Пение достаточного основания

Делёз Ж. Лекции о Лейбнице. 1980. 1986/87 / Пер. с фр. Б.М. Скуратова. – М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. – 376 с.

Когда мы идем на лекции или даже слушаем/читаем их в записи – мы ведь далеко не всегда ожидаем встретить в них нечто новое в содержательном плане по сравнению с текстами, подготовленными к публикации самим автором. По крайней мере, не всегда в этом состоит наш интерес – это не «информация», которую можно получить массой других путей и способов, и не «знание», а скорее именно приближение к пониманию автора – иная его сторона, то, что может позволить иначе, глубже или просто по-другому прочесть в том числе и знакомые тексты.

Лекция возвращает нас к конкретному и сиюминутному, случайному и необходимому. К необходимому – через постоянство, возвращение к одним и тем же темам, иногда к одним и тем же конкретным словам и оборотам, знакам одновременно привычного и содержательного – прорисовывающимся резче поверх случайных поворотов говорения, ограниченности временем, состоянием здоровья, настроением – и настроенностью аудитории. Отделяя то, что необходимо донести, вопреки всем случайностям, от произвольного – но и последнее разворачивается в своем интересе, поскольку «произвольность», вроде бы «первые попавшиеся» примеры, ответ на реплику образуют самостоятельные узоры, тем более интересные, что уже не подконтрольны авторской воле, независимо от нее образуя новые сюжеты или варьируя известные самому говорящему, в данный момент обращенному на другое.

Публикуемые лекции интересны с точки зрения ранних формулировок, приближения к будущей книге («Складка. Лейбниц и барокко», 1988), но этим отнюдь не ограничивается их интерес, поскольку круг затрагиваемых вопросов в лекциях существенно шире, чем в книге – а некоторые из сюжетов, присутствующие в книге сжато, как намеки, здесь разворачиваются подробно, как, в частности, сопоставление Лейбница и Беркли – приводящее Делёза к необходимой телесности. Стоит отметить, что данные лекции имеет смысл читать вместе со «Складкой», поскольку, к сожалению, из лекций сохранились не все, да и сохранившиеся записи – не полны. Это большие «фрагменты разговора», но не разговор целиком, так что, если угодно, читатель может поставить себя на место венсенского студента, то опаздывающего на лекцию и слушающего с середины, то засыпающего или отвлекшегося на подругу/друга, а то и вовсе нашедшего на этот день занятие более интересное, чем слушать лекцию Делёза.


Пять лекций 1980 г. и одиннадцать 1986/87 г. образуют своеобразное кружение вокруг основных тем – одновременно позволяя оценить преподавательское мастерство Делёза, раз за разом возвращающегося к ключевым моментам, углубляя ранее данное в первом наброске, связывая с сюжетами, введенными далее – демонстрируя невозможность в конце концов свести философию к «работе с понятиями», невозможность выстроить «систематическое изложение», которое не уничтожило бы тем самым то, что пытается передать – или, точнее, чтобы систематическое изложение вновь стало тем, изложением чего оно является, связи, даваемые в развертке, должны вновь срастись.

Говоря о Лейбнице, Делёз подробно останавливается на вопросах, которые позже вместе с Гваттари развернет в «Что такое философия?» – в первую очередь вводя «концепт», разграничивая его с «концепцией», не говоря уже о «понятии» – и о «концепте» как о крике – и изложении как пении, о множестве криков, которые отличаются друг от друга – мы кричим по разному и различно и различно переводим крик в пение, как в опере, где пропеваем разные крики, в текст – где, если угодно, «пропевается крик» (а сами крики могут быть ритмически организованы): «Когда философ велик, то, сколько бы он ни писал абстрактнейших страниц, абстрактными они являются лишь потому, что вы не сумели уловить момент, когда он кричит» - и далее: «Вернемся к пению достаточного основания» (стр. 98).

В этих текстах имена Лейбница и Эль Греко в непосредственной близости не оказываются – но дважды, в наиболее напряженных местах, там, где необходимо отослать к совершенно наглядному, п(р)осняющему барокко – и Лейбница, барочного мыслителя par excellence – Делёз обращается к Эль Греко, к двухэтажности его живописи, складкам и сгибам двух этажей – и если в первом случае Эль Греко только дополняет пример живописи Тинторетто (стр. 166 – 167), то в лекциях 1986/87 останется лишь один Эль Греко – с анонимным «барокко» вокруг, там, где конкретные имена избыточны.

У непосредственной записи речи Делёза прекрасный переводчик, которому удается воспроизвести и долгие рассуждения, и живую перебивку аудиторного говорения, Б.М. Скуратов отмечает контраст говорения с тем, как Делёз пишет: «<…> главное ощущение от “Лекций” Делёза – непрестанное биение, можно даже сказать, взволнованная пульсация мыслей. Мне приходилось переводить “Лекции по социологии” Адорно, и надо сказать, что единственное отличие разговорного языка Адорно от его произведений – в том, что он не всегда успевает за грамматикой своих сложнейших мыслей и фраз. Делёз же пользуется краткими, рубленными фразами, мгновенно доходящими до слушателя» (стр. 12) – откуда пускается в рискованное сопоставление: «Единственная приходящая мне в голову (может быть, не вполне обоснованная научно) аналогия в истории философии – сочинения Ницше, особенно последнего периода. Как пишет Франсуа Досс, Делёз (не без некоторой болезненности) не любил выпячивать свою личность и никогда не рассказывал о себе. Тем не менее “Лекции о Лейбнице”, по-моему, представляют собой “Ecce Homo” на делёзовский лад!» (там же). – Делёз очень ценил неакадемических философов, тех, кто пребывал на грани – а является ли их текст философским? не литература ли это? – т.е. то, куда можно сбросить все, не подходящее под готовую разметку. Собственно, и сами лекции читались в специфическом месте – Венсенском университете, своего рода анти-унитверситете, альтернативе привычному университетскому образованию, а второй из публикуемых циклов оказался последним, прочитанным Делёзом перед уходом на пенсию: во многом будучи разговором с самим собой, перед аудиторией, вряд ли способной оценить его интеллектуальные ходы – по крайней мере, ей приходилось напоминать, кто такой Бергсон – и, как иронизировал Делёз при переходе от «точки зрения» ко «включению»: «Я догадываюсь, что вы очень хорошо поняли это. А так как вы ничего не выражаете, по вашим лицам ничего не расшифруешь… Лейбниц говорил, что в вашей душе – а вы прекрасно видите разницу между точкой зрения и душой, - в вашей душе вы великолепно читаете. На первый взгляд, вы ничего не видите… в вашей душе» (стр. 146). Если аналогия Скуратова верна, то перед нами опыт особого рода – поскольку крикнуть в пустоту гораздо проще, чем говорить о том же, скрывая крик под ровным тоном, обращая в «пение», перед лицами, по которым «ничего не расшифруешь».

       
Print version Распечатать