Два месяца подряд я слежу за развитием безобразного скандала с «грантополучателями». Слежу с раздражением, иногда переходящим в гнев. Демагогические формулы, продуцируемые в предвыборном раже политиками и СМИ, крайне поверхностный уровень аргументации, бездумное затрагивание «подвисших» в коллективном бессознательном страхов и возрождение обветшалой, не соответствующей запросам современности лексики времен Холодной войны наносят, на мой взгляд, огромный вред становлению нормальной системы финансирования гражданского общества. И все-таки главное здесь – отсутствие внятной реакции и осмысленной публичной дискуссии со стороны интеллектуалов и центристов различных взглядов. Неужели нам действительно нечего сказать?

Вкратце напомню канву. В конце ноября премьер-министр породил на съезде ЕР очередной мем – «грантополучатели». Речь шла о том, что перед выборами «представители некоторых иностранных государств собирают тех, кому они платят деньги, (…) проводят с ними инструктажи». Впрочем, ни одной конкретной организации или фамилии названо не было. Далее скандал начал катиться по наклонной плоскости, с эскалацией истерических формулировок и обвинений. Сначала в некоторых СМИ были опубликованы пафосные разоблачительные статьи со списками оппозиционных и правозащитных организаций. Чуть позже появились призывы ввести более жесткий контроль за деятельностью НКО. Затем за дело взялись коммунисты, раскопавшие, что гранты у «американских властей» получали и члены МГЕР. В ответ молодогвардейцы упрекнули КПРФ в «охоте на ведьм», пояснив, что в их случае речь шла о безобидной «учебе по обмену». Блоггеры опубликовали и более длинные списки государственных чиновников и членов «ЕР», участвовавших в американских грантовых программах.

Моей первой реакцией на этот вал взаимных обвинений было ощущение подмены повестки дня и перекладывания ответственности. Наверное, где-то существуют и шпионы. Но ведь очевидно: многие самые обычные люди, болеющие душой за страну, вынуждены опираться на иностранную систему стипендий или вести дискуссии на расположенных вне России интернет-ресурсах вовсе не из желания «изменить Родине», а исключительно из-за нехватки у правительства ресурсов на острые социальные нужды, непрозрачности государственной грантовой системы, а также общей загаженности внутреннего общественного пространства сторонниками грязных политических технологий.

Затем я начала удивляться нелогичности происходящего. Чиновники любят свысока покритиковать свой бестолковый народец за отсутствие социальной ответственности, за постсоветскую убежденность «государство само позаботится обо всем». Казалось бы, «третья сила», низовые инициативы и НКО – благо для страны, которой пока не хватает ресурсов на «некоммерческие» сферы. И вдруг вот это слово – «грантополучатели». Оно рикошетом ударило по тем, с кем, думаю, наш премьер вовсе не хотел бороться: художникам, музейным работникам, благотворителям. Контекст речи быстро забылся, но у меня, например, как у человека, получавшего в своей жизни различные отечественные и иностранные стипендии (ничего щекочущего политические нервы – банальное исследование культуры XVI века) осталось смутное ощущение – работать по грантам, включая, очевидно, и «наши», как-то нехорошо: это постыдный, тайный, антироссийский вид деятельности. А ведь именно они позволяют людям ездить на конференции, создавать творческие проекты, покупать книги для работы. К тому же их получение – зачастую способ выживания: для многих эти деньги фактически заменяют зарплату.

Нельзя не заметить, что тональность многих интернет-комментариев к происходящему в блогах и на форумах была агрессивной. Их суть сводилась к тому, что вся верхушка, все, говоря социологическим языком, элиты – власть и оппозиция, коррупционеры и борцы с коррупцией, ученые и творческие люди – в глазах простого обывателя мазаны одним миром: получают свои «гранты»-нетрудовые доходы. В общем, то ли он украл, то ли у него украли, но осадочек остался.

Демагогия политиков – вещь известная. По всем миру разнообразные саркози и берлускони прибегают к ней, чтобы завоевать доверие электората. Об отечественном феномене порождения бессмысленных дискуссий высказываются сейчас самые разные люди. Однако все дело в том, что я не готова заклеймить лично В.В.Путина. Потому что хотя его выбор лексики («Иуда», «инструктажи» и пр.), безусловно, далек от языка научного работника или арт-критика, сам подход кажется мне смутно знакомым. Пусть не «грантополучатели» (или, как еще говорят, «грантососы»), а более мягко – «грантоловы», «научные туристы», «потребители грантов» – но мы слышим эти слова не так уж редко и от тех, кто совершенно далек от политики (пример уже более чем десятилетней давности – Ред.). Чаще всего от людей, чье становление как специалистов прошло в советское время, в ситуации стабильного финансирования науки и культуры и закрытого для поездок остального мира – в адрес 20-, 30- и 40-летних, вынужденных с раннего возраста зарабатывать себе право заниматься творческой и научной деятельностью и живущих в ситуации глобализации и открытых границ.

За всем этим стоит множество плохо осознанных страхов, микро- и макроконфликтов. Например, спор последователей более старинного взгляда на науку и искусство как на «высокое служение» (возможные, замечу, либо там, где в этих сферах занято мизерное количество людей, либо там, где государство полностью берет на себя обеспечение интеллигенции, фактически перераспределяя ресурсы) и сторонников связанной с эпохой «модерности» идеи творчества как профессиональной деятельности (см, например, здесь). Этот спор созвучен метаниям политиков между патерналистской моделью власти, полностью берущей на себя заботу о собственных гражданах и требующей с них за это безоговорочного послушания, и идеей общества, в котором государство не использует машину принуждения и поэтому вынуждено, финансово и идеологически, опираться на идущие снизу инициативы и терпеть контроль над собой так называемого «гражданского общества».

«Грантополучение» как его часть – это, безусловно, такая шутка, которая нуждается в постоянном обсуждении. Сложившаяся система финансирования науки и культуры не является неуязвимой для критики, и на Западе вовсю идут дебаты, например, об излишней коммерциализации гуманитарных наук в послевоенное время. В среде творческих работников также постоянно спорят о том, как и из каких источников финансировать свою работу, особенно если речь идет о масштабных социально-критических проектах. Пример можно найти в интервью французского фотографа JR, крайне щепетильно относящегося к свободе творчества, ответственности, социальной справедливости.

Понятное дело, что нам есть что обсудить и в отечественном контексте. 10 лет назад я написала заметку «Наука получать» (неплохое описание того, «как это работает», также есть здесь). С тех пор я стала чуть иначе относиться к теме – но не вижу, чтобы что-то сильно изменилось у нас в этой области. Более того, складывается ощущение, что сообщество ученых, преподавателей, музейных работников как будто не заинтересовано в публичной дискуссии о финансировании своей деятельности, об обесценивании «среднего звена» и постоянном давлении со стороны топ-менеджмента своих организаций: оно отчаянно цепляется за поддержание хлипкого статус-кво. Попытка заявить о том, что профессионал должен получать достойную оплату своего труда, чаще всего наталкивается на фоновое противодействие: ты немедленно становишься чужаком, «не своим», засланцем из «мира коммерции». За исключением небольшого количества случаев, вроде последнего обсуждения зарплат преподавателей в РГГУ самими работниками университета, люди не занимаются детальным проговариванием своих позиций (наверное, достаточно непохожих) даже кулуарно. Они не вербализуют свои сомнения и страхи, не выступают со статьями в печати, не говоря уже о вынесении своих требований наверх.

Думаю, что скандал среди одних и молчание других давно пора заменить дискуссией. Я предлагаю рассматривать нынешнее затеянное политиками перекрикивание друг друга по поводу «американских грантов» как повод для запуска диалога. Диалога внутреннего и внешнего.

Вот, например, некоторые возможные вопросы для «внутрицехового» обсуждения. Если кто-то уверен, что думать о финансах постыдно, а главное качество ученого или музейного работника – скромность, готовы ли они опираться только на государство, которое единственное будет определять размер вознаграждения за труд, а также указывать нам, что мы можем и что не можем говорить? Если же мы идем за финансированием к обществу в лице благотворителей и частного бизнеса, способны ли мы открыть ему свое «тайное ученое знание», превратиться в «публичных интеллектуалов»? Влияет ли выбор источника финансирования на наше определение темы, следование конъюктуре? Используя «инструменты», наработанные западной рефлексией над собственным обществом, для анализа отечественной ситуации, переносим ли мы проблемные поля чужого социума на свою почву? Готовы ли мы выводить теорию из собственной практики?

А вот вопросы, обращенные вовне – к правительству. Если гражданские активисты – засланцы западных стран, то опору на какие иные механизмы вы готовы предложить для латания дыр в общественной сфере? Если они наоборот ваши союзники, должны ли неравнодушные заниматься только, к примеру, благотворительностью, и не совать нос в политику? Можно ли нам свободно обмениваться мнениями в публичном пространстве, или мы так и будем сталкиваться с деятельностью ботов, с глушением диалога? В какой степени нам как обществу нужен протекционизм и в какой – открытость? Что вы собираетесь сделать для становления более прозрачной внутренней грантовой системы? Откуда берется колоссальный разрыв между зарплатой простого работника и зарплатой директора, ректора, главного редактора в некоторых государственных вузах, музеях, журналах? И должны ли контролировать это исключительно надзирающие органы, или вы будете поощрять рождение настоящих профсоюзов?

Самое важное, самое главное сейчас – создание практики дискуссии, очищение и защита такого особого места – середины, сердцевины общества, пространства для нормального диалога. Проблема в том, что он, этот диалог, должен вестись постоянно и «снизу», а не в ответ на вбрасываемые демагогами «пробные шары». Дело сдвинется с мертвой точки, только когда на каждое заявление со стороны государственного деятеля интеллектуальная среда будет способна ответить десятью, двадцатью аналитическими текстами, понятными не только ей самой. Возможно, тогда сообщество с крайне тихим голосом, ощущающее себя слабым и уязвимым, осознает, что в его руках есть огромная сила. Эта сила – наполненное глубокой мыслью слово, способное менять мир к лучшему.