"Мы, группа студентов социологического факультета Московского государственного университета, потребовали от администрации улучшить качество образования, прекратить реакционную пропаганду, обеспечить минимум бытовых удобств. В ответ на наши действия администрация факультета начала репрессии... Нам хотят зажать рот и окружить молчанием драматическое положение дел на факультете... Мы, студенты факультета, выступаем против произвола администрации... Администрация любой ценой хочет зажать нам рот. И ей есть что скрывать! Качество образования и бытовые условия на факультете невыносимы!"...

Если поменять социологический факультет на историко-филологический, то создастся полное (и, что немаловажно, достоверное) ощущение: перед нами не письмо студентов МГУ конца марта 2007 года, а стандартная студенческая прокламация 60-70-х годов XIX века.

Именно с конфликтов между студентами и администрацией вузов, причем "на бытовой почве", начиналось в 1860-е годы студенческое движение, выросшее к началу ХХ века в одну из важных и активных составных частей общего революционного движения, озабоченного проблемой "свержения прогнившего самодержавного режима".

Как известно, в ходе реформ 1860-х годов власть не обошла вниманием и сферу образования. Университетский устав 1864 года был чрезмерно либеральным даже по меркам начала XXI века, не говоря уже о гораздо более традиционном обществе века XIX. Университет по сути становился корпорацией с собственным самоуправлением, не подчиненным ни одному государственному органу, в том числе Министерству народного просвещения: выборы администрации и профессоров проводились самими преподавателями, университет сам определял количество профессорско-преподавательского состава, государственные структуры не могли влиять на кадровую политику внутри вуза, отдавая приоритет более благонадежным преподавателям и студентам, учащимся было предоставлено право на собственные организации внутри вуза.

Постепенная отмена этих положений после первого покушения на Александра II в 1866 году завершилась так называемой университетской контрреформой 1880-х годов, став весьма удачным (для противников существовавшей власти, но отнюдь не для самой власти) контекстом для развития студенческого движения.

Однако сама система вузовского образования, заложенная в конце XIX века, оказалась оптимальной, в том числе для большевиков, которые после непродолжительных экспериментов в 1930-е годы реставрировали дореволюционную систему. Собственно, и современное студенчество учится, само того не подозревая, по "реакционному" университетскому уставу 1884 года.

Студенческое движение, начавшееся с жалоб на притеснения со стороны администрации вузов, за несколько десятилетий стремительно политизировалось. Возмущения по поводу произвола деканатов-ректоратов плавно перетекли в обвинение всего государственного аппарат в косности, ретроградстве, коррумпированности, лишении студентов самых элементарных прав, подавлении любой самодеятельности, произволе, репрессиях и т.д. В конечном итоге к концу XIX века студенческое движение развивалось под знаком борьбы с самодержавной властью.

Параллельно с политизацией, а во многом и благодаря ей, студенческое движение приняло революционный характер. В 1880-е годы активизировались кружки народников, в 1890-е годы марксистов. В начале XX века оба течения превратились в студенческие отделы нелегальных партий социал-революционеров и социал-демократов.

Надо признать, что студенты были людьми изобретательными, за полвека они наработали целый "букет" так называемых форм протеста: всеобщая забастовка, уличная демонстрация, произнесение речей, подача приветственных адресов популярным общественным деятелям и профессорам, нарушение уличного порядка и спокойствия, пение недозволенных песен в общественных местах, оскорбление действием полицейских чинов, обструкция, нелегальная сходка, выпуск бюллетеней и прокламаций, подача петиций на имя ректора или директора и т.д. Попутно заметим, что все эти формы нарушали существовавшее уголовное законодательство Российской империи и положения университетов.

Сама по себе риторика, которой оперировали студенты в своих воззваниях, не была исключительно студенческой, они не были даже ее авторами. Независимо от своей политической принадлежности студенты находились под влиянием либеральной публицистики, которая была легальной и, соответственно, общедоступной.

Актуализация антивластной риторики происходила на студенческих вечеринках, посвященных различным годовщинам (основание вуза, освобождение от крепостного права, введение судебных уставов, юбилеи Пушкина, Герцена и т.д.). На вечеринки, разумеется, приглашались профессора. Понятно, что эти профессора не отличались лояльностью к правительству. Все участники таких действ практически моментально маркировались властью как политически неблагонадежные. Кстати, в самой среде смутьянов подобная квалификация почиталась чуть ли не за честь. Это обстоятельство являлось одним из действенных инструментов социализации в среде оппозиционной "общественности".

Для получения статуса "неблагонадежного" не нужно было особенно стараться - достаточно было на вечеринках произнести несколько речей с критикой правительства и констатацией кризисной ситуации в России: "Положение крестьян безотрадное, даже тараканы не могут жить; с другой стороны, произвол полиции, земских начальников и систематическое держание крестьянства вдали от просвещения... Россия спит. Россия накануне гибели... мы все должны бороться против царского произвола, хотя бы для этого нужно пожертвовать собой" - вот одна из типичных речей на студенческой вечеринке(1).

Для сравнения можно привести адрес земских либералов, посвященный юбилею активного общественного деятеля 1870-х годов народника Н.К.Михайловского: "Вы всегда были и остаетесь для нашей загнанной, поистине замученной и заморенной провинциальной интеллигенции... больше чем учителем, вы для нас то же, что для узника кусочек голубого неба, видный из окошечка его мрачной тюрьмы... вся деятельность заморенной провинциальной интеллигенции сводится к борьбе - увы, малоуспешной - с темными силами дикости, самоуправства и насилия, а мрак все сгущается, а торжествующее гоготанье Перехват-Залихватских раздается все громче и громче"(2).

Примеров можно приводить множество, но налицо совпадение риторики дореволюционного и современного студенчества, а вместе с тем и риторики дореволюционной и современной оппозиционной части общества.

Само по себе студенческое движение, даже в соединении с нелегальным революционным, не представляло для власти существенной опасности. Ситуация кардинально изменилась в тот момент, когда либеральная часть общества (то есть профессура, адвокатура, земские деятели) публично заявила о своем сочувствии студентам в связи с тем, что они регулярно попадают под правительственные репрессии.

Новый этап развития протестного движения в империи связан со студенческими беспорядками, начавшимися 8 февраля 1899 года в Петербургском университете во время празднования очередной годовщины его основания. Студенты для начала сорвали актовую речь ректора университета В.И.Сергеевича: "С появлением профессора Сергеевича на кафедре в зале моментально начались неистовые крики: "Вон, подлец, негодяй, кровопийца" и т.п. Крики эти сопровождались собачьим воем, кошачьим мяуканьем, стуком ног. Присутствовавшие на акте почетные гости - митрополит Петербургский, некоторые господа министры, попечитель учебного округа и другие, немного выждав, разъехались, так как студенты настолько обнаглели, что вышеописанному безобразию не предвиделось конца"(3). Демонстрация же, которую попыталась устроить основная масса универсантов, была предотвращена и разогнана заранее приготовленным нарядом конных городовых. Причем ввиду оказанного сопротивления в ход были пущены нагайки.

Ситуация вполне типичная для "студенческих историй" прежних лет, когда учащаяся молодежь устраивала уличные шествия с пением революционных песен, зачастую сопровождавшиеся столкновениями с разгонявшими их нарядами. Но общественность, дозревшая к тому времени до публичных выступлений против власти, была возмущена. В либеральной печати прокатилась волна критических статей, и, словно в ответ, по университетским городам пронеслась волна студенческих беспорядков.

Значение идейного покровительства, оказываемого студентам либералами, для развития всего оппозиционного движения лучше всего описал чиновник Санкт-Петербургского охранного отделения П.С.Статковский: "Стегали студентов нагайками и раньше, даже более того. Был случай, именно вечером 8 февраля 1895 года, когда пьяная толпа студентов... вступила в драку с вызванными для прекращения буйства дворниками, которые... били их палками, метлами, прямо кулаками и всем, что у дворников было под рукой. И студенты молчали. Но после полученных 8 февраля 1899 года лишь некоторыми студентами ударов нагайкой, а главным образом благодаря подстрекательству частью либеральничавшей прессы и либеральной части столичного общества, утверждавших, что полиция ни в каком случае не могла применять физическую силу при восстановлении нарушаемого студентами порядка, как бы последние ни бесчинствовали, студенты сочли себя смертельно оскорбленными и приступили к устройству массовых сходок с двоякой целью: смыть с себя позорное пятно и настоятельно требовать возмездия в отношении чинов полиции, нанесших студентам неслыханное и нигде не виденное оскорбление"(4).

Окончательная политизация вузовской молодежи произошла в 1902 году, когда "заправилы студенческого движения, не без подталкивания революционных организаций, собрались в начале года на всероссийский студенческий съезд. Съезд подвел, как писали тогда, "итоги академической борьбы" и призвал студентов выступить открыто на путь политической революционной борьбы"(5).

Революция началась 9 января 1905 года...

Примечания:

1. ГАРФ. ОО. 1902. Д.1555. Л.1

2. Там же. ОО. 1900. Д. 635. Л.104.

3. ГАРФ. Ф. 102. Оп. 249. Д. 15. Л. 1; Оп. 253. Д .38. Л. 7 - 7об.

4. ГАРФ. Ф. 102. Оп. 253. Д.38. Л. 8.

5. Спиридович А.И. Записки жандарма. Харьков, 1928.