"Текучая современность" и пессимизм левых интеллектуалов

Левые – наиболее активная сила в европейской политике. Их влияния бывает достаточно, чтобы предопределять важные решения брюссельских чиновников. Вполне вероятно, что бюрократизация системы управления ЕС – попытка технократов высвободиться из-под диктата левых партий. Эти последние традиционно навязывают европейским властям экономически провальные и политически сомнительные решения: повышение налогов, форсирование иммиграции, отказ от выработки общеевропейского культурного канона.

С самого начала украинских событий левые оправдывали действия России в этом конфликте и призывали к смягчению ответных мер европейского сообщества. Сразу после присоединения Крыма немецкие социал-демократы (SPD) и левые (Die Linke) осудили идею ввести санкции против России [1], дальнейшее развитие событий не изменило их отношения – они стали требовать отмены уже введенных санкций как контрпродуктивных [2]. Сходную позицию заняли, к примеру, чешская социал-демократическая партия (ČSSD) [3] и объединенная фракция левых и зеленых в Европейском парламенте (GUE/NGL) [4]. В отличие от ультраправых, высказывающихся в поддержку российских властей в предвыборных популистских целях, левые, поступая так же, исходят из принципиальных, стратегических соображений. Они во что бы то ни стало хотят сохранить статус-кво европейской политической системы. Вся их активность сосредоточена на этом.

В основе данной стратегии – особая политико-философская логика. Возможно, один из самых внятных ее толкователей – философ и социолог, критик капитализма Зигмунт Бауман. Его работы дают ключ к пониманию настроения тревожности и безысходности, в котором пребывают левые интеллектуалы. В своей известной книге «Текучая современность» [5] Бауман пишет, что современный западный мир оказался в ситуации отсутствия политических ориентиров и неопределенности, из которой нет выхода. Его крайне пессимистические выводы содержат несколько социологических констатаций.

Первое. Политическое развитие западных государств не имеет перспективы, ибо у политиков отсутствует возможность даже наметить цель преобразований. Так происходит потому, что твердое целеполагание воспринимается обществом как попытка сформулировать и навязать сверху тоталитарную повестку. Поэтому политики избегают резких движений; те из них, кто все же ясно обосновывает необходимость кардинальных перемен, становятся в глазах общественного мнения популистами.

Второе. Властвующие группировки отъединены от объектов властвования и социально, и мировоззренчески, и географически. Элита однородна, никак не дифференцирована ни по происхождению, ни по профессиональной ориентации, порядок ее формирования и рекрутирования новых членов не обусловлен ничем, кроме способности к мобильности. Она приобретает невиданную доселе скорость перемещений, фактически неуловимость: по словам Баумана, «оседлым большинством управляет кочевая и экстерриториальная элита», в совершенстве владеющая только одним навыком – «искусством ускользания». Бауман не видит иных источников власти и влияния в современной политике, кроме ресурса мобильности, сверхскоростного приспособления к переменам. Но поскольку теперь любые социальные перемены фиктивны, мобильность приобретает статус мистической субстанции, а действия наделенных ею субъектов оказываются выведенными за пределы возможностей рационального анализа.

Третье. Нынешнее состояние общества – «модерность», это слово Бауман использует вместо понятия «постмодерн». В нем происходит непрерывный поиск новизны, культивируется постоянная изменчивость, которая, однако, не завершается существенными, осязаемыми изменениями. Пластичность структур – самоцель, придать им постоянную форму никто не пытается.

Четвертое. Все проблемы стали частными, приватными, локальными, индивидуальными. Атомизация общества дошла до предела. Социальная масса навечно трансформировалась в зыбкое, текучее состояние. По выражению Баумана, «твердые тела отброшены раз и навсегда». Современный человек беспомощен, бессилен и безволен. Он не может действовать с «опорой на собственные ресурсы» и из-за нерешительности, и ввиду риска непоправимой неудачи. Его решимость парализуется осознанием ограниченности индивидуальных ресурсов во времени. Поскольку все это вместе интерпретируется социумом как состояние свободы, у человека возникают серьезные сомнения в ценности свободы как таковой.

Итоговый вывод мрачен. Возникла вязкая, безысходная стационарность, своего рода бульон, в котором плавают обломки смыслов и регламентаций. Единый центр управления внутри социальности даже при желании создать невозможно. Находящееся в подвешенном состоянии общество дезориентированных индивидов непродуктивно: экономика принципиально не способна устранить диспропорции в потреблении – массы ненасытны. При этом отказ от идеи беспрерывного экономического роста неизбежно породит «восстание масс», привыкших видеть смысл бытия в многоплановом и постоянно меняющем формы потреблении. Череда событий, в которых оказывается мировое сообщество по мере изменения расстановки сил, не выстраивается ни в какую линию, направления развития нет и быть не может. Произошел мировоззренческий коллапс ныне живущих людей, они поставлены прогрессом в тупиковую ситуацию. «Модерность» не имеет эволюционной перспективы, она не длится, а зависает над бездной. Всякое изменение чревато падением с обрыва.

Концепция «текучей современности» удобна для обоснования социалистических идей, она точно отражает умонастроения тех, кто предлагает европейскому обществу левый проект. Левые партии выполняют функцию охранителей. Социальное государство – их форпост. Они заинтересованы, чтобы сложившееся равновесие не нарушалось. Раз перемены, как они верят, грозят западному миру уничтожением, лучше вообще избегать реформ. В этом контексте изменение политики на российском направлении, с точки зрения социалистов, будет означать усиление правых – либеральных технократов. Жесткость в отношении России заставит Европу искать замену российскому сырью и рынкам сбыта, и на этот период вступит в действие режим жесткой экономии ресурсов (более серьезный, чем в период недавнего финансового кризиса): придется не только отказаться от наращивания социальных расходов, но и в целом усилить капиталистический элемент в организации жизни. С электоральной точки зрения крен вправо может привести к тому, что значительная часть социал-демократов будет вытеснена христианскими демократами, а радикальные левые маргинализируются. Чтобы этого не произошло, социалисты готовы использовать консервативную риторику и даже политически поддерживать кремлевскую власть.

Методы Кремля подспудно нравятся европейским левым. Логика мутных игр и спецопераций социалистам ближе, нежели честная политическая конкуренция, в которой они стали все чаще проигрывать либералам. Есть и обратная связь: левацкое моральное учительство традиционно питает полицейское мышление, левая риторика используется авторитарной властью для обоснования государственнической идеологии; поэтому не только европейские, но и российские социалисты склонны поддерживать имперскую политику. Социалисты не видят для себя светлого будущего, они утратили веру в перспективность своего политического лидерства – отсюда пессимизм. Им надо во что бы то ни стало сохранить сложившуюся расстановку сил в европейской политике – отсюда отказ менять свое отношение к российской власти.

Примечания:

[1] Seiffert J. Making sense of sanctions // Deutsche Welle, 9.03.2014,

http://www.dw.de/making-sense-of-sanctions/a-17484608

[2] Bölinger M. Germany's diplomacy, born from helplessness// Deutsche Welle, 4.09.2014, http://www.dw.de/germanys-diplomacy-born-from-helplessness/a-17902834

[3] Fraňková R. PM Sobotka repeats objections to EU sanctions against Russia // Radio Praha, 13.09.2014, http://www.radio.cz/en/section/news/pm-sobotka-repeats-objections-to-eu-sanctions-against-russia

[4] Sanctions only deepen divisions over Ukraine // The official site of European United Left–Nordic Green Left, 21.03.2014, http://www.guengl.eu/news/article/sanctions-only-deepen-divisions-over-ukraine

[5] Бауман З. Текучая современность. СПб, 2008.

       
Print version Распечатать