Пейзаж как политика

Даже не верится, что нынешняя выставка в честь Адриана Цинга (1734 – 1816) «Предшественник романтизма» – первая в истории. Только в 2012 году Художественные собрания Дрездена и Кунстхаус Цюриха решили вместе провести музейную ретроспективу швейцарского художника, о котором до последнего времени писали далеко не все энциклопедии, даже из тех, что посвящены графическому искусству.

А ведь при жизни Цинга не было, казалось бы, пейзажиста популярнее, чем он. Именно Цингу принадлежит создание мифа «Саксонской Швейцарии». Ландшафты вокруг Дрездена он рисовал на протяжении десятилетий, оттиски его гравюр собирали по всей Европе.

Графика занимает главное место и на выставке в Цюрихе, где Цинг, уроженец Санкт-Галлена, начинал постигать секреты гравирования. Позднее он учился в Берне и Париже, а в 31 год получил приглашение на должность преподавателя графики в Художественной академии Дрездена. 500 талеров и бесплатная квартира в здании академии показалась ему достаточным основанием, чтобы оставить французскую столицу.

Правда, его первая встреча с саксонским ландшафтом закончилась плачевно. 30 августа 1766 года, во время поездки в горы, он рисовал крепость Кенигштайн – и был арестован, поскольку это была закрытая военная зона. Даже два года спустя, когда саксонский князь разрешил ему зарисовывать все что угодно, исключение было сделано лишь для Кенигштайна: доступ сюда по-прежнему был запрещен.

Дело было, вероятно, в поразительной способности Цинга передавать все детали ландшафта, будь то леса Тюрингии или Богемии. Точность все же не была единственным достоинством его гравюр (благодаря им, а не живописи, тоже представленной в Цюрихе, он и стал знаменит). Иначе как бы смог он оказаться среди предшественников романтизма? И было ли бы у него так много учеников? Работы некоторых из них показывают в Кунстхаусе. Карл-Август Рихтер и его сын Людвиг, Йохан Йентш, Конрад Геснер и Йохан Фейт тоже были специалистами по идиллическим видам, горным ландшафтам и кладбищенским пейзажам – сюжетам, популярным у заказчиков той поры.

Незадолго до смерти Цинг вошел в конфликт с русским генералом Николаем Репниным-Волконским, в ходе наполеоновских войн ставшим в 1813 году генерал-губернатором Саксонии. Почему-то тот решил отстранить старого Цинга от работы в Академии (художник к этому времени стал профессором и получал 600 талеров в год плюс сто на квартиру), и только вернувшийся из прусского плена саксонский король Фридрих-Август I восстановил статус художника.

Такое решение Репнина-Волконского выглядит странным, ведь он отличался взвешенностью решений и слыл позднее в России порядочным человеком и мудрым чиновником. Генерал-адъюнкт был старшим братом декабриста Сергея Волконского, а двойную фамилию получил в честь деда, фельдмаршала Репнина, указ об этом издал в свое время Александр I.

Почему знаменитые при жизни авторы после смерти становятся безвестными? История искусства не знает универсального ответа. Цинга начали критиковать уже его ученики – за излишнюю верность натуре. Возможно, они расчищали место на арт-рынке для своего творчества – так и сын И.С. Баха Карл-Эммануэль-Филипп ревновал отца к его известности, думая, что сам он гораздо лучше как композитор. Но все же Цинг оставался поэтом пейзажа, а не его хроникером. Иначе многое ли мог бы почерпнуть для себя из его творчества Каспар Давид Фридрих?

Главное в его наследии – не столько техническое совершенство, но взгляд на Природу как на собеседника, способного многому научить, заставить о многом задуматься.

Цинг был причастен к тому новому пониманию пейзажа, что воцарился в Европе благодаря Руссо (выставка, посвященная руссоистскому пейзажу в швейцарском искусстве проходит до 16 сентября в музее истории искусства Женевы). То, что пейзаж, и горный, и городской, стал пониматься одинаково, и то, что сам этот пейзаж был в целом родственен (отсюда и «Саксонская Швейцария» с отсылкой к Альпам, и «Северная Венеция» - об Амстердаме, а затем и Петербурге) – стало основой последующего политического единства континента.

Европа начала объединяться не только и не столько благодаря политике, сколько благодаря эстетике. «Общий дом», о котором говорят сегодня в Старом Свете – не просто метафора, но следствие общего пейзажа, точнее – пейзажа, увиденного и обдуманного схожим образом. Потому столь важными оказались перемещения художников в XVIII веке, от двора к двору, из страны в страну. Их заказчики, вольно или невольно, закладывали основы новой географии. При всем внешнем хаосе государственного устройства, обилии мелких королевств и княжеств, границы стали незаметно переписываться в пользу идейного единства. Культурное пространство подтачивало пространство политическое, мода и общий взгляд оказывались важнее амбиций отдельно взятых монархов и министров.

Поначалу Россия тоже участвовала в этом процессе – и не только на равных, но даже с некоторым бонусом, свойственным абсолютным монархиям, тяготеющим к гигантомании.

Но однажды признаки силы становятся признаками слабости. Увеличение в размерах не подталкивает организм к увеличению головного мозга, и там, где другие начинают объединяться, империи предстоит разрушение.

Может, Репнину-Волконскому стоило быть помягче с гравером?

Выставка в Цюрихе продлится до 12 августа.

Иллюстрации:

  1. Adrian Zingg. Dresden and the Augustus Bridge from the left bank of the Elbe
    Outline etching with brown wash, 97 x 165 mm (trimmed)
    Collection of Prints, Drawings and Photographs, Dresden State Art Collections
  2. Adrian Zingg. The cowshed in Saxon Switzerland, 1786
    Pen in black, aquatint, 358 x 519 cm
    Albertina, Vienna
       
Print version Распечатать