В силу возраста рэп, хип-хоп и прочий нынешний R&B мне не очень близки. Иногда, впрочем, хорошие образцы этой музыки я слушаю пристально. Не столько из-за музыкальных качеств, скорее - по причине суггестивности произнесения слов. Рэп ведь не поют, его читают.

А я, вроде бы зная английский, но почти ничего не понимая, что читают Puff Daddy, Eminem и как еще их зовут, слушаю со вниманием. Потому что рэповая читка - это произнесение чего-то невероятно, видимо, важного, это - проповедь ex cathedra.

Лет двенадцать назад я впервые столкнулся с настоящим русским рэпом в варианте почти gangsta rap и понял, что это очень сильно.

Дело было так. В 1992 я по старой памяти поехал в Крым, в Судак, где проводил лето с детства до середины 80-х. Снял сарайчик на Хуторе - это место заслуживает объяснения. Оно находится на отшибе от города, ближе к бухте Капсель, под горой Ай-Георгий. От Судака отделено долиной, где всегда были виноградники, потом их при Горбачеве выкорчевали, а получившийся пустырь засеяли овсом, который под крымским солнцем расти не желал. Что там сейчас - не знаю, а в 1992 не было ничего, кроме обожженной земли, после каждого дождичка превращавшейся в непролазную грязь.

Жители Хутора, сколько помню, всегда были маргиналы. Через долину в город ходили за солью, сахаром, чаем, куревом и спичками. Самогон, вино и прочие съедобные продукты так или иначе производили сами. А деньги зарабатывали сдачей комнат и сараев с мая по октябрь.

Постояльцев хватало. Потому что рядом с Хутором еще в начале 20-х художник Лев Бруни купил домик, в котором кто только не бывал - и Максимилиан Волошин, и Осип Мандельштам. В середине 70-х приезжала в домик на лето гениальная старуха, вдова Льва Бруни и дочь Бальмонта, Надежда Константиновна, рассказывала удивительные и поучительные истории. А домик, к счастью, до сих пор, несмотря ни на что, принадлежит клану Бруни.

Само собой, такое место влекло к себе всевозможную московско-питерскую художественно-литературную общественность, годами приезжавшую на Хутор каждое лето.

И житуха там была - ой... Люди покрывались лунным загаром, потому что раньше захода солнца нередко до моря добраться не имели сил.

Самое удивительное - на север возвращались покоричневевшие.

Так вот, снял чуланчик на хуторе.

И каждое утро, часов в шесть, когда солнце только начинало пробиваться в окошко, загороженное одичалой кукурузой, я просыпался под читку.

Ее устраивала семья хуторян, папаша, мамаша и великовозрастный сын, летом проживавшие в соседнем сарайчике, - дом они, естественно, сдавали.

Они очухивались на рассвете с похмелья, начинали ругаться друг с другом, и это было трагической, очень ритмичной трехголосой речью об экзистенциальных проблемах.

Воспроизвести ее на письме невозможно. Но попробую бледно и монофонично реконструировать знаками то, что у меня до сих пор крутится в голове.

- ** **** ****, убью сейчас на ***

- ****** в ***, ******** на ***

- *****, пошла ты, ****** в ***, на ***, воды дай

- Дай, *****, воды, на ***, деньги давай

- На ***, *****, щас убью на ***

- Дай на *** воды, убью, бля, на ***

- На ***, ******** ты, ****** в ***, деньги давай

- ******** ты на ***, убью сейчас, бля!

Потом звучал громкий "дынц!", то звонкий, при помощи сковородки или кастрюли, то кулачно-глухой.

После паузы читка продолжалась. Часов до восьми, потом судакские рэперы замолкали, поняв, что деньги им ни к чему: они добирались до водопроводного крана и бадьи с самодельным успокаивающим напитком.

И так две недели, что я провел на Хуторе.

Куда до этого жирным gangsta-rappers из Бронкса и South Center L.A. с их идиотскими золотыми цепями, кокаином и амфетаминами! И вообще, я почти не понимаю, что они талдычат на своем диком жаргоне, а тут все было вполне понятно. На языке Пушкина.

А где рождается истинная поэзия? Не в башне из слоновой кости, но из бормотания Арины Родионовны, площадной брани и странных проговорок, произносимых устами носителей языка, вряд ли претендующих на причастность к высокой словесности.

К этим лингво-психологическим конструкциям очень стоит прислушаться. Кроме того, что они бывают изумительно мелодичны, ритмичны и аллитерационны, в них кроются глубокие смыслы.

В метро напротив меня сидит супружеская пара лет шестидесяти. Она - дородная, в норковом берете, кокетливо сдвинутом на левую бровь, в колонковой шубе, в остроносых сапогах. Он - плотный, в меховом картузе, в палевой дубленке, в белых носках и в ярко начищенных полуботинках. Оба держат на коленях подарочные пакеты какой-то турецкой фирмы, смотрят перед собой. Ясно, с едут с некой презентации. Молчат.

И вдруг она мечтательно произносит: "Это этично и дорого". Затем пауза.

Она слегка оборачивается к мужу, и снова, но настойчиво: "Это этично и дорого!!!".

Для начала - прочитайте во весь голос несколько раз звукосочетание "это этично и дорого". Вслушайтесь в ритм: "та-та... та-та ... та.. та-та-та-та". Далее - вслушайтесь в два следующих друг за другом открытые "э", замыкаемые "т" и в замещение глухого "т" звонким "д", за которым следуют раскатистое "р", смычное "г", а завершается вся комбинация кратким, переходящим в "а" "о".

Почувствовали? Это не случайное слипание фонем, в нем звучит нечто проповедническое; возможно, даже профетическое.

Теперь о семантике этого заявления. Прочитать его можно двояко. Во-первых, в лютеранском духе духе Макса Вебера, то есть: полностью дорого только то, что этично, и наоборот. Вид дамы, произнесшей "это этично и дорого" вряд ли позволяет предположить, что она читала насчет протестантизма и внутреннего смысла буржуазности, но язык ведь говорит сам через себя, нередко помимо воли его носителей, и это очень важно. Во-вторых, поскольку дама точно не волжанка, говорит она с редуцированными московскими "а" и "о", то, если несколько поменять интонацию, получится иная ментальная схема: "Это этично, и дорога...".

Выходит еще интереснее, чем у Вебера, во всяком случае, ближе к русской традиции.

Англиканец Уинстон Черчилль, умеренный протестант, однажды заявил, что в России дорог нет, а есть только направления. Приложив это очень точное речение к "это этично, и дорога...", приходим к интереснейшему предположению.

Порядочность есть лучший способ передвижения в каком бы то ни было направлении к цели, находясь в поперечной корреляции исконно русского разрыва между волей и свободой.

Тот же день, тоже метро. Переполненный вагон, рядом две девушки. Обычные, нормальные московские девушки, миленькие. Подружки.

Преодолевая грохот в тоннеле, друг другу жарко шепчут - почти мне в ухо. А я не слушаю, зачем, думаю о своем. И вдруг слышу, с восторженным придыханием, с вертикально стремящейся, соловьиной интонацией:

"У нее же муж фээсбешник!"

ФСБ, ясное дело, интересная профессия. И вообще, "все профессии нужны, все профессии важны". Ничего не поделаешь, секретные службы необходимы государству. Но я никогда не мог понять, как подросток может мечтать о карьере шпиона и дезинформатора, что безусловно является главным занятием профессионального фээсбешника. И у меня есть совершенно беспочвенная надежда, что в светлом будущем, до которого, разумеется, никто из нас не доживет, эта профессия окажется полностью невостребованной.

Но почему такой восторг, такая пространственная ориентация речи? Ведь не "У нее же муж киноартист!", не "У нее же муж Уматурман!", "У нее же муж банкир!".

Это я бы понял, но фээсбешник? Да и фонетически это сокращение звучит нелепо, в нем нет даже зловещего карканья слова "кагебешник", напоминающего о стихотворении "Nevermore" Эдгара По в переводе глухого к просодии поэта Валерия Брюсова.

"Ворон каркнул "никогда"...

А "фээсбешник"? Такое невозможно произнести с пафосом, оно вяло и уныло. Сперва глухое "ф", потом мычание двух "э", тупо наталкивающееся на блеяние "б", и конец - дурацкое "шник!". И вообще, у этой девушки плоховато со средним образованием. Могла бы усвоить, что по-русски говорить надо не "фээсбешник", но "эфэсбешник".

Звучит тоже по-уродски, однако более хип-хопово и литургично.

Но девушка-то смогла пропеть про фээсбешника с заливистостью курского соловья. И это, возможно, важнее и, к несчастью, убедительнее, чем рассуждения политологов и политаналитиков про особый путь России.

И везет же: выхожу из метро, иду по подземному переходу, мне навстречу - молодой толстоватый батюшка. В партикулярном, но священника от просто бородатого мужчины всегда можно отличить безошибочно. И наступает на спящего поперек дороги местного, приблудного пса.

Вопрос о том, хорошо ли, что в Москве столько бездомных собак, очень серьезен. Как и вопрос о том, что прижившаяся у станции метро псина ни в грош не ставит людей - нагло спит под ногами, и всем ее приходится обходить. А с другой стороны: в этом я вижу великолепное подтверждение тезиса о том, что все мы, люди, собаки, деревья, ходим под Богом. И поведение этой собаки свидетельствует, что она верит: одна тварь, как в Раю, не обидит другую.

Итак, священник, глубоко задумавшись, наступает на рыжую с серыми разводами кудлатую собаку. Та от неожиданности звонко тявкает. Батюшка тоже от неожиданности рефлекторно поддергивает несуществующую рясу и с подвизгом произносит: "А иди ты на ***!".

И замирает как соляной столб, как участник детской игры "Морская фигура, на месте замри!!!".

Крестится. Из-за собаки, из-за своего сквернословия? И произносит удивительное: "А впрочем...".

Потом, через полсекунды, повторяет, но кардинально по-другому: "Или в прочем?".

Может, задумался о богословии животных, к которому есть подступы в католичестве и протестантизме, но неразвитому в православии? Или батюшку осенило, что "впрочем" и "в прочем", присутствие и отсутствие цезуры, это то же самое, что проблема единосущия и единоподобия, приведшая к множеству случаев религиозного изуверства?

Это "впрочем - в прочем" дает надежду на то, что люди способны друг друга понять. Ведь главным оказывается не навязываемый смысл, а грамматический казус "слитно - раздельно".

Выхожу из метро, наконец. Срезаю путь - иду по тропинке между сугробами. На сугробе сидит мальчик лет семи, зачарованно смотрит на ворону на ветке. Потом спрыгивает с сугроба и плюхается на тропинку - на живот.

Пару мгновений размышляет, обидеться ли на неудачу. Решает, что все радостно. И вопит, обернувшись к вороне: "Блин, я плоско упал!!!".

Ворона обиженно каркает, снимается с ветки и летит по своим делам. Мальчик тоже куда-то топает.

Не люблю я распространенное ныне междометие "блин", по-моему, уж лучше пользоваться традиционным "блядь". Это более наполнено смыслом. А уж когда пожилые персонажи, вроде Жириновского, перемежают речь "блинами", то вовсе невыносимо.

Но с другой стороны - что есть блин? Как известно, солярный символ. И положено блины есть с особенным смаком в двух случаях. На поминках и на Масленицу, то есть перед Великим постом, в чаянии Воскресения.

Мальчик, любовавшийся на ворону, все верно сказал. Он плоско упал блином на раскаленную сковородку бытия. Он, как Солнце, будет нас радовать до следующей осени светом и теплом.

И вообще, "блин, я плоско упал!" с точностью соответствует размышлениям "крота русской поэзии" Велимира Хлебникова насчет горизонтальных и вертикальных фонем.

Фраза начинается с вертикальных, летучих "б" и "л", потом синусоидой нисходит к "о-с-к-о-у-п", а завершается в небо направленным, авиационным "л".

А услышал я все эти чудеса на Прощеное воскресенье, когда положено есть блины. Возможно, мальчик, батюшка, девушки и супруги с презентации тоже собирались на блины. Я же с опозданием прошу у всех прощения - но не наврал ничего.