Проникновенный спич

Русские недели в Нью-Йорке накануне ярмарки

На этой неделе ведущим российским писателям назначена встреча в Нью-Йорке – на международной выставке-ярмарке BooksExpo America. А двумя неделями раньше в городе началась своего рода «альтернативная» книжная ярмарка, организованная в рамках Первого Фестиваля русских искусств.

К участию в фестивале приглашены были молодые авторы, отмеченные премией «Дебют», и сами руководители премии – писатель Ольга Славникова и поэт Виталий Пуханов. Основанная более десяти лет назад, премия «Дебют» существует благодаря Гуманитарному фонду «Поколение» депутата Андрея Скоча. Премия ежегодно представляет читающей публике полтора-два десятка перспективных авторов в возрасте до 25 лет. С прошлого года возрастные рамки расширили до 35-ти, включив в орбиту премии вполне состоявшихся литераторов, и увеличили призовой фонд до шести миллионов рублей, чем практически сравняли в статусе молодых лауреатов с почтенными победителями премии «Большая книга».

С американской стороны молодых писателей принимала некоммерческая организация CausaArtium в лице энтузиастов поддержки русской культуры – литературоведа и арт-критика Джона Наринса и художника, издателя Елены Сарни. С премией «Дебют» организацию роднит умение бросать вызов обстоятельствам, опережая и создавая запросы публики. Не имея широких возможностей международной книжной ярмарки, Джон Наринс и Елена Сарни добились многого. Наладили собственную систему рекламных сообщений. Пригласили для каждой дискуссии и чтения известного специалиста-куратора: профессора Колумбийского университета Кэтрин Таймер-Непомнящую, книжного обозревателя, автора The New York Times, The New Yorker Лизл Шиллингер, исследователя российской популярной литературы, профессора Нью-Йоркского университета Элиота Боренштейна, многолетнего президента Американского поэтического общества, профессора Элис Квинн, популярнейшего радиоведущего «культурных» программ на NPR Леонарда Лопэйт, известного драматурга и эссеиста, автора исследования об американском культурном герое Дженни Лин Бадер. Открыли для молодых писателей лучшие литературные площадки города – Нью-Йоркскую публичную библиотеку, Дом Поэта, Нью-Йоркский университет, старейший американский книжный клуб Гролиер, книжный магазин «Housing Works» в богемном районе Гринвич-Виллидж, театр The Times Square Arts Center. Усилия организаторов и участников фестиваля оценили в журнале The New Yorker, назвав выступления авторов «Дебюта» «событием недели».

Молодые писатели из круга премии «Дебют» в Америку приехали не впервые. Уже третий год группы лауреатов, а также финалистов и лонг-листеров премии выезжают на презентации, ярмарки и дискуссии за рубеж – делегации «Дебюта» побывали в Париже и других городах Франции, Лондоне и Эдинбурге, Пекине и Ташкенте, Нью-Йорке и Вашингтоне. Благодаря сотрудничеству премии с издательством «Глас» и лично его директору – переводчице Наталье Перовой, вышли сборники произведений молодых авторов на иностранных языках. Также переводные сборники выходили в зарубежных – испанском, китайском, немецком – издательствах.

Сама я в делегации «Дебюта» оказалась в первый раз. Иностранной публике в основном представляли прозаиков, реже – поэтов и драматургов, ну а с критиками такое дело – их и в номинациях премии в последнее время все больше стараются смешивать с эссеистами, так что прошлогодняя победа углубленной в текст Марианны Ионовой выглядела скорее приятным исключением. Дело тут в особенностях представления молодого автора на фоне продолжающего меняться статуса литературы. Читающее большинство привлекает живая история, а не комментарии к ней. Поэтому критический анализ стремится к беллетристике, меж тем как сама литература получает значение все более прикладное, информативное. Как видно на примере новой прозы о Кавказе, новой гражданской лирики и «политических» пьес – мгновенное, без артистической паузы, реагирование на события мгновенно же взметывает авторитет и писателя, и художественного слова.

И сам писатель сводится к сообщению, истории о самом себе. Особенно в ситуации, когда публика не имела возможности познакомиться с его творчеством и судит о нем, не сходя со зрительских мест, по переведенному фрагменту, прочитанному в рамках тематической дискуссии. Так было в Нью-Йорке, и, думаю, во всех поездках «Дебюта»: внимание зрителей привлекали авторы, которым было чем блеснуть, помимо литературного творчества. Затаив дыхание вместе с нью-йоркской публикой, я слушала, как прозаик, автостопщица и варганистка Ирина Богатырева раскапывала алтайские курганы, как драматург Ярослава Пулинович выбирает в герои Карлсона и Цоя, как на чеченского парня, а ныне московского студента Арслана Хасавова напали возмущенные соплеменники, как урожденная аварка и без пяти минут Global Russian Алиса Ганиева проносила на концерты сумку с оружием и ела с горными пастухами сырые почки.

Кое-кто из публики вспоминал, как в прошлый раз в Америке литераторы Ирина Богатырева и Андрей Кузечкин играли дуэтом на варгане и губной гармошке.

Что может сопоставить с этими живыми образами критик, кроме того, что, в отличие от американской аудитории, прочел представленных прозаиков? Экспортным вариантом критики оказался вечер литературных игр и загадок группы ПоПуГан, которую мы с Алисой Ганиевой и Еленой Погорелой организовали года два назад. Организовали, чтобы, во-первых, подкорректировать имидж профессии, а во-вторых, наконец посмотреть в глаза читателям современной литературной критики, природа которых нам тогда была не ясна.

С имиджем в Америке у ПоПуГана все было в порядке, наряды для вечера мы обсуждали столько же, сколько сами задания. Жаль, не смогла приехать Елена Погорелая: три девушки в полосатых платьях до полу и с плюшевым медведем в руках смотрелись бы, как тройной аргумент в пользу критического цеха. Игрушка нужна была, чтобы завязать с публикой разговор – для начала каждый, кто поймает брошенного медведя, называл известные ему имена американских писателей. Потом собравшимся предложили закончить сюжет современного русского романа, угадать сюжет книги по названию или по пересказу, отличить автора-мужчину от автора-женщины по цитате.

Публика спорила о названии романа Ольги Славниковой «Легкая голова» – на английский оно переведено как «Light head», но в ходе разговора остановились на варианте «Air head». И обманулась насчет концовки «Живущего» Анны Старобинец – несмотря на традиционный зачин романа, писательнице, как видно, удалось пойти против ожиданий читателя. Зато пол процитированных Генри Миллера и «дебютовца» Игоря Савельева зрители угадали точно – аргументировав выбор таким образом, что, мол, мужчина всегда пишет по делу, не детализирует без нужды.

Вторым пунктом критической программы стал так называемый «новый реализм». Я была заявлена как «основатель термина», и не случайно: хотя об этом направлении в свое время спорили многие литераторы, больше всех за статью о «новом реализме» досталось именно мне. О чем не приходится жалеть, так как «новый реализм», несмотря на недостаточную конкретность наименования и расплывающуюся широту его употребления, оказался главной презентативной идеей молодого литературного поколения – в Нью-Йорке это стало очевидно. И прежде всего потому, что за этим словосочетанием закрепился не столько эстетический, сколько социальный смысл. Лекции на писательских презентациях читать рискованно, и надо было предложить публике не теорию, а метафору: поколение «новых реалистов» в постсоветской России я сравнила с первопоселенцами на необжитой земле.

Прослушав иллюстрировавшие эти поэтические тезисы отрывки из прозы – своей и молодых коллег, – Игорь Савельев предположил вполголоса, что суть «нового реализма» определяется тем, что в каждом тексте герой подробно заходит в подъезд. Кто-то из публики решил в подъезде реалистической прозы вкрутить лампочку и спросил, какого рода реальность описывают означенные авторы? Конечно, страшную, – щелкнули мы выключателем, – темную, поэтому в произведениях новых реалистов так много сюжетов протеста и бегства. Некоторые убегают от реальности так далеко, что переселяются в древний миф, – потрясла я книгой сидевшей рядом Богатыревой.

Отправляясь в Нью-Йорк, мы ожидали вала вопросов о политике: митингах, оккупаях, президенте и партиях. Волновались, выдержит ли Арслан Хасавов вопросы об отце-адвокате, авторе скандального заявления об уместности шариата в современной Москве. «Ожесточились все», – резюмировал в кафе политическую ситуацию писатель и публицист Сергей Шаргунов, сжимая бокал с горячим шоколадом. Поэт Лев Оборин – стоит отметить, единственный из делегации – всю поездку не снимал с рубашки белую ленточку.

Однако даже круглый стол о Кавказе не выпустил отчетливо острых углов. Самым колючим вопросом оказался вопрос о цензуре – Ганиева и Хасавов согласились, что она есть на телевидении и в публицистике, но художественная литература пока совершенно свободна. Хасавов туманно рассказал об обвинении отца в экстремизме, но никто из публики не попытался уточнить причину обвинения.

Вопрос о Путине возник на самой первой дискуссии – Леонард Лопэйт спросил, считают ли себя молодые авторы постпостсоветским поколением, поколением Путина? Пришло в голову привести литературную аналогию – молодые авторы скорее из поколения Пелевина, нежели Путина, потому что ощущают пустоту на месте объединяющего смысла, общей социальной задачи. Именно на фоне этой пустоты митинги оппозиции неожиданно оказались тем проектом, которые объединили разрозненных молодых людей в поколение.

Вероятно, утратив привычный контекст горячей политической дискуссии, Сергей Шаргунов заскучал и вскоре всерьез заболел. «Город желтого дьявола, желтого дьявола», – повторял он горьковское, и мы собирались в его номере, как у постели занемогшего классика. Алиса Ганиева настаивала сурово: «Если ты этого не сделаешь, Сергей, это сделаю я!» – речь шла о том, чтобы растворить пакетик «терафлю». Александр Снегирев, который и в прозе часто сбивает мрачную напряженность юмором, утешал коллегу в том духе, что ведь не умрешь, а даже если умрешь, никто не знает, что будет там, за гробом. И добавлял проникновенно: «Это потому, что здесь мы чувствуем свое место, Сергей. Свое реальное место. Какая литература, если Россия тут никому не известна? Что о ней знают, кроме того, что холодно?» – «А Америку в России разве знают?» – мемекнула я в защиту родины. – «Как таковую, нет. Но мы смотрим американские фильмы, носим американскую одежду. А что производим мы? Что мы можем – экспортировать?»

Диагностировав ситуацию, Александр Снегирев сам же и вызвался ее исправить. Проникновенный спич он продолжил на круглом столе, когда одна из зрительниц задала интересный вопрос про национальную идентичность – что ее определяет? Снегирев вспомнил дореволюционные фотографии своих предков с обеих сторон. Одна семейная пара, сказал он, были люди богатые, такие довольные, толстенькие, ну вот как жители в этом районе, – польстил он Гринвич-Виллиджу, – а другие нищие. «И я понял, что я потомок абсолютно разных людей, которые были врагами, убивали друг друга. И это и есть русская национальная идентичность, потому что каждый из нас имеет похожую историю. Бедность и роскошь – красота России заключается в постоянном парадоксе. В России рядом постоянно находятся уродство и красота: ядерное оружие, прекрасные моря, высокие горы, роскошные женщины, чудовищные трущобы. И это делает Россию той особенной страной, в которой мы счастливы жить, и счастливы транслировать эту культуру. Именно поэтому в России так много хороших писателей», – заключил он под ликующие аплодисменты публики.

Работа над укреплением имиджа России продолжилась на коктейль-пати в книжном клубе, куда всем девушкам велено было явиться в специальных коктейльных платьях и закрытых туфлях. Пронесшись по магазинам – ПоПуГан в волнении добежал и до парикмахерской – мы оказались делегацией в праздничной униформе среди облаченных в веселый разнобой гостей. На вечере молодые авторы хаотично знакомились с представителями издательств, прессы – был даже единственный русский сотрудник нью-йоркской мэрии, который предупредил писателей, что многие люди сейчас, как он, бросают художественную литературу, предпочитая ей живые впечатления. Но стоило ему добавить, что он оставил книги ради «Коммерсанта» и «МК», писатели Савельев и Хасавов тут же его заверили, что печатаются и в «МК».

Время от времени литературные диспуты выходили и за пределы круга «Дебюта». Юный воодушевленный американец, сотрудник издательства, объяснял мне, что Рубанов – это хорошо, но серьезную фантастику в Америке не воспринимают, – а я излагала ему русский фольклор в обработке Анны Старобинец. Проницательный юрист, давний эмигрант из России, поделился своими симпатиями к фэнтезийному детскому дому Мариам Петросян за миг до того, как я сама собиралась рекомендовать ему эту книгу, – тогда я принялась расписывать ему мрачную прелесть «Елтышевых» Сенчина.

К концу вечера Лизл Шиллингер уже пела с Львом Обориным «Битлов», а выходя на улицу, вдруг, ко времени, вспомнила: «Pо-rа, pо-rа!.. Покоя сердце просит…. Как дальше?.. И каждый час уносит частичку бытия, а мы… А мы…» – а мы, потрясенные, молчали. Нью-йоркский критик собралась с мыслями быстрее русских писателей и самостоятельно докончила стихотворение.

Слияние американской и русской души случилось и на спектакле «Natasha plays» – постановке по двум переведенным пьесам Ярославы Пулинович «Наташина мечта» и «Я победила». Как признали зрители, американские актрисы играли совершенно американских девочек, хотя по тексту и были рассыпаны труднопроизносимые русские имена. Пьесы Пулинович популярны в российских театрах, но теперь Ярославина мечта – чтобы спектакль включили в нью-йоркский репертуар. Тем временем переведенные реплики пошли в народ – до конца поездки мы обращались друг к другу не иначе как с кульминационной фразой спектакля: «Na-ta-sha! (Ira, Lera, Alisa, Yaroslava!) You are the coolest damned chick on Earth! Would you marry me??»

Впереди были кинопоказы по произведениям российских писателей и начало международной ярмарки. Многие авторы «Дебюта» остались на ярмарку. Задержалась в Нью-Йорке и другая литературная делегация из России. Дело в том, что параллельно с нами в город прибыли драматурги Наталья Ворожбит, Павел Пряжко, Михаил Дурненков. Это очень обрадовало Ярославу Пулинович, и в один из дней она повезла нас знакомиться с ее коллегами и друзьями – на Брайтон-Бич. Именно о жителях этого района лондонский The Royal Court Theatre заказал российским драматургам пьесы.

В ресторане «Татьяна» на берегу океана представители разных родов литературы выбирали между компотом «Babushka» с оливье и бургером под водку. Потом, когда стемнело, мы подошли к самой воде. Ирина Богатырева играла на варгане, мы с Алисой затеяли под него дикие пляски, а Игорь Савельев снимал нас на камеру, беззвучно хохоча. Мы посмотрели видео, и все согласились, что окраина американского Вавилона за нашими спинами выглядит узнаваемой и близкой, как подмосковные Химки.

Фото Аркадия Богатырева

       
Print version Распечатать