее чувство, но перебор возможностей, охота. А вы думали, голливудских звезд выбирают по красивым глазам, бедрам и плечам?! Ничего подобного: Джулия умеет.

В финале добравшийся до эмансипировавшейся супруги усач, легко сшибая с ног клоуна, умоляет под дулом пистолета: "У нас еще есть шанс!" Но она непреклонна, она стреляет, сообщая в телефонную трубку: "Полиция, я это... убила врага!" А потом без особого энтузиазма приводит в чувство свою новую пассию, новую жертву. Думаете, артисту, клоуну не хочется, чтобы был полный порядок с полотенцами и специями? Он еще пожалеет. Она же изобретательная девчонка, у нее определенно будет много врагов, усач не последний. Конец фильма.

У меня никаких предубеждений. Более того, в любых жизненных обстоятельствах я - за красивую молодую женщину, а не за усача. Но тут вынужден признать: подлинную опасность транслировала именно она, Джулия. Очень тонкая картина, с нюансами. Фабула устроена таким образом, что мы вынуждены опознавать героиню в качестве жертвы. Терпит побои, скрывается, бежит: зайка! Вдобавок, в доме престарелых у нее больная мама. Кстати, мама со страшноватым выражением слепого лица - тоже хорошо, тоже работает. На уровне подсознания, в минус героине. Так вот, согласно фабуле она жертва, а усач тогда - натуральный жук, пройдоха, тиран и потенциальный убийца. Но сюжетные детали, но красивые значимые мелочи и, простите за выражение, легкие дискурсивные сдвиги все время корректируют фабулу. Разгром фабулы довершается психофизическим раскладом: Джулия Робертс наголову выше обоих мужчин, и усатого, и инфантильного. Неудивительно, ведь это ее фантазм и ее попытка оправдания: дескать, подонок, гад; готов был убить за беспорядочные баночки в кухонном шкафу, за полотенца в ванной; обещал достать и покарать хорошую девчонку на краю земли!

Однако, из-под ее речей, откуда-то из глубины сюжета, прорывается отчаянный вопль усача: "Ты мне нужна! Я не могу без тебя жить!" Прорывается за секунду до того, как она спускает курок, то бишь окончательно разрывает отношения, посылая его куда подальше. А вы что вообразили? Все живы, никакой крови и полиции. Всего-навсего разбитые сердца с удовлетворенными амбициями, метафоры с гиперболами. Вот оно что: фильм-палимпсест. Тут все-таки не одна эмоция, а две: усач любил жену, жена любила свободу. Она выбросила обручальное кольцо в унитаз, он нашел, прослезился. Тут же не фильм-приговор, а фильм-разговор. Принцип диалогизма, что-то такое. Два голоса: у каждого своя правда. Демократичное кино из категории "жизнь сложна".

Вы можете сказать, что и этот тезис, и этот сюжетный расклад слишком известны. Но я уже настаивал: задача подлинной национальной Культуры не в том, чтобы воспевать местечковых героев и богов, вроде пресловутого Gagarin, а в том, чтобы регулярно предъявлять обществу архетипические ситуации, по-настоящему значимое. Обществу куда полезнее возиться с распространенным и бесконечно увлекательным локальным сюжетом "в постели с врагом", нежели с мегапроектами, с несоразмерными психически нормальному гражданину квазидуховными колоссами, время которых, похоже, снова пришло. Этот фильм хорош тем, что идет от человека; как из зернышка, растет из достоверной эмоции, покрывая психологически обусловленными побегами территорию целой страны.

На самом деле, "В постели с врагом" - это же была всего-навсего разогревающая картина для шедевра иного рода, для новеллы иранца Аббаса Киаростами из европейского альманаха "Tickets" - в нашем прокате "Билет на поезд". Европейцы механически соединили трех совершенно разных постановщиков и, в согласии с заветами Трюффо, локализовали действие в поезде, спешащем через Центральную Европу в Рим. На уровне художественной задачи сработал тут один Киаростами: а кто бы сомневался в его способности творить искусство даже в жестких рамках ангажированного проекта!

"В постели с врагом" - картина про женский поиск, про то, что эмансипированной женщине тоже надо замуж, но обязательно за другого, за подходящего, за следующего. Новелла Киаростами про поиск мужской: всегда хочется ту, что помоложе, посвежее и посговорчивее, а жизнь упорно подсовывает старых, властных и агрессивных. В результате 25-летний герой Киаростами, подобно Подколесину, скрывается от обеих: и от 14-летней, и от 50-летней. Ни герой, ни автор не понимают, что с дамами делать и куда их, таких разных, но по-своему обаятельных, употребить. К этому безупречному упражнению гения в мастерстве я еще, конечно, вернусь.

Может быть, Киаростами самый близкий мне постановщик изо всех живущих теперь на Земле постановщиков? Может быть.