"Почему нельзя найти другое место для удушения певца?.."

Ильдар Абдразаков, солист Мариинского театра, обретший в последние годы мировую известность, приезжает в Петербург нечасто. На этот раз он появился на сцене родного театра в обличье Дон Жуана в одноименной опере Моцарта. Ранее он пел в том же спектакле Лепорелло, слугу и наперсника благородного идальго.

"Русский журнал": Ваша карьера на Западе развивается неплохо: вы поете на сценах Метрополитен-опера в Нью-Йорке, в Вашингтонской национальной опере только что спели Дон Жуана. В январе появитесь в парижской Opera Bastille в партии Вальтера в спектакле "Луиза Миллер", потом вам предстоит "Макбет" в La Scala. Сколько примерно набегает ангажементов в год?

Ильдар Абдразаков: Много. Причем пою в основном "там" - в Америке и Европе. Здесь, в Питере, если и бываю, то не больше двух недель. К сожалению, я практически не занят в репертуаре Мариинского театра; если вы заметили, я участвовал лишь в двух премьерных постановках Мариинки: в "Свадьбе Фигаро" почти десять лет назад и в "Дон Жуане" спел Лепорелло. Мне трудно вписаться в репертуар театра: хоть он и широк, но для моего голоса партий наберется немного.

РЖ: Как? Бас-баритон - самый "ходовой" голос, практически в каждой опере для него выписана партия...

И.А.: Вы так думаете? Давайте посчитаем: Дон Жуан, Лепорелло, Гульельмо в "Так поступают все" Моцарта - но эта партия невелика. Вагнера я не пою, потому что не знаю немецкого языка, а без знания немецкого невозможно осмысленно спеть Вагнера.

РЖ: Так выучите немецкий! Вот Геннадий Беззубенков выучил же - уже в зрелом возрасте - сложнейшую партию Гурнеманца из "Парсифаля".

И.А.: Когда я буду в возрасте Беззубенкова, я, может быть, тоже выучу немецкий. Но мне пока всего тридцать один год, и я стараюсь выбирать для себя такие партии, в которых мой голос раскрылся бы на все сто процентов. Предпочитаю петь на итальянском, хотя и на французском пою иногда: французский язык очень вокален по своей природе, он ближе к итальянскому, чем даже испанский. Недавно спел Мефистофеля в "Фаусте" Гуно в Метрополитен-опера.

РЖ: Допустим, но почему вы не поете русский репертуар? В каждой русской опере по три басовых партии выписано...

И.А.: Я спел однажды Деда Мороза в "Снегурочке", но это небольшая партия. Петь Бориса Годунова мне еще рано, и через пять лет еще будет рано. Я не готов пока. Может быть, лет через пять я спою в "Хованщине" Досифея, это выигрышная, величественная роль. А Бориса, наверное, лет через восемь-десять. Я вот слушаю старые записи Петрова, Рейзена - наших великих певцов - и понимаю: Борис должен быть зрелым человеком, со зрелым голосом. Если я сейчас возьмусь за партию, у меня получится не Борис, а сын Бориса. Все приходит постепенно, и голос созревает постепенно. Мне только что в Вашингтоне Марта Доминго, жена Пласидо, сказала: "Тебе не надо петь стариков: пока молодой и красивый, нужно показывать себя с выигрышной стороны", и она права. Опять же низкий голос обязывает: что толку петь партию Короля Филиппа из "Дон Карлоса", если у тебя голос с высокими обертонами?

Пока мне хватает предложений по итальянскому репертуару. И мне только в последнее время стали поступать предложения спеть в русских операх; а раньше - ни разу, даже странно .

РЖ: Какое агентство вас ведет?

И.А.: У меня два агента: один работает в Италии, другая - в Лондоне. Мне достаточно: мои агенты работают только с певцами мирового уровня. Если тебя ведет крупное, известное агентство, это вовсе не показатель твоего личного успеха. В крупных агентствах работа с артистами нивелирована, они не работают с тобой индивидуально.

РЖ: Есть ли предложения на будущее от Мариинского театра?

И.А.: Тут собираются делать новую постановку "Свадьбы Фигаро" в мае, мне предложили спеть Фигаро. Я тоже кое-что предложил театру, но они не восприняли мои предложения. Ставить спектакли специально, в расчете на меня, театр не хочет, да и не может. У него своя художественная политика. Поэтому мне приходится больше работать на Западе, там ставят "на певцов"...

РЖ: Не думаю. Просто там больше театров, репертуарное поле шире. Не в одном, так в другом театре найдется партия, которая вам подходит. А Мариинский театр ставит оперы "блоками" - Вагнер, Яначек, русские оперы. Ставить дорогостоящую махину - спектакль - в расчете на певца театр не может себе позволить, слишком расточительно.

И.А.: Согласен. Большие театры - Ла Скала, Метрополитен, Ковент-Гарден - так не делают. Но есть небольшие оперные театры, которые прямо предлагают: "Давай поставим на тебя".

РЖ: У вас с Ольгой Бородиной, знаменитой оперной примадонной, составилась семья. Есть общий ребенок. Но вы оба часто гастролируете, дома бываете редко. Как протекает ваша семейная жизнь?

И.А.: Мы стараемся ездить вместе и петь в одних спектаклях. Ребенка возим с собой, даже в Америку, хотя малышу трудно даются дальние перелеты. Один он никогда не остается, с нами всегда ездит няня. Наши агенты стараются по возможности устраивать нам общие ангажементы. И в Метрополитен-опера в этом нам охотно идут навстречу. Мы поем вместе с Ольгой в "Кармен". Можем петь вместе в "Хованщине". Пели в Метрополитен, в "Итальянке в Алжире" Россини, я пел Мустафу. Нас ведет один агент, и кроме нас у нее других клиентов нет, она работает только с нами. В ее задачи входит находить для нас общие спектакли, совместные концерты. Если не получается - тогда уж приходится разъезжаться по разным городам и странам.

РЖ: Если не секрет, сколько берут агенты за работу?

И.А.: Обычно около десяти-пятнадцати процентов, иногда двадцать.

РЖ: И когда же вы отдыхаете?

И.А.: У нас есть вилла в Тоскане, неподалеку от Пизы. Иногда мы там отдыхаем, чаще всего летом. Купаемся в море, загораем; дом стоит на берегу моря, с одной с тороны - Средиземное, с другой - Адриатическое.

РЖ: А в Москве приходится выступать?

И.А.: Давно там не пел. Впрочем, недавно я записался для "Новогоднего огонька" на канале "Культура": передача называется "Новый год с Башметом". По-моему, получилось весело: два дня записывались, а вел передачу Ярмольник.

РЖ: Создается впечатление, что у вас напряженные отношения с Мариинским театром, поэтому вы здесь редко поете.

И.А.: Да нет, я бы не сказал. Просто тут все планируется слишком поздно, а мое время рассчитано на пять лет вперед. Я просто не могу вписаться в график Мариинки, у меня уже сверстан свой. Разве что чудо какое случится и я окажусь свободен - тогда пою здесь с удовольствием. Но ведь в театре иногда не знают даже, что будет идти у них в следующем месяце...

РЖ: Вы упомянули, что спели Мустафу в "Итальянке в Алжире". Вот вам еще одна грань вашего репертуара - basso-buffo.

И.А.: Мне нравится петь буффонные партии, но я не хочу играть стариков, а роль буффо почти всегда предполагает человека пожилого.

РЖ: А в каком театре вам нравится работать больше всего?

И.А.: В Метрополитен-опера. Там сложилась уникальная атмосфера: театр работает как часы, все механизмы выпуска спектакля, репетиций отлажены. Я туда приезжаю, как к себе домой, и меня встречают как родного. Недавно приехал, так, представьте, меня встретили с плакатом "Добро пожаловать!". Здесь ничего похожего нет.

РЖ: Ну а в Питер любите приезжать?

И.А.: Конечно. У меня здесь масса друзей, знакомых. Климат подкачал, конечно, но город я люблю. И потом здесь же старшие дети Ольги учатся, ходят в школу-десятилетку при консерватории, мы же не можем мальчиков надолго оставлять. И театр рядом с нашей квартирой, очень удобно.

РЖ: С Башкирией, вашей родиной, связи поддерживаете?

И.А.: Стараюсь. Они было хотели поставить в Уфе "Дон Жуана" специально на меня и моего брата, Оскара, чтобы мы вместе пели Дон Жуана и Лепорелло. Договорились о сроках в Министерстве культуры Башкирии, о том, что в сентябре начнутся репетиции. Потом они вдруг решили праздновать 450-летие присоединения Башкирии к России. Должен был приехать Путин, и культурную программу подготовили соответствующую, с национальной оперой вместо "Дон Жуана". Это бы еще ладно! Но они даже не предупредили меня, не позвонили. Я освободил для них сентябрь, приехал в Уфу, пришел в театр, а мне говорят: "Что, вам разве не сказали? Все отменяется".

РЖ: Вот это да! Как можно так непрофессионально работать?!

И.А.: А теперь опять звонят, говорят: "Приезжайте, будем ставить".

Я в Уфе учился у очень известного педагога, профессора Муртазовой. Так ее еще упрекали: вы, мол, готовите певцов, а они потом уезжают за границу. Нам нужно, чтобы вы готовили таких певцов, которые останутся в Уфе и будут петь здесь, в оперном театре.

РЖ: А как это сделать - цепью привязывать?

И.А.: Вот и я задумался: что это означает? Хуже учить надо, что ли? Или предупреждать заранее - я тебя научу, но с условием, что ты никуда не уедешь? Бред какой-то. Вот такой там стиль руководства культурой.

РЖ: Я помню, как удачно вы выступали лет десять назад на конкурсе Римского-Корсакова, завоевали гран-при. Это было время, rогда вы, что ни год, становились лауреатом какого-нибудь конкурса: Глинки, Марии Каллас...

И.А.: Да, я лауреат четырех конкурсов.

РЖ: Но после победы на престижнейшем конкурсе Марии Каллас за вас по идее должны были ухватиться тамошние менеджеры. Они всегда следят за ходом важнейших конкурсов, ищут новые голоса...

И.А.: Так и случилось. После победы на конкурсе Марии Каллас я уже через два месяца пел в Ла Скала. В Италии нет такого жесткого планирования, как в Америке, поэтому это стало возможным. Я дебютировал в Ла Скала в партии Графа Родольфо из "Сомнамбулы". И пока я там репетировал партию, ко мне пришли и принесли стопку ангажементов, и я их все подписал. Мое время сразу оказалось расписанным на два года вперед. И только потом я сильно пожалел, что согласился так поспешно: большие партии, еще не выученные, а ангажементы по времени буквально накладывались один на другой. Репертуар настоящий я в то время еще не наработал, приходилось все спешно учить. Я заканчивал один цикл, и уже на следующий день в другом городе, в другом театре начинались репетиции другого спектакля. Я перестал спать ночами: просыпался от того, что у меня в голове музыка играла, которую учил в то время.

Сейчас стало легче: репертуар наработан, есть багаж партий, и мне проще выдерживать график гастролей. Сейчас пою партии, которые мне уже знакомы, я их где-то когда-то пел. А тогда, на первых порах, приходилось трудновато. Но я выдержал, не отказался ни от одного контракта.

РЖ: А вы диктуете дирижерам удобные темпы?

И.А.: Не то чтобы диктую. Но если я уже пел партию, у меня в голове сложились примерные соотношения темпов. Я могу их подвинуть, но не радикально. Если дирижер говорит: "Здесь я бы хотел быстрее", - и обосновывает это требование, я всегда соглашаюсь.

РЖ: А как складываются отношения с оперными режиссерами?

И.А.: В принципе, я всегда нахожу с ними общий язык.

РЖ: Но Ольга Бородина, как известно, очень не любит ультраавангардные, радикальные постановки: если ей что-то не нравится, она просто отказывается петь в спектакле. А вы часто поете вместе с ней. Вы тоже предпочитаете более спокойные, традиционные постановки?

И.А.: В общем, да. Мы избегаем слишком шокирующих спектаклей. Сначала наш агент наводит справки о спектакле, о режиссере, чтобы не возникало недоразумений, а потом уже решает, стоит ли предлагать нам эту работу или нет.

Сейчас режиссеры любят эпатировать публику. Недавно мне рассказывали, что в новой постановке "Свадьбы Фигаро" - кажется, в Komische Oper в Берлине - Фигаро и Сюзанна чуть ли не голые бегают по сцене. Зачем это? Нам что, мало сцен насилия и террора в жизни и по телевизору, чтобы их еще выводить на оперную сцену?

РЖ: Насчет "Свадьбы Фигаро" в Komische Oper - охотно верю. Сама недавно видела там такую "Ифигению в Тавриде" - море крови, людей свежуют, подвесив вниз головой, как баранов, толпы голых стариков и старушек изображают Эринний. Но в Германии такой стиль уже никого не шокирует.

И.А.: Потому я не люблю петь в Германии. Но в Австрии иногда приходится. Недавно пел в Вене Эскамильо в "Кармен". Были разговоры насчет готовящегося "Дон Жуана" в Зальцбурге, но там оказался слишком длинный репетиционный период, целых два месяца. Я отказался.

РЖ: И зря: "Дон Жуана" будет ставить Клаус Гут, который уже поставил в Зальцбурге "Свадьбу Фигаро", получился очень утонченный, меланхоличный спектакль.

И.А.: Да, вы так считаете? А вы видели, как там пел свою арию Граф Альмавива? Он поет, а в это время по нему ползает ангел. Набрасывается на него сзади, виснет на плечах. Душит, лезет на голову... Вам это понравилось?

РЖ: Конечно. Режиссер артикулирует в спектакле идею противоборства долга и чувства, поэтому Эрос - один из главных действующих лиц, хоть у него и нет своей партии.

И.А.: А я, со своей точки зрения, говорю: человек поет, а ему мешают петь. Ария-то сложнейшая. Почему нельзя найти другое место для удушения певца? Он ведь не просто актер, он певец - это главное в опере. Мне, например, нужно думать о себе, о своем голосе, о карьере. Если на меня будет бросаться ангел, душить и я упаду и потом не спою и двух нот, это никому не нужно и никому не понравится.

РЖ: Теперь я понимаю, почему вы отказались от Зальцбурга. Боитесь, в спектакле Гута вас кто-нибудь задушит?

И.А.: Я не боюсь. Я боюсь, что тогда сам его задушу. Нет, я не согласен, если на меня ангела закинут. Я забастую.

Беседовала Гюля Садыхова

       
Print version Распечатать