Шаргунов, mon amour

Случай Шаргунова не представляет интереса сам по себе. Это драма марионетки, на мгновение представившей себя в роли кукловода. И драма политической агоры, где уверенно чувствуют себя только девочки и мальчики "по вызову". Шаргунов из породы людей, которых - даже если б они не существовали! - нужно было придумать. Три источника и три составные части "шаргунизма" столь просты, что вполне подошли бы для какой-нибудь новой леди Гамильтон. "Форматная" внешность поставщика эскорт-услуг, плесень психоделического "позитифффа" вместо того, что когда-то именовалось "мировоззрением", и безудержная поросль ризоматического "Я", которое как трава - куда ни брось, везде растет.

Существует только одна причина, по которой этот случай можно обсуждать хоть как-то всерьез. Приключения Шаргунова обнажают суть молодежной политики, которая сводится ровно к тому, что эту политику никогда не осуществляет сама молодежь. Молодежь - это очень новая, в общем-то, социальная категория, которая появилась только в обществах модерна, когда общества накопили достаточное количество ресурсов для того, чтобы между детством и зрелостью возник значительный промежуток времени. По крайней мере со времен романтизма этот промежуток и ассоциируется с "настоящей" жизнью. Но не только. Главное, он ассоциируется с тем, ради чего и стоит сегодня жить. Он служит заменителем целей, суррогатом морали, подсластителем смыслов и ценностей.

Вопрос: "Легко ли быть молодым?" - фальшив, как резиновая клоунская улыбка. Молодым быть не просто легко, это и есть воплощение легкости в мире, где даже посмертная слава меряется по умению оставаться "вечно молодым", существующим вне возраста и времени. (Эта тема тесно связана с темой беспамятства. Беспамятна как раз не старость, а молодость. Какая-нибудь Мэрилин Монро хороша для нас не "сама по себе", а потому что мы ее, в сущности, не помним. Морщины и складки прошлого устранены из нашей памяти самым талантливым пластическим хирургом: доктором Забвение.)

Детская жестокость и безответственность в сочетании со взрослым целеполаганием и прагматизмом не просто легли в основание новой субкультуры - они стали формулой культуры как таковой. С тех пор мы живем в обществах, для которых молодость играет роль императива: "Ты существуешь, пока ты молод, пока ты молод - ты существуешь".

Но это именно что культурный императив, в политике молодежи с самого начала достается лишь роль декорации. Иногда это декорация со следами бунтарской крови. Иногда в блестках, огнях и перьях night-club-culture. Иногда в серо-зеленых разводах солдатского камуфляжа. Но что изображает декорация, не так уж важно. Важны, как всегда, функции - то есть то, ради чего она была создана и приведена в действие.

Функции молодежи - изображать прирученное будущее, такое, каким хотели бы его видеть те, кто царствует в настоящем. Часто декорация выражает счастливое ликование: картонные улыбки картонных людей с картонными глазами. Если старшее поколение обсуждает политику в категориях морали, то молодое воспринимает ее с точки зрения эстетики. И, сама того не желая, эстетизирует происходящее. (Что происходит и кто манипулирует происходящим - совершенно не важно.)

Молодежь зациклена на отстаивании своей неповторимости, но именно это противоборство служит симптомом чудовищного дефицита индивидуальности. Восстающая против разнообразных масс, молодежь не просто является образцовой массой, она превращает общество в социальное тело, живущее по законам биологического организма.

Приобретением в данном случае является витальность - жизненная энергия, сила, без которой общество состарилось бы и зачахло. Однако подобное омоложение содержит в себе и существенную проблему: социальные отношения оказываются во власти биополитических технологий, а сама биополитика превращается в скрежещущий и заедающий протез естества.

Возвращаясь к Шаргунову. Его история не представляет интереса как личная история. Разнообразные шаргуновы превратили "личное" в фирменный повод для спекуляций в обществе, где не осталось "ничего личного" - ни в экономике, ни в политике. Спекуляция личным (назови это хоть манерой, хоть харизмой, хоть яркостью, хоть яростью) - не что иное, как форма мелкотоварного политического производства. Мелкий бизнес от политики, связанный с выпуском и продажей бижутерии. Этот бизнес хорошо известен и любим на Западе (там его последний всплеск приходится на 1968 год, некоторые страстотерпцы которого сконцентрировали впоследствии свой активизм на мягких креслах Европарламента).

У нас с мелким политическим бизнесом, как и с любым другим мелким бизнесом, большая напряженка. Он у нас, можно сказать, в большом дефиците. Показательно здесь отсутствие конкурентной среды. Единственный актуальный конкурент Шаргунова - вечно молодой троцкообразный старец Лимонов, Люся Гурченко политической сцены. (Другой потенциальный конкурент - Слава Могутин - лет десять как благоразумно сделался гей-порнозвездой и "американским культурологом".)

Вместо этого существует крупнотоварное политическое производство: не люди, но экономические и политические корпорации, не партии, но "руководящая и направляющая", не гражданское общество с надоедливыми "социальными атомами", но государство и президент "на все времена". Что тут скажешь? Укрупнение не гарантирует истины, масштабность не обещает устойчивости, национализация не одаривает будущим. Выдумка по имени "Шаргунов" оказалась блефом, но принцип "твори, выдумывай, пробуй!" никто пока еще не отменял.

       
Print version Распечатать