Проклятый телевизор

...Мысль дремала ровно до того момента, пока не догадался включить телевизор. На сцене выкаблучивалась певица Надежда Кадышева со своим доблестным ансамблем "Золотое кольцо". Текст песни был донельзя печальным: что-то про неудавшуюся любовь, про поломанную судьбу и про незавидную женскую долю. Но зато лицо народной артистки Кадышевой прямо-таки лучилось и сияло!

За спиною и по бокам солистки лихо отплясывал кордебалет. Периодически в кадр попадал огромный и тоже улыбчивый мужчина-баянист, по слухам, муж Кадышевой и руководитель пресловутого ансамбля. В момент инструментального проигрыша, то есть после припева и перед очередным куплетом, мужчина решительно раздвигал меха, лихо выкрикивал что-то вроде "эхх-маа, ексель-моксель!", выдавая при этом на лицо очередную порцию неуемности и восторга, решительно поводя из стороны в сторону молодецкими размашистыми плечами.

Жалко, не запомнил ни единой поэтической строчки! Все равно могу ручаться, что текст был сочинен кем-то вполне серьезным, сочинен в меру сил и таланта, скромненько, но безо всяких там фривольностей и двусмысленностей. Этот голос измученной женской души, эта мелодраматическая фигня средней паршивости - властно требовали от концертной бригады, а по новомодному "банды", хотя бы легкого соответствия, хотя бы вялого участия в нелегкой судьбе лирического героя, то бишь оставшейся в экзистенциальном одиночестве героини.

Но никакого сочувствия и участия не случилось. Надежда Кадышева так и просияла, так и проулыбалась до самого финального аккорда. Ее предположительный супруг-баянист с каждой новой минутой кричал своего "екселя-мокселя" все более разухабисто. Полуголый кордебалет, этот и вовсе сошел с ума, отплясывая, в сущности, на костях, то бишь на несбывшихся надеждах, на неудовлетворенности и на беде лирической героини. "Банда" тотально дистанцировалась и от слова, и от сопутствующего смысла. Мне показалось, что тут проявило себя нечто важное, нечто симптоматичное.

Налицо тотальный разрыв, великий отказ и отстранение с отчуждением. Размывание художественного образа. Глумление над самой идеей выразительного высказывания. Важно здесь то, что Кадышева с "Золотым кольцом" - это же не какие-нибудь записные постмодернисты, напротив, по идее они "сама простота", "сама непосредственность", эдакий простонародный мэйнстрим. Но никакой простоты более не получается. Получаются дистанцирование с сарказмами. Прямое, искреннее лирическое высказывание ставится под сомнение. Кадышева, наша бесхитростная Кадышева выдавала ни больше, ни меньше - отношение к материалу. Караул!

Пресловутая Перестройка и ее лучшая подружка, Новая Экономическая Политика, прописали народонаселению неожиданное лекарство от бедности, от скуки и едва ли не от смерти: индивидуализм, плавно переходящий в солипсизм и сумасшествие. Нашим еще вчера общинным людям на пальцах объяснили, что таперича каждый из них - мера вещей. Проще всего было бы предположить, что и не в меру улыбчивое "Золотое кольцо", и все прочие артисты, дикторы, политики попросту не слышат тех слов, которые произносят. Но "проще" - не значит правильнее. Все гораздо хуже: наши публичные люди слышат, понимают, но ни единому своему слову не верят, не желают ни за единое слово отвечать. Мне кажется, мы можем и должны отплевываться от Советского Союза, но мы не должны забывать при этом, что там и эстрадным певцам, и партийным функционерам предписывалось "быть в образе", предписывалось "влипать" в произносимые слова всем нутром. Массы учатся не столько у голливудских героев, сколько у отечественных циников. Запомнили, пошли дальше.

...Проклятый телевизор! Он был моей единственной отрадой и моим единственным утешением еще и вчерашним вечерком. Некоторое время, покуда не стошнило, смотрел свежеиспеченный сериал про Великую Отечественную войну "Под ливнем пуль". Тут целое поветрие: в последние годы появилась масса сериалов о "прошлом" и сериалов о "страшном". Все они выполнены в параметрах убогой-преубогой видеоэстетики, все они - отвратительно-лживые картонки.

Все-таки советское кино "про войну" - и даже самое убогое, самое фальшивое - делалось на кинопленке, делалось мастерами несколько иного сорта. Советская власть понимала социальную значимость процесса конструирования образов. В том, прежнем кино была очевидна, кроме прочего, некая технологическая м ука. Там даже аудиовизуальное убожество реально работало, превращаясь в технологический эквивалент страдательного сюжета.

Недомыслие нынешних воистину чудовищно. Посреди стилизованных боевых пейзажей ходят-бродят ряженые. Никто даже не задумывается о том, что, работая с прошлым и работая с бедой, следует изобретать способы преодоления глянцевой пошлости, которую автоматически привносит высокотехнологичная цифровая камера. Цифровое видеоизображение - это легкость, это комфортность, это некий кайф, разлитый по всей поверхности экрана. Герои рискуют, мучаются, физически гибнут, но все это преподносится обывателю в режиме "оголтелый глянец". Тем самым актуализируется, тем самым утверждается идея человекобожия и сопутствующего биологического бессмертия. Ничего более советского (в смысле, богоборческого), нежели нынешний расейский телеглянец, нельзя себе даже вообразить. Сопряженный с подобного рода "кинопроцессом" разврат неизмеримо страшнее того воистину безобидного "разврата", который наши горе-моралисты приписывают воздействию голливудского кино.

Голливудское насилие - это выверенный до мелочей, подконтрольный автору художественный акт. Нынешние наши разрушают образ, элиминируют саму идею образа. Беда и смерть предстают у наших сладенькими, бесформенными эманациями. Смерть рассеивается, улетучивается, оборачивается неким вполне симпатичным технологическим качеством.

"Смерть как приятненькое", "смерть как комфорт" и "смерть как туман" - вот заветная идея постсоветского истеблишмента, идея, спровоцированная, конечно же, самим фактом недавнего внезапно-стремительного "первоначального накопления капитала". Этот психологический феномен, кажется, совершенно неосмыслен. Внезапное "счастье" воспринимается сознанием и тех, кто обогатился, и тех, кто только хотел бы этого, в качестве акта первотворения. И тем, и другим кажется поэтому, что, раз они обретаются в самом начале времен, то и скорого конца не предвидится. Тут совершенно инфернальный психологический конструкт: смерть относится настолько далеко вперед, что фактически выносится за скобки, за границы мироздания и, значит, индивидуальной судьбы. Нынешняя расейская теле-кинопродукция - очередное, причем самое наглядное свидетельство в пользу того, что страна все еще претерпевает советскую историю.

       
Print version Распечатать