Появление фольклорной саги Александра Григоренко "Мэбэт" ("Новый мир" № 8, 2011) о ненецком богатыре-одиночке в коротком списке «Большой книги» - событие хотя и ожидаемое (были благожелательные отзывы ряда критиков), но все равно довольно необычное. Можно предположить следующее: в связи с накоплением глубоких социо-культурых сдвигов в европейской культуре, трагедия в современной реалистической литературе невозможна и потому меняет жанровую рамку. Именно поэтому «архаика» и «неклассическая сакральность» сейчас оказываются востребованными.

Зачин романа многообещающий. Нам сулят существование «в пространствах без границ, освященных кровью, во времени, не повинующемся дисциплине цифр», где «человеческие страсти обитают вне изощренных толкований» и где каждого из нас ожидает «встреча с самим собой».

Роман отчетливо делится на две части: в первой действие происходит в «реальном мире», во второй - в потустороннем.

Главный герой – «титан» Мэбэт из рода Вэла, счастливчик и удалец, не признающий ни родства, ни человеческих законов, ни даже самих богов.

Выбор персонажа, вызывающий, как было отмечено Александром Чанцевым, совершенно четкие ассоциации со сверхчеловеком Ницше, удивительным образом как раз облегчает введение читателя в ненецкий космос. Герой один, он чуть-чуть в стороне от соплеменников.

Весь роман – это авторский рассказ от третьего лица без персонажа-посредника. Тем не менее, можно сказать, что в первой части романа повествователь одинаково близок к читателю, не знающему таежных обычаев, и к герою. Ведь не заветами старины руководствуется Мэбэт, а единственно своей волей. Он не видит знамений и знаков судьбы, не ощущает божественного присутствия в своей повседневной жизни, что нормально для нас с вами, но вот для человека традиционной культуры, если верить антропологам, несколько странно.

Более того, именно небывалые подвиги и безнаказанность любимца богов становится для его соплеменников, не говоря уже о читателе, веской причиной усомниться в самом существовании «бесплотных».

Однако постепенно превосходство Мэбэта над простыми смертными оборачивается страданиями для его близких. Его сын Хадко сначала не может найти себе невесту, потому что никто не хочет породниться с нечестивцем, затем, стремясь если не превзойти отца, то хотя бы сравниться с ним, вступает в одиночную схватку с седым медведем и погибает.

Мэбэт ставит перед собой задачу найти медведя-убийцу и отомстить, что в итоге и происходит. Однако годичное преследование завершается довольно странной сценой. Седой медведь не сопротивляется, и его умерщвление странным образом напоминает казнь или даже жертвоприношение.

После этого Мэбэт принимает решение в одиночку устроить медвежий праздник и… видит недвусмысленный знак своей неминуемой гибели.

Медведь воскресает и приводит Мэбэта к богине-матери. От нее Мэбэт узнает две вещи. Всю свою жизнь он был не более чем игрушкой в руках богов, которые от скуки пожелали создать абсолютно счастливого человека. И вечной их поддержка быть не может. Пришла пора ответить за все свои проступки, Тропою Громов пройти одиннадцать чумов, где живет неискупленное добро и зло.

Название испытания напоминает о знаменитом святилище на севере Ямала, куда ненцы доставляют дары для своих богов в тяжелые моменты жизни. Примечательно, что в старину это могли быть и медвежьи головы. Однако одиннадцать чумов искупления, по версии Григоренко, существуют исключительно в мире потустороннем.

Лишь успешно пройдя эти испытания, Мэбэт получает шанс продлить свою земную жизнь и позаботиться о внуке.

Казалось бы, ценой немыслимых страданий и подвигов, Мэбэт не может изменить ни собственную судьбу, ни участь своих близких. Однако после последнего испытания герой слышит голос творца, который сообщает, что жизнь – это страдание и лишь милостью жив человек. Эти истины он и должен возвестить, вернувшись в мир людей. Спустя несколько дней Мэбэт умирает, но удивительным образом его жене, невестке и внуку удается избежать мести тех, кого «сверхчеловек» успел обидеть за свою жизнь, и, соответственно, продолжить его род.

Безусловно, эта история заметно отличается от приключенческого шаблона: здесь нет ни пионеров-первопроходцев, ни прекрасных туземок, отогревающих их своими телами в случае обморожения или лихорадки.

Она не похожа на эпос, потому что герой не борется с чудовищами, защищая свое племя. Ведь Мэбэт один и живет только для себя. Роман не похож и на вестерн, потому что у сверхчеловека Мэбэта нет противника-двойника, который бы мог сравниться с ним по силе и доблести.

Ближе всего это к трагедии: автор приносит в жертву героя-сверхчеловека, и именно то, что мы принимали за выразительные, но второстепенные декорации, как раз и обеспечивает успешность этого «обряда».

В интервью, которое Александр Григоренко дал интернет изданию «Топос», автор заверяет, что Мэбэт – это его сугубо личный русский миф о тайге. Однако сугубо личных мифов, похоже, не бывает. Фольклорная «фактура» диктует свои законы.

Вернемся к тому моменту, когда Мэбэт, наконец, обнаруживает рядом с собой присутствие «сверхъестественного», то есть истинного мира. Что он делает перед этим? Единолично устраивается медвежий праздник.

Обряд этот был распространен у многих сибирских народов. В его сердце - культ умирающего и воскресающего зверя, который, по предположениям этнографов, исторически предшествовал культу умирающего и воскрешающего бога, от которого, по убеждению некоторых филологов, и произошел герой трагедии.

Медведя либо убивали на охоте, а затем доставляли в селение, либо выращивали в неволе и затем приносили в жертву. Убитый людьми зверь принимался на правах почетного гостя, а затем его «провожали» таким образом, чтобы обеспечить реинкарнацию.

Не нужно быть специалистом по культуре ненцев или какого-то другого сибирского народа, чтобы заподозрить, что затея Мэбэта - это кощунство. Мэбэт делает это в одиночку, а не в составе некой группы, которая в ходе обряда, а еще точнее, как раз благодаря обряду, и становится единым целым - семьей, родом и племенем и т.д. Ритуал коллективного поедания медвежьего мяса, который был обязательным на Медвежьем празднике не только у ненцев, здесь невозможен. Мэбэт не оказывает никаких почестей медведю и не предпринимает никаких магических действий, чтобы тот воскрес.

Все это - вызов и социуму, и его потустороннему двойнику, иерархии богов и духов, каковые, как мы помним, немедленно напоминают о себе. И в результате уже сам Мэбэт, подобно седому медведю, умирает, а затем воскресает, хоть и всего на несколько дней, но уже совершенно другим в нравственном отношении человеком.

Думается, что этого разбора достаточно для того, чтобы ответить на вопрос, зачем понадобилась эта история Григоренко, и почему она так нужна нам, его читателям.

Григоренко переносит нас туда, где нас нет: в социум с моралью, которая однозначно подчиняет индивида роду. Автор обращается к культуре, которая располагает внятными и убедительными символами единства рода, уподобляя его целостному организму, а индивидов - его частям.

В современном западном обществе итогом прогресса принято считать освобождение личности. Произошло ли оно в действительности, или мы имеем дело со сложно устроенной иллюзией, общезначимого позитивного образа родового тела у нас явно нет. Объяснить на пальцах, чем отличается добро от зла, или зачем один человек нужен другому, мы тоже не можем. Однако в сибирской тайге у Полярного круга ответы на эти вопросы кажутся ясными.

Поманив нас пасторалью на тему свободы, Григоренко создает «северный» вариант античной трагедии с мощнейшим, как уже было отмечено Галиной Юзефович, катарсисом.

Метод, с помощью которого он этого добивается, состоит в следующем: жертвоприношение нашего современника, безосновательно мнящего себя если не сверхчеловеком, то самодостаточным существом, Григоренко переносит из «джунглей большого города» под сень полусказочной Тайги.

Разбираться по эту сторону Рампы, к какому конкретному, наличествующему в реальном мире «мы» должно примкнуть «я» читателя этой книги, и нужно ли это в принципе, а также какими должны отношения жизни частной и общественной, наслаждения и долга и т.п. – все это уже совершенно другие вопросы. Их решение не входит в задачи художника.