Съезду историков, или Еще раз о черте

Несколько дней назад в сетевом сообществе Московской государственной 57 школы двумя учителями - гражданского права и истории для гуманитарных классов - был опубликован "Меморандум", регулирующий поведение школьников в Интернет-пространстве. После запрета на "оскорбления, диффамацию и клевету в адрес любого конкретного лица или группы лиц", "заявления расистского характера", "заявления, провоцирующие насилие и призывающие к нему", и "заявления, пропагандирующие употребление наркотических средств", следует фраза: "Нарушение вышеизложенных правил полагается несовместимым с обучением в школе. Учителя школы не видят возможности пребывания в школе человека, не выполняющего вышеизложенных правил".

Казалось бы, ничего особенного в этом событии нет. Документов, так или иначе ограничивающих поведение офисных работников или сотрудников фирмы, в последнее время издается предостаточно. Принимают такие документы и многие школы, преимущественно частные или интернаты, где помимо запрета на курение и сквернословие существует запрет на украшения или короткие юбки у девочек. Московская 57 школа давно и заслуженно получила статус элитной, и для человека, впервые узнавшего об ее существовании, элитарность только объясняет составление такого рода документов. Однако проблема отчего-то получила широкую огласку: около тысячи комментариев к самому тексту меморандума в livejournal-сообществе школы, недавняя публикация М.Кордонского в Русском Журнале и более ста частных откликов выпускников, учеников и людей, так или иначе связанных с физматшколами вообще.

Помимо общей юридической стороны вопроса (включать ли сетевое поведение в общественное, должна ли школа контролировать приватную жизнь ученика) есть и другая, менее явная его сторона. Казус в том, что именно 57 школа уже много десятилетий имеет репутацию особого культурного феномена, связанного с определенными педагогическими традициями. Главной привлекательной стороной этих традиций до недавнего времени было неформальное общение с учителями, далеко не всегда возможное в обычной учительской практике. Заметим, такой принцип преподавания накладывает на преподавателя гораздо более сложные обязательства, чем в обычной школе: фактически любой учитель остается учителем 24 часа в сутки, поскольку все без исключения его поступки рассматриваются как урок.

Именно поэтому характерной особенностью школы, которая придерживается этих принципов, был очень сильный педагогический коллектив, пусть и работающий нестандартными методами. Так, далеко не все учителя имели рядовой профессиональный уровень. В 57 школе всегда преподавали люди с несколькими высшими образованиями, с университетской квалификацией, часто появлялись и люди науки. Кроме того, уже много лет в математических классах учителя набирают класс вместе со своими выпускниками (студентами или аспирантами), что обеспечивает "непрерывность" образовательного процесса и формирует традицию.

Этический аспект этой традиции будет очевиден, если вспомнить историю математических классов в 60-80-е годы. В обстоятельствах, когда регламентация гуманитарных предметов была катастрофической, матшколы имели явное преимущество не только как центры образования, но и как очаги свободомыслия.

Именно поэтому преподаватель мат- или физматшколы так или иначе делал нравственный выбор, который мог явно не декларироваться, но проявлялся в части "кодекса" - поведении. Ситуация, когда поведение имеет семиотическое значение, сродни той, о которой писал Лотман в связи с поколением декабристов. Учитель такого склада едва ли стал бы вести агрессивно-запретительную политику - уже потому, что сам служил образцом поведения.

"Был у нас в классе юноша, - рассказывает один из выпускников такого учителя, - решивший как-то на уроке развлечь себя написанием пасквильных доносов в НКВД, не совсем о тоннеле до Бомбея, но ирреальных. Стилистика, лексикон, тональность были приближены к высоким образцам эпохи. Героем доноса был назначен Бронфман, рассказывавший в этот момент что-то об электродинамике. Сей стилист сидел в первом ряду рядом со мной и изображал донос шариковой ручкой в конце моей тетради по физике. Брон, расхаживая перед классом, вдруг заинтересовался, что этот недоросль там пишет. Подошел, повернул тетрадь к себе, почитал. Перевернул, взглянул на титульный лист с именем. Посмотрел на меня. Посмотрел на того парня. Повернул тетрадь от себя и продолжил лекцию. Больше нигде, никогда и никоим образом об этом эпизоде не напоминал".

В конце 80-х с появлением биологических и гуманитарных классов ситуация стала немного меняться: как остроумно отмечают выпускники, отдаляясь от колмогоровского варианта матшколы, 57-я постепенно приближалась к "public school в великобританском стиле", занятой в основном научной подготовкой. Тем не менее присутствие в школе людей с высокими нравственными принципами по-прежнему оставалось определенной маркой. Многие помнят, что с 1989-го по 2002-й математику в простых классах вела Татьяна Великанова - замечательный педагог, а в свое время известный правозащитник.

Александр Подрабинек вспоминал о ней так:

"Как-то на допросе следователь КГБ, получив отказ от дачи свидетельских показаний, с досадой сказал мне: "Ну конечно, а что Татьяна Михайловна скажет!". И он отчасти был прав - взвешивая поступок, мы часто сверяли его с позицией Татьяны Михайловны. Удивительно, она никогда не навязывала свою точку зрения, предпочитая слушать других, а высказывалась, только когда ее просили. Говорила она, как правило, несколько смущенно, тихо и улыбаясь, как будто ей было не по себе от того, что она объясняет очевидные вещи. Ее аргументы были безупречны. И не потому, что она, талантливый математик и программист, побеждала железной логикой. Ее понимание событий и нашего места в них шло от сердца, от понимания добра и зла, от острого ощущения несправедливости, и как это ни покажется странным, от чувства красоты и гармонии".

Времена меняются, вместо одних реалий приходят другие. Возможно, общественная жизнь сейчас не имеет такой остроты, как прежде: на первый план скорее выходит privacy, а "поведенческий код" может показаться разве что старомодной причудой. Да и вместо подчеркнуто персональной позиции приходит анонимная. Но факт остается фактом. Если в гуманитарных классах одной из лучших школ России оказывается настолько забыто элементарное уважение к наставникам, что во избежание - нет-нет, не какой-то невежливости, а некоей диффамации и оскорблений в адрес учителей - составляется бумага явно полицейского характера ("учителя школы не видят возможности пребывания в школе человека, не выполняющего вышеизложенных правил"), это означает, что диффамация и оскорбления стали систематическими. Ergo, само по себе поведение учителей не воспитывает уважения, которое раньше возникало по умолчанию - даже в ситуации неформального общения.

Размышляя о причинах такой досадной перемены в нравах, нельзя не провести параллель с современной системой номенклатурного контроля нравственности. Телевидение не покажет кровавую сцену, но не потому, что считает это неэтичным, а потому, что существует специальное предписание этого не делать. Гражданин Белоруссии не будет говорить дурно о властях не потому, что эти сведения неверны, а потому, что иначе он сядет на два года. Наконец, следуя "Меморандуму", ученик будет говорить с учителями на "Вы" в Интернете не из уважения, а лишь сверяясь с бумагой.

Хорошо, общество живет сегодня по другим законам, чем вчера. Но сомнительно, что в связи с этим вопрос о нравственном самоопределении стал праздным. Даже чиновник XIX века, застрелившийся из-за растраты, думал о своем служебном положении и реноме. Да и Сократ, когда отверг известные притязания одного из учеников, остался философом и учителем.

Были ли эти люди старомодными - трудно сказать, однако эти примеры демонстрируют нам некие осознанные границы поведения не только в общественной, но и в личной жизни. Учитель, которого не уважают, - это тот учитель, который сам не установил себе таких границ: "ты сам свой высший суд". В конце концов, любая культура основывается на системе запретов (у народов западной Африки, к примеру, существует табу брать еду или предметы левой рукой), но эта система возникает как безотчетное следование принятому коду.

В описанном школьном конфликте произошло печальное столкновение таких кодов.

57 школа слишком долго воспитывала людей в другом, не приказном тоне. Поэтому нет ничего удивительного, что на авторов "Меморандума" со всех сторон посыпались недоуменные возгласы именно от выпускников, не привыкших к такому обращению со стороны своих учителей. Запрет на диффамацию много шире запрета на клевету, следовательно, под нее подпадает любое разглашение неприглядной правды об учителях, а ведь подобной неприглядной правды - по правилам матшколы - просто по определению не существует и не может существовать!

Однако учитель гуманитарного класса этих правил не соблюдает, потому что не преподавал в то время и потому что следует своей альтернативной системе. Упомянутые историк и правовед, составившие документ для регламентации уважения к своим персонам, пусть даже в Интернет-пространстве, выглядят столь же нелепо, как какой-нибудь чиновник-взяточник, составляющий закон против коррупции: во-первых, они сами не уважают учеников, во-вторых, требуют от других культуры поведения, которой просто не могут научить.

Заканчивая статью, процитирую один из удачных комментариев со стороны к тексту "Меморандума":

"Как отнесутся преподаватели школы 57 к тому, что в их адрес от комитета образования Москвы будет выпущена точно такая же бумага, в которой пропишут:
"ПУБЛИЧНЫЕ заявления и поступки учителей, в том числе сделанные и совершенные во внеучебное время, рассматриваются как часть общественной, а не приватной жизни. К публичным заявлениям и поступкам руководство комитета по образованию г. Москвы относит сделанные и совершенные таким образом, что они МОГУТ БЫТЬ ВОСПРИНЯТЫ людьми, не входящими в круг прямой адресации поступка и заявления.
Нарушение вышеизложенных правил полагается несовместимым с преподаванием в школе и статусом учителя. Комитет образования г. Москвы не видит возможности пребывания в школе человека, не выполняющего вышеизложенных правил".

P.S. Я проучилась в 57 школе 11 лет и благодарю тех учителей, что привили мне и моим одноклассникам тот самый старомодный кодекс. Если бы не он, не стала бы и писать.

       
Print version Распечатать