Романтические воспоминания могут вызывать весьма странные вещи. Например, у меня такие воспоминания вызывает гостиница "Молодежная" на Дмитровском шоссе, одна из самых уродливых больших построек брежневского времени в Москве. И у меня для этого есть экзистенциальные основания.

В 1982 году я познакомился с француженкой Катрин, стажировавшейся по русскому языку и литературе в Институте Пушкина. Россия, впрочем, не была ее главнейшей манией: как довольно многие жители Франции, страны в общем-то южной, она грезила снегами и торосами Арктики и одновременно с русским изучала эскимосский язык. В Москву ее занесло не только из-за любви к России, но и потому, что она по наивности решила, что здесь сможет узнать многое о милых ее сердцу инуитах, то есть эскимосах.

Кончилось это плачевно: ей удалось познакомиться с писателем Юрием Рытхэу, главным чукчей СССР, вовсе не инуитом, а тот, напившись водки, полез к ней под подол. Катя, убежденная феминистка и гошистка, пришла в возмущение и перестала по Москве искать эскимосов.

Зато обрела меня. Мы влюбились друг в друга.

Когда закончилась ее шестимесячная стажировка, она вернулась в Париж. Мы перезванивались и переписывались - тогда это было намного труднее, чем сейчас. Иногда, раза два в год, ей удавалось выкроить денег и приехать с самой дешевой молодежной туристической группой. И эти группы всегда селили в гостиницу "Молодежная", тогда еще свеженькую - ее построили к московской Олимпиаде.

Я думаю, идея выстроить огромный отель, входящий в комсомольскую туристическую систему "Спутник" и предназначенный прежде всего для иностранцев, на тогдашней окраине Москвы была очень простая.

Не дать приезжим несанкционированно общаться с аборигенами.

Станции метро "Тимирязевская" и "Петровско-Разумовская" тогда еще не существовали. Добираться до центра надо было троллейбусами и автобусами, что для иностранцев, мало знакомых с городом, затруднительно. То есть отличная резервация. Привез гостей столицы мирового человечества Москвы из аэропорта в "Молодежную", а потом - контролированно возишь их на автобусе по экскурсиям.

Но авторы этой идеи рассчитали не все. Накануне вылета из Парижа Катя звонила мне - за несколько часов, долго пробиваясь - и сообщала, когда ее самолет должен сесть в "Шереметьево". А я соответственно в нужное время подъезжал к "Молодежной". И дежурил снаружи - о том, чтобы войти внутрь, и помыслить было нельзя.

Трепетал. Ждал. Наконец подкатывал автобус с французскими туристами, Катя мне махала из окошка, прописывалась в гостинице и через полчаса возникала с сумкой, бежала ко мне.

Мы ехали домой, и в "Молодежную" она возвращалась только к моменту отъезда в "Шереметьево". Причем, как она мне рассказывала, вела себя подобным образом половина группы: ее спутники точно так же, как тараканы, прыскали по всем углам необъятной Москвы, по друзьям и любимым, и снова встречались в автобусе, следовавшем в аэропорт.

Такая несознательность и распущенность, естественно, очень злила начальников из КГБ "Спутник". Но даже при всей своей мощи целиком противостоять безобразию эта контора не могла.

Длилась, однако, эта малина не долго. Года два. В последний приезд Кати выходим утром на улицу и видим, что дом, в котором я тогда жил, по четырем углам контролируется четырьмя черными "Волгами", населенными крепкими ребятами в костюмах и галстуках. В тот же день мы поехали к французскому посольству: Кате надо было отправить через посольство письма, что ни одному гражданину Франции, оказавшемуся за границей, не возбраняется, если он заплатит за марки. Я ее ждал у входа, а рядом торчал крепкий парень и, борясь с газетой, бившейся на ветру, хлопал себя по лацкану и что-то туда бубнил.

Дурное шпионское кино, и только. А потом Кате стали наглухо отказывать в визе. ГБ по свойственной ей тупости решила, что она - новая Мата Хари. Свидетельствую: это неправда. Я ее знаю куда лучше, чем все аналитики с Лубянки. А если она подружилась со мной, Андреем Монастырским, с "Мухоморами", с Володей Сорокиным, чьим первым переводчиком стала, и с прочей асоциальной тогда публикой - это не основание тратить очень немалые деньги советских налогоплательщиков на организацию слежки за девушкой Катей и на ее непускание в Москву.

Но тратили и не пускали. Не пускали даже настолько, что и гарантии посла СССР в Париже не помогли.

Дело было так. Отец Кати служил одним из директоров знаменитого словарного издательства "Le Robert", сотрудничество с которым советским властям зачем-то было очень нужно. И был приглашен на парадный прием в советское посольство на предмет его приезда в Москву, на очередную Московскую книжную ярмарку. Издатель сказал послу, что он очень не прочь, но при одном условии: у него будет личный переводчик, его дочь. Посол прилюдно заявил: "Разумеется, никаких проблем, мы будем счастливы вас видеть в Москве с вашей очаровательной дочерью". А посол как-никак по всему международному законодательству полностью отвечает за свои слова.

Хрена! Визу Кате так и не дали, ее папа не приехал, но его заместитель мне подарил со стенда ярмарки новенькое издание словаря "Le Robert", которым я до сих пор пользуюсь - это великолепнейший словарь толковый французского языка.

А Катя и вовсе пошла работать помощником к Андрею Синявскому, злому русофобу и антисоветчику. Ее помощь заключалась в том, что она толмачила разговоры Андрея Донатовича: тот, прожив десять лет во Франции, умудрился выучить язык только до степени умения заказать стакан вина в баре.

Тут вовсе стало ясно: Москву Кате не видать, мне ее тоже. Но еще через пару лет я и сам очутился в Париже. Ничего у нас не вышло, она была уже замужем. Сейчас у нее двое милых детей, она переквалифицировалась в музыкального антрепренера и с тем или иным успехом устраивает гастроли во Франции российских классических исполнителей. Мы иногда видимся и ведем обоюдно приятные разговоры о прошлом и настоящем. Будущее-то - туманно.

Что же касается гостиницы "Молодежная", то шли годы, я ее начал подзабывать. Но в 93-м вернулся в Москву, а еще года через три совершенно неожиданно поселился на Дмитровском шоссе, в двух шагах от этого серо-голубого монстра. Поглядывал на него, прогуливаясь с собакой или едучи из центра. С неудовольствием увидел, как на его фасаде появилась нелепая неоновая гирлянда с пальмами, рекламирующая расположившийся в "Молодежной" развлекательный центр "Молодая гвардия. New Generation". Это лас-вегасское украшение никак не смягчило уродство здания, только его подчеркнуло, да и назойливо напомнило о нелюбимом мною писателе садомазохистской направленности Александре Фадееве.

И ежедневно заставляло думать об извращенности нынешней российской ментальности. Простите, зачем меня в это постоянно тыкать носом - и так ведь уже все ясно?!

А чтобы войти внутрь "Молодежной" - с какой стати? Что там делать? Но несколько месяцев назад на ее втором этаже открылась химчистка, ближайшая от дома, и жена меня попросила туда сходить, забрать чистые вещи. Потом я по причине химчистки-американки во внутренностях "Молодежной" побывал несколько раз.

Сильное впечатление. Это вихрь романтических воспоминаний, несущихся над просторами невероятной бессмыслицы и полного прочищения смысла.

Что за идиот распланировал диагональные ступени у входа, почему их гранитные плиты просели так, будто уложены лет триста назад? А эти алюминиевые гофрированные двери, выглядевшие двадцать пять лет тому в глазах их изготовителей как нечто сверхсовременное? Ныне - будто входишь в серую студнеобразную осень советских патриархов.

Но перед входом, на руинированных ступенях, водружен "Мерседес", который можно, если так уж надо, выиграть в казино "Молодая гвардия". И висит плакат, приглашающий на концерт группы "Ленинград".

Далее на перекошенных плитках из фальшивого гранита стоят два деревянных истукана. Один - олимпийский "Мишка", второй, с олигофренической головой-глобусом, на груди несет надпись "Спутник". Их непременно надо бы включить в экспозицию Исторического музея, там ведь нет аутентичных памятников истинно русского язычества. Что у нас есть кроме космизма и древних суеверий насчет медведей?

Есть, однако. Вот эти идолы.

Тут же реклама агентства, занимающегося автострахованием, и призыв пользоваться расположенным в "Молодежной" круглосуточным банкоматом. Также плакатик неких юристов, помогающих заполнить анкету для получения заграничного паспорта, и оповещение для родителей, что по такому-то адресу работает воскресная православная школа с эстетическим уклоном.

За алюминиевыми советскими вратами чудеса продолжаются. Турагентство и билеты на все направления. Естественно, магазин, торгующий мобильниками и цифровыми фотоаппаратами. Шкафы-охранники в черных костюмах. Вход в казино с магнитными воротцами. Шеренга поломанных игровых автоматов, на одном из них прилеплена бумажка "Не работает". Бар с солодовым виски "Glennmorangie" и с коньяком "Hines". Еще одно турагентство и билеты на все направления. Обшарпанные пластмассовые столы и стулья. Витрина с чудовищными сувенирами - стеклянные новогодние елочки, стеклянные пасхальные яйца, нелепые стеклянные журавлики. Напротив - другая витрина. В ней почетные дипломы, полученные гостиницей "Молодежная".

Например, "XII Международный приз за качество, Париж, 1998". И "Золотая награда за качество и технологию. Франкфурт, 1999". И еще - жутковатый сертификат, в котором значится: "ЗАО ММК "Молодежная" является участником проекта ООН и ЮНЕСКО Всемирного развития культуры по программе 2000-2001 "Каждому слепому ребенку по книжке в подарок".

А глухому - по гармошке!

Возле входа в рестораны "Альпийский дворик" (свиная рулька, сосиски, пиво) и "Amore mio" (лазанья, эскалопы по-милански и кьянти) маячит еще один шкаф-охранник, подозрительно смотрит, как я влекусь к лифту, чтобы добраться до химчистки-американки. Рядом с химчисткой - еще одни билеты на все направления, салон красоты, вытоптанный ковролин и объявление: "Конференция 22 мая - в конференц-зале".

И над всем этим царят советская монументалка из мозаики на тему вечной дружбы молодежи всего мира и свисающие с потолка, как куски запыленного сала, придурочного вида стеклянные светильники.

Что за люди квартируют в "Молодежной" ныне? Точно не Катя из Парижа туда приезжает, но понять трудно. Я проехался на скрипучем лифте по этажам. То дряхлая дверь с порядковым номером, то что-то бронированное с магнитным замком для карточки и аккуратной табличкой типа "Nova Technologies". Рядом с конференц-залом - стая провинциальных манагеров в унылых темно-серых костюмах, похожих на служащих похоронного бюро, то пробегут студенты явно не самых престижных институтов. У входа на корточках сидят мрачноватые кавказцы, а мимо проследовали жовиальные дядьки-командированные, звякают бутылками в кейсах. Тут же, само собой, путана в наряде будто из перестроечного фильма, а из-за угла коридора доносится английская фраза с отчетливым ближневосточным акцентом, потом к "Альпийскому дворику" торжественно идут пожилые господа и дамы, не иначе на банкет. Господа в кремовых костюмах, несут, как партизаны - автомат, букеты, многослойно обернутые в цветную фольгу и бумажные кружева. Дамы - на подбор как мадам Жириновская, в фантазийных платьях и с тяжелым шлейфом удушливого парфюма.

В общем, чудно, с обоими ударениями. Но, несмотря на все чудеса и невозможность уместить происходящее в "Молодежной" во вменяемую (для меня, про других говорить не имею права) ментальную среду, это дикое место мило моему сердцу. Благодаря Кате, КГБ и "Спутнику".

Впрочем, не только в Москве есть места, куда меня тянет до сих пор неудержимо. Ради того, чтобы уразуметь, что это было. Например, в Милан, где я бывал неоднократно, но так и не понял, чем являлось место, в которое однажды угодил.

А дело было так. В 1989 году, кажется, мы с приятелем и с подружкой отправились из Парижа в городок Прато под Флоренцией, потому что в тамошнем музее открывалась одна из первых в Европе выставок нашего современного искусства. Посмотрели выставку, пообщались с друзьями и поехали обратно. Путь пролегал через Милан, а в этом городе живет милейший Энрико Куомо, поэт и тусовщик-культуртрегер. И мы решили в Милане ему позвонить и встретиться на полчасика где-нибудь в кафе.

Звоним. Энрико говорит: "Милые мои, быстро приезжайте, поужинаем, жена как раз готовит лазанью, она у нее выходит великолепно, поговорим, я так рад!" Мы объясняем, что уже поздновато, нам бы найти недорогую гостиничку, переночевать и ехать дальше. Но Энрико настаивает: "Никаких разговоров, быстро ко мне, а я вам пока найду гостиницу. Я бы у нас вас положил, но у меня квартира маленькая".

Приезжаем. Ужинаем. Лазанья и правда настоящая, "как у мамы". И не только лазанья - какая моццарелла из буйволиного молока, какие эскалопы по-милански! Болтаем, выпиваем. Немного внутренне нервничаем насчет ночлега. Но Энрико, взглянув на часы, говорит: "Пора, надо на покой". Усаживается за руль нашей машины и куда-то везет, останавливается на темной улочке, выходит, показывает на дверь и говорит: "Друзья мои, вам туда".

Мы входим, вроде гостиница, но странным образом похожая на советский обком: что-то такое в воздухе разлито. Берем ключи в рецепции: "Да-да, синьоры, синьора, ваш номер 317". Мы поднимаемся на лифте на этаж: скошенный потолок, чистота и три кровати. Засыпаем сразу, потому что дорога предстоит с утра долгая, через Альпы и почти всю Францию.

Просыпаемся, выходим за дверь и понимаем, что здание, куда нас занесло, - это перестроенный ренессансный палаццо: сводчатый коридор выдается во внутренний дворик, в cortillo, на дне которого, как положено, стоят кадки с апельсиновыми деревьями. Тут не до лифта, спускаемся пешком. И этажом ниже видим, что по коридорам вокруг "кортильо" ходят люди в белых халатах, развешаны щиты с чем-то медицинским, на подставках стоят микроскопы и люди в белых халатах в них внимательно смотрят.

То есть - медицинский конгресс.

Спускаемся ниже. И, господи, там по коридору вокруг кортильо ходят итальянские генералы, адмиралы, полковники и капитаны в пышных парадных мундирах. То есть - некая встреча высшего командования вооруженных сил Итальянской Республики.

Спускаемся этажом ниже, на первый, он же по-русски второй. Тут вовсе Феллини: шелестя черным, фиолетовым и алым шелком облачений, по коридорам прогуливаются епископы и кардиналы разных национальностей. То есть - здравствуйте, верхушка католической закулисы собралась решать свои вопросы.

Мы спускаемся на первый по-русски и никакой по-европейски этаж, чтобы позавтракать. Потом с некоторым ужасом идем в рецепцию, мало понимая, во что нам, благодаря Энрико, обойдется это итальянское кино.

Но в рецепции нам говорят: "Спасибо, синьоры, синьора, все уже оплачено, будем рады вас видеть нашими гостями в будущем".

В будущем?

Мы вышли из здания - на нем не было вывески - у уперлись в церковь Санта Мария делле Грацие, где находится фреска Леонардо "Тайная вечеря" и куда ныне пускают по записи за две недели.

Тогда фреска стояла на длительной реставрации, ответственные, наверно, забыли по итальянскому раздолбайству церковь запереть с вечера, а мы вошли и почти ничего не разглядели. Потому что внутри Санта Марии делле Грацие были потемки.

Потом мы поехали в сторону Парижа, и я через день позвонил Энрико в надежде узнать, зачем и куда он нас поселил в Милане, а также понять, должны ли мы ему денег и сколько.

Он ответил: "Да что ты, друг мой! Я бедный человек, я просто позвонил одному парнишке из культурного отдела мэрии и сказал, что очень симпатичным ребятам из России негде переночевать".

Я ничего не понял. И не пойму, наверно, никогда. Возможно, и не надо? Не главнее ли любить уродскую "Молодежную" и безуспешно мечтать снова переночевать в обкомовской гостинице в Милане? А на фреску можно и не смотреть: заставят стоять в очереди американских туристов, начитавшихся книжки про код да Винчи.