Пляски на гробах эпохи сталинизма

22 июня 1941 – 22 июня 2011

«Лучший способ отпраздновать годовщину революции – это сосредоточить внимание на нерешенных ее задачах» (В.И. Ленин). Лучший способ отпраздновать 20-летие необратимой гибели СССР – захлебнуться ностальгией по навсегда ушедшим победам и трагедиям сверхдержавы коммунизма. Или захлебнуться ненавистью бесплодного, как современность, чужого либерализма по тому же поводу. Третьего не дано. Но если даже и дано третье, то только как гробовое молчание постсоветской истории.

Теперь многоцветные орденские планки ветеранов несуществующей страны сверкают на солнце так же, как сверкают аккуратно выстроенные в торговый ряд вереницы гробов на промышленной выставке Ассоциации похоронного бизнеса России. Знаки орденов и медалей такие же гладкие, разноцветные, как и ладные гробы, на любой вкус: «Чаще всего используются черные, красные и синие цвета, к популярным тканям можно отнести шелк, атлас, бархат, хлопчатобумажную ткань, полиэфир. Полированные гробы обычно производятся из хвойных пород дерева, а затем отделываются шпоном из различных сортов древесины – дуба, ольхи, вишни, клена и других видов. По способу полировки можно выделить матовые и глянцевые деревянные гробы, по цвету – светлые и темные».

Знаки наград героев на стертых мундирах той эпохи соперничают в многообразии красок с главными предметами погребального ритуала и, как будто стыдливо требуют ценников таких же, какими нагло владеют гробы. Почему нет? Ведь цена – «последний способ показать свое уважение к умершему. Благодаря Вашим заботам, в новом жилище ему будет удобно». Но кому и какое уважение хотели бы высказать, о ком хотели бы заботиться орденские планки ветеранов второй мировой? Итальянская шестигранная модель гроба, «За взятие Будапешта», восьмигранная испанская модель, «Орден Победы», модельный гроб рокера, обтянутый матовой кожей, «За взятие Варшавы», простой сосновый четырехгранный, «За взятие Берлина», двукрышечный американский полированный гроб, Золотая Звезда Героя Советского Союза…

«Но, где же та великая страна-победительница, которая на рассвете 22 июня приняла на себя главный удар вермахта Гитлера?» - спрашивают насмешливо поколения юных россиян. «Ее нет», – молчат постсоветские индивиды – покойные граждане Союза Советских Социалистических Республик. «Она прошла и стала былью», – заметил бы ректор нацистского университета Мартин Хайдеггер. «Стала былью» значит: рассыпалась по всей планете, уехала на заработки или учебу, попрошайничать или батрачить, бездельничать, прозябать; вкладывать, инвестировать в далекие страны; бросила землю, друзей, семьи или просто отвернулась, замолчала, отстранилась, ушла в себя или в пустой круговорот российских событий.

И только памятные даты – вехи своей недавней истории, тлеют прахом на расколотом постсоветском пространстве.

* * *

Трагедия 1941 года становится раздражающей мышление нелепостью – гитлеровские войска вторглись на территорию СССР: немецкие танки крушили советскую землю – Белоруссию и ее приграничные крепости, ассы люфтваффе бомбили Киев – теперь столицу другого государства – Украины, фашистские эскадры рвались к Одессе, Севастополю, Крыму, – теперь перекошенному полуострову на политических картах современного мира. Кто населяет бывшую советскую жемчужину? Чудесный Крым черноморского побережья по духу своему бездомен…

«22 июня,

ровно в четыре часа,

Киев бомбили,

нам объявили,

что началася война…».

Кому объявили? «Нам» в Москве? «Им» в «незалежной» Украине? «Кто» объявил? Тот Президент? Или «наш»? Кто, кому, чего и как объявлял?

Конституционный суд Украины признал незаконным официальное использование красного знамени Победы на государственных учреждениях. Таким образом, суд объявил не соответствующим конституции закон «об увековечении Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов». Президент Белоруссии Александр Лукашенко заявил по-поводу механизмов выхода из кризиса: «Только дурак может идти тем путем, которым шли когда-то Россия, еще какие-то государства»[1].

Несуществующая страна, несуществующая эпоха сталинизма, несуществующая трагедия и победа советского народа – что теперь остается делать «живым трупам» эпохи второй мировой, той эпохи, когда на карту мира были поставлены судьба человечества в смертельной схватке нацизма и коммунизма? Красно-коричневая Европа, гитлеровская Германия и сталинский СССР. Судьба некогда небесного рая решалась на гигантских полях пехотных и танковых сражений сверхчеловека нацизма и человекобога коммунизма во имя радикального преобразования мира, торжества идей социализма здесь и сейчас, на земле.

Торжества нацизма или коммунизма? Неважно. Теперь это память истории. Орденские планки, полированные американские двухкрышечные гробы, простые сосновые и Родина-Мать с плакатов начала Великой Отечественной, будто с перекошенным ртом, безумно орет в пустоту:

«Вставай, страна огромная,

Вставай, на смертный бой!».

Кто теперь готов встать и погибнуть за молодую Россию? Никто. Современный мир развитых стран ненавидит одержимость сталинской индустриальной эпохи. Впрочем, не только современные пост-индустриальные общества любой страны мира, но и самих россиян раздражает любая одержимость. Даже либерального или демократического лагеря.

* * *

Танец смерти, который 20 лет отплясывает российское «общество» на гробах 20 миллионов погибших Советского Союза, бешеный хоровод вместе с памятниками, мемориалами – воплощением мертвых тел войны – захватывает воображение и поколений, и отдельных индивидов молодой России два раза в году: 22 июня и 9-го мая. То, что было, сгинуло в мгновение ока без всякого вермахта Гитлера, и только остались: мертвые символы ушедшей эпохи, и миллионы бывших советских граждан, ныне покойных представителей покойной страны Советов. Современность старательно обходит роковой 1991 год и высыпает на головы подрастающего поколения бесконечный набор слов: крах, падение, гибель, дезинтеграция.

Какой теперь может быть прок в Красном знамени эпохи тоталитаризма? В законе «об увековечении Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов»? Это была война сталинского тоталитаризма, - СССР. И победа советского народа. Теперь это – будничные задачи комиссии по десталинизации, археологов, историков, поисковых отрядов, социальных служб и Пенсионного фонда РФ.

Но пытаться вылепить из погибшей коммунистической державы и памятной даты тоталитаризма современное «национальное» величие, гордость, силу и славу? Эпохи СССР нет. Она – навсегда прошлое. Со всем, что имело смысл и ценность для него самого, а не для пост-советского протстранства. Изрядно потрепанная постмодернизмом приставка «пост» в действительности значит только одно: труп. Борис Ельцин: «Советский Союз рухнул под тяжестью всеобъемлющего кризиса, разодранный на куски экономическими, политическими и социальными противоречиями»[2]. Владимир Путин назвал крах СССР «величайшей геополитической катастрофой»[3]. Дмитрий Медведев: «В этом году исполняется 20 лет новой России. После коллапса Советского Союза и его плановой экономики наша страна совершила огромный прогресс в развитии»[4].

Итак, почему наступил крах СССР (всеобъемлющий кризис), как назвать то, что произошло (геополитическая катастрофа), и что мы сделали и делаем, глядя вперед (прогресс в развитии) – три кита, на которых в основном держится самосознание современной России. Но если отставить в сторону погребально-траурную риторику и цивилизованное удовлетворение по поводу прогресса в развитии, то остается простой вопрос: а что, собственно, значит «коллапс» общества, народа, общественно-экономического строя – тот самый 1991 год – четвертый кит, которого, похоже, отчаянно на хватает, особенно в 20-летнюю годовщину конца СССР? С помощью какой социально-экономической, исторической, формационной модели мы можем описывать состояние общества цивилизации/империи/супердержавы в момент и после коллапса, т.е. исчезновения в считанные месяцы огромной сверхдержавы коммунизма, которая определила облик всего ХХ века? Четкого и ясного ответа нет до сих пор.

Само по себе современное официально понятие «коллапса» как модели государства запущено с легкой руки Роберта Родберга и Международного фонда мира, неправительственной организации, главной задачей которой является проблемы обеспечения международной безопасности и оценка рисков взаимодействия с постколониальными странами. Российские журналисты и аналитики подхватили знаменитые рейтинги недееспособных и слабых государств, которые ежегодно появляются в отчетах фонда Ротберга, особо, впрочем, не вдаваясь в концепции weak state – failed state – collapsed state. Примечательно, что если для характеристики «слабости» или «недееспособности» государства международные эксперты пользуются понятиями социологии, политологии, вообще академическим дискурсом, то, пытаясь характеризовать «коллапс», сам, например, Роберт Ротберг срывается в набор метафор: «Коллапс – редкая и чрезвычайная степень недееспособного государства… Безопасность равно обычному праву сильного. Государство в состоянии коллапса обнаруживает отсутствие авторитетов. Это просто географическое выражение, черная дыра, в которую проваливается любое политическое. Это темная энергия, но силы энтропии … создают некоторое подобие порядка, предоставляя политические продукты для своих обитателей (больше не-граждан) охваченных языком, этническим сходством и/или границами»[5]. Другие же исследователи и эксперты просто отождествляют недееспособность государства и его коллапс (failed state or collapsed state).

Неуклюжий «коллапс» западных (американских) экспертов, сметанный на живую нитку на опыте регулирования конфликтов и помощи постколониальным странам Африки (особенно Сомали и сомалийские пираты) не та модель, которую стоит использовать для анализа «коллапса» сверхдержавы СССР и постсоветского пространства. «Темная энергия», «черная дыра», которая поглощает все и вся, по отношению к империи, оплоту коммунизма во всем мире, в том числе и для африканских стран, требует перехода к другим метафорам и моделям. Сомнений в том, что Союз Советских Социалистических республик исчез, нет ни у кого. Абсолютное и необратимое исчезновение СССР может значить только одно – смерть. Но смерть как модель действительности – персона non grata в современных политологических, социологических исследованиях. К тому же о ней ничего не известно самим гуманитариям, за исключением банальностей из теологии, философии и культурологии. Она и не продумана как продуктивная модель, она, увы, допускается как метафора, без права решающего голоса.

Если пользоваться традиционными метафорами смерти для того, чтобы выразить ту или иную оценку коммунистической идеологии и тоталитаризму/авторитаризму, то в таком контексте «коллапс», а затем переход к слабому или недееспособному государству (институтам власти), то есть, преемственность, обратимость, возможность регуляции тяжелого кризиса руками тех же самых поколений, которые пережили коллапс – та самая модель общества, к которой апеллируют хоть сторонники, хоть противники существующей власти, например, в России. Но, парадокс заключается в том, что и смерть, и труп человека, давно утратили облик гниющей греховной плоти христианства, до сих пор традиционного взгляда на смерть, как на фундаментальное измерение биологического организма.

Современная смерть, как абсолютное и необратимое исчезновение пространства-времени продуктивной коммуникации и взаимодействия поколений, групп и индивидов, в результате которого никакие традиции или переходы, трансформации невозможны – не метафора, а принципиальна иная модель действительности. Об этой модели – разговор отдельный и особый так же, как и о самой концепции современной смерти. Потому как бы не изощрялись в красноречии постсоветские поколения пост-советского пространства, результат «коллективных» действий за 20 лет плачевен. Единственное, что досталось «в наследство» от супердержавы постсоветским поколениям не советские традиции, праздники, памятные даты, культура, экономика и ресурсы, а «смерть» СССР как социально-экономическая, историческая модель действительности.

Метафорическая модель «смерть» и метафора «Россия» по отношению к огромной территории на Евразийском континенте. Или, если хотите – «понятийная структура сферы-источника – «Российская империя» оказывается подходящей для обозначения элементов в сфере-магните» – территории Россия на постсоветском пространстве».

«Идет война народная,

Священная война».

Это была война не современного российского народа. И никаким образом для современности она уже не может быть священной. Никакой преемственности с той эпохой нет, и быть не может после 1991 года. Разве что только в тяжелых снах накануне национального праздника День России.

* * *

«Dans macambre», Танец смерти существует с незапамятных времен. В Средние века, эпоху Возрождения, церковь «нашла новое применение старинным пляскам и христианизировала их, как это произошло с мирскими песнями, которые она превратила в гимны, заменив слова, но сохранив мелодии. Впрочем, не все шло гладко: в те времена умудрялись танцевать и в церквах и, особенно, на кладбищах, причем не только по случаю дней Дураков, Невинноубиенных, пока Базельский собор (1435 год) не наложил запрет на подобные “соблазны”»[6]. Главным действующим лицом были совсем не покойники, и не трупы, а сама Смерть. «Ее тождество с грехом, пороком, злом», - теперь, кстати, неважно, - говорим ли мы о «Зле» как грехопадении или как о коммунистической идее – «создало символ Смерти в образе скелета, пляшущего и играющего на разных инструментах, в знак того, что Смерть должна появляться со всеми чертами дьявольского веселья, присущего обитателям ада. Смерть пляшет, скачет, дурачится под звуки музыки, как бы с целью надсмеяться над теми, которых она приглашает на вечный, веселый праздник»[7]. Прилагательное «macambre» связывают «с именем Иуды Маккавея, научившего иудеев молиться за души умерших. В области Блуа “маккавейской охотой” некогда называлась “дикая охота”, которую ведут неупокоенные души, жаждущие захватить в плен кого-нибудь из живых. Таким образом, несомненно, существовала связь между плясками смерти и народными верованиями в танцующих мертвецов, охотящихся за живыми»[8].

Постсоветская Россия, провалившись после смерти СССР ниже естественного состояния архаичных народов, выстрадала не национальную идею, не стратегию, не память, а свою «Dans macambre» - в ознаменование и Дня дураков, и гибели тоталитарного строя со всеми его памятными датами, символами, идеологией. Похоже, «танцующие мертвецы» из ушедшей навсегда эпохи коммунизма еще долго не будут давать покоя постсоветскому пространству. А потому и цели, и смысл российской «Dans macambre» просто своеобразная психотерапия в национальных масштабах, способ не замечать, избегать того, кто денно и нощно «преследовал» и еще долго будет преследовать современников: советский коммунизм индустриальной эпохи.

22 июня 2011 года, в день 70-летия начала Великой Отечественной войны, которая уже ничем и никак не принадлежит новой России по духу и плоти, и принадлежать не может по определению, общество с остервенением срывается в пляску на гробах сталинской эпохи, с живыми трупами и прахом, скрывая под масками морализаторства, исторической памяти, политической активности, деятельности сотен общественных организаций, планов, проектов, программ свое собственное «ничтожащееся ничто».

Средневековый символ смерти в образе скелета, например скелета СССР или истлевшей мумии «Отца народов» – пощечина постсоветскому лицемерию и полудохлому «национальному» празднику теперь другого народа и другой страны. Молодая Россия предпочитает декорированные скелеты советских гигантов, истлевшую советскую военную технику, стратегию и тактику войны, кафе и рестораны, стилизованные под стиль индустриальной эпохи, с ее символикой, избегая одного: особенно на глазах мирового сообщества, – произносить короткое и простое имя – Иосиф Сталин, но треплет в национальных масштабах сталинскую символику Великой Отечественной, обильно посыпая ею раны памяти ветеранов, старшего поколения и представителей поколений семидесятых, воспитанных на лицемерной, тотальной коррупции идеологией, символами, жертвами Великой Отечественной войны в брежневскую эпоху. И только лишь для того, чтобы залатать черные дыры общественного сознания времен застоя советского общества потребления, поколения 70-х должны были жить и работать «за себя и за того парня», погибшего на полях страшной войны.

Теперь Россия и российские граждане не брезгуют ничем, подбирая все презренное, «совковое», авторитарное, брошенное в 1990-е: останки погибших, кости скелетов, черепа погибших, замученных, расстрелянных теперь не обязательно с благоговением возносить на алтарь национального самосознания. Архаичное мироощущение России под маской псевдо-цивилизованного пространства ведет себя вполне под стать средневековью, даже если обходится символами или знаками праха и тлена. Почему бы и нет? Ведь в те далекие века, «кости скелета рассматривались и как средство профилактики. Хорошим делом считалось носить их на шее или зашивать в одежду — не как символическое напоминание о неизбежной смерти, а как профилактический амулет. Так, солдаты на войне носили на себе косточки пальцев убитых. Из обожженных костей счастливых супругов или страстных любовников приготовляли возбуждающий любовный напиток»[9].

Средствами профилактики сексуальной энергии теперь стали братские могилы, советские ритуалы, памятные даты, памятники военного времени, книги, фильмы, музыка, золотые звездочки погон, – все то, что осталось лежать прахом на территории погибшего СССР. Личные вещи героев, видных и не очень полководцев и военноначальников, воспоминания, мемуары, увещевания, герб и гимны СССР и бесконечные как Лета воспоминания. Или проклятия недалекому прошлому и собственной глупости. В этой немыслимой пляске на гробах тоталитаризма коллапс СССР может с легкостью стать новой жизнью. Для этого даже нет потребности в чуде, особых программах, пятилетних планах и призывов с высоких трибун. Следует лишь воспользоваться останками, мощами, чтобы они укрепили того, кто к ним прикоснулся, вселили новые силы, на худой конец, дал возможность забыться сладкими или тревожными снами об ушедшем прошлом и несбыточном будущем.

Разве советский человек – символ сгинувшего величия – не сможет стыдливо и робко хотя бы символически жить в слабых сердцах редких российский миллионов? «Жить как частица рода, жить в частях и фрагментах своего тела, которое после рассечения продолжало сохранять в себе важные целебные свойства. Кости, зубы, внутренности, половые органы, а также кровь и жир пользовались огромным спросом у врачевателей из простонародья, которые находили им применение для множества разных целей. Мертвое тело было главным источником этих запасов»[10].

Врачевателей, пророков, апостолов, колдунов и знахарей от политики, экспертных сообществ, идеологов, футурологов предостаточно. Кто только не пытается найти траву забвения после коллапса сверхдержавы на полях Великой Отечественной войны, в братских могилах десятком миллионов советских людей. Но только то и остается, что метаться, кружиться, в паре, парами, политическими хороводами и мифическими пророчествами и видениями, - Danse macambre бесится на тротуарах и проспектах, шоссе и дорогах, городах и селах, на гробах, на сожженной когда-то земле, на миллионах погибших иллюзий, надежд и устремлений.

«Вставай, страна, когда-то огромная,

Вставай, на…»

А, собственно говоря, на что? Звуки Пляски смерти зовут современников на проспекты и площади, символические мертвецы сталинизма под руководством мумии Сталина ждут молодую свободную Россию и даже всех членов комиссии по десталинизации на бешеный хоровод, «со всеми чертами дьявольского веселья, присущего обитателям ада». Смерть СССР «пляшет, скачет, дурачится под звуки музыки, как бы с целью надсмеяться над теми, кто» решил не замечать собственной пустоты.

* * *

«В средние же века, с благословения христианского духовенства, последовало применение античного понятия “танца”, как движения, ведущего к могиле. Простая походка, в последнем жизненном шаге человека, казалась слишком ординарною. Недаром, в немецком и русском языках сохранились выражения “vertanzen” (проплясать), употребляемые, как сарказм при потере состояния или чего-либо ценного в жизни. Даже и с церковной кафедры немецкие проповедники нередко употребляли это выражение, предостерегая слушателей, чтобы они не проплясали “жизнь вечную”»[11].

И немецкий сверхчеловек нацизма, и русский человекобог коммунизма проплясали не только жизнь вечную, но и память собственной истории. Что пляшет зеленая и лопоухая «Россия» в без-временье, на пустом постсоветском пространстве?

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] См.: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/2011/06/20/262393#ixzz1PnvnOyAx

[2] «Послание Президента Российской Федерации Федеральному Собранию». С. 3.

[3] Послание Федеральному Собранию Российской Федерации 25 апреля 2005 года

[4] См.: http://spb.rbc.ru/topnews/17/06/2011/601094.shtml

[5] См. Robert I. Rotberg. «The New Nature of Nation-State Failure», Washington Quarterly, XXV (2002), 85–96; «Failed States in a World of Terror», Foreign Affairs, LXXXI (2002), 1–13.

[6] См.: Делюмо Ж. Грех и страх: Формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII-XVIII вв.) — Екатеринбург — Изд-во Урал. ун-та. — 2003 — с. 92-147.

[7] Худеков С. Н. «История танцев». См. на сайте villanella.ru

[8] См.: Делюмо Ж. Грех и страх: Формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII-XVIII вв.) — Екатеринбург — Изд-во Урал. ун-та — 2003 — с. 92-147.

[9] Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М.: «Прогресс» — «Прогресс-Академия», 1992.

[10] Михель Д. Власть, знание и мертвое тело. Историко-антропологический анализ анатомических практик на западе в эпоху ранней современности // Логос. 2003. № 4-5 (39). С. 219.

[11] Худеков С. Н. «История танцев». См. на сайте villanella.ru

       
Print version Распечатать