"О какой современной философии мирового уровня может идти у нас речь?.."

Виталий Анатольевич Куренной (род. 1970) - кандидат философских наук, доцент кафедры истории философии философского факультета ГУ-ВШЭ, сотрудник Центра феноменологической философии философского факультета РГГУ. Координатор проектов фонда "Наследие Евразии". Научный редактор журнала "Логос", руководитель отдела аналитических исследований "Политического журнала". Сфера интересов: история современной философии, науки о культуре, социальный и политический процесс в современной России. Переводчик работ К.-О. Апеля, Э.Гуссерля, Р. Ингардена, А.Райнаха, Г.Фреге и др.

В прошлом году под редакцией Куренного вышла книга "Мыслящая Россия. Картография современных интеллектуальных направлений", дающая срез актуального состояния интеллектуального процесса в России. Наша беседа с Виталием Анатольевичем состоялась в рамках проекта "Современная русская философия".

"Русский журнал": Виталий Анатольевич, в прошлом году вы выпустили книгу "Мыслящая Россия". Оправдался ли ваш замысел?

Виталий Куренной: Судить читателям. Что до моего личного мнения, то, конечно, не удалось больше, чем удалось.

РЖ: Почему среди авторов книги так мало философов? Могли бы вы дать принципиальное различие таких понятий, как "философ" и "философовед"?

В.К.: Странная информация: из более тридцати авторов издания половина имеет научную степень по философии (если не вторую, то, по крайней мере, первую). Что естественно, учитывая рефлексивную задачу, которую ставил себе проект. Другое дело, что в работе не рассматривается философия как домен современной публично-значимой интеллектуальной активности в России. Но это другой вопрос, и на него есть свой ответ.

Про различие между "философом" и "философоведом". Мне не первый раз встречаются такого рода дистинкции. По сути, это инфантильный защитный жест. Обычно такие различия используют люди, которые плохо представляют себе, что такое философия, чтобы тем самым как-то защитить свое оригинальное творчество, имеющее с философией мало общего, от тех, кто в этом действительно что-то смыслит. Лосев иронично называл таких самодумов "доморощенные философы".

Более продуктивным в нашей ситуации мне представляется классическое античное различие "философов" и "филологов". В основной своей части то, что вызывает в России интерес под именем "философии", является именно "филологией". Это не философия, а некие словесные артефакты, которые оцениваются публикой исключительно по эстетическим критериям. А это и есть в чистом виде филология, то есть "любовь к слову". В широких непрофессиональных кругах "философами" у нас называют в основном тех, кого более адекватно подводить под хорошее старое русское понятие "литератор".

РЖ: Что вы можете сказать о современном состоянии русской философии?

В.К.: Само понятие "русская философия" проблематично. Вы имеете в виду всех кандидатов и докторов философских наук РФ, то есть всех тех, кого российское научное сообщество относит к философам? Или вы имеете в виду тех, кто сам себя называет "русским философом"? По поводу второго я сказать ничего не могу - мало ли кто себя философом величает. По поводу первого все очень просто: "современное состояние русской философии" представлено всеми, кто признан российским философским сообществом в качестве таковых. Ради интереса заходим на сайт ВАК и смотрим последнее объявление о защите докторских диссертаций по философии (1). Итак: 1) Еромасова Александра Анатольевна. "Ментальность русского человека как феномен национальной культуры (философско-антропологический анализ)". Ленинградский государственный университет имени А.С.Пушкина; 2) Красников Александр Николаевич. "Методология западного религиоведения второй половины XIX-XX веков". Московский государственный университет им. М.В.Ломоносова; 3) Матвеев Геннадий Матвеевич. "Мифоязыческая картина мира этноса (на примере чувашской мифологии и язычества)". ФГОУ ВПО "Чувашский государственный университет им. И.Н.Ульянова"; 4) Федяй Инна Викторовна. "Проблема власти в истории русской философии (конец XIX - начало XX вв.)". Российский университет дружбы народов; 5) Шмидт Вильям Владимирович. "Патриарх Никон и его наследие в контексте русской истории, культуры и мысли: опыт демифологизации". Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации; 6) Щитцова Татьяна Валерьевна. "Рождение и отношение между поколениями как предмет анализа в экзистенциально-феноменологической философии". Российский государственный гуманитарный университет

Из перечисленных философов мне известна лишь Татьяна Щитцова - своими статьями, переводами, деятельностью по изданию белорусского журнала "Топос". Она также известна другим философам, с кем мне приходится общаться. Представляет ли она сегодня "русскую философию"? Или белорусскую? Я не знаю, как ответить на этот вопрос, но коль скоро она защищается в России, то будет, надеюсь, признанным отечественным научным сообществом российским философом.

Других я не знаю (в том смысле, что не знаком с их творчеством). И это нормально, поскольку я, как и любой современный философ, хорошо ориентируюсь лишь в некоторых областях философии. Что поделаешь, начиная примерно с середины XIX века специализации - это неотъемлемая черта современного знания, в том числе философского. Но при взгляде даже на нашу случайную выборку, честно говоря, должен признаться, что некоторые темы вызывают у меня некоторое замешательство. С трудом могу представить появление в настоящее время их аналога на немецком или английском языке.

Конечно, можно было бы перечислить целый ряд соотечественников, которых я считаю действительно крупными мыслителями. Но это будет лишь мое частное мнение, заданное определенной перспективой. Да и не к чему это: уж философов-то, по крайней мере, рейтинги не должны волновать. Проблемы с современной отечественной философией существуют и они весьма драматичны. Я бы даже сказал, что мы переживаем катастрофу, а перспективы и того хуже. Но это проблемы структурные, а не персональные. Они, кстати, мало чем отличаются от ситуации во многих других областях российского гуманитарного знания. Конечно, в конечном счете все упирается в людей, но я говорю не о том, что у нас нет "оригинальных" философов или "своих Гегелей". Ролей, подобной последней, в современной философии просто не существует, и мы, кстати, являемся свидетелями ухода со сцены последних динозавров из поколений, родившихся до Второй мировой войны.

Чтобы прокомментировать состояние "современной русской философии", затрону, впрочем, один крошечный момент (так, в порядке иллюстрации). Понимаете ли, сейчас философ в России должен, помимо всего прочего, быть материально обеспеченным в большей степени, чем его коллега в стране развитого капитализма. Почему? Да очень просто. В Россию давно не поступают современные издания. Что-то разрозненно попадает в отдельные библиотеки. Но даже чтобы воспользоваться этой малостью, вы должны иметь ассистента, который тратит время на дорогу, заказ, ожидание книг, делает для вас ксерокопии (которые, кстати, дороже, чем в любой западной университетской библиотеке). Но актуальные книги в массе все равно не приходят, и их вам придется покупать самому. Если, далее, вы их заказываете, скажем, на Amazon?e, то книги или потеряются, или, если они все же дойдут, наша таможня сдерет с вас немалую таксу за то, что вы хотите студентам преподать что-то помимо духоподъемных мыслей М.К.Мамардашвили или И.А.Ильина. Чтобы продуктивно поработать в нормальной, подчеркиваю, библиотеке, вам опять же нужно ехать за границу. Такие поездки никто в стране вам не оплатит. Значит, придется или заниматься весьма экзотическим, согласитесь, библиотечным туризмом за свой счет, или искать какой-нибудь подходящий зарубежный грант (который вам, может быть, совсем неинтересен). Получается, что на все это вы должны сами заработать, все это организовать и т.д., тогда как ваш западный коллега в это время спокойно занимается своим профессиональным делом. И это лишь малая, совершенно техническая проблема, о которой и упоминать как-то неловко. Так о какой же современной философии мирового уровня может идти у нас речь? В то же время современная философия в России не может состояться и как род хобби для состоятельных людей. До какой-то степени это было возможно еще до Шопенгауэра, но современная философия в собственном смысле слова - это весьма сложная система коммуникации, основанная на жестком профессионализме.

РЖ: Согласны ли вы с тезисом "в России есть философы, но нет философии"? Или вы считаете, отталкиваясь от слов В.Н.Данилова, будто у нас "философии нет до такой степени, что зафиксировать ее отсутствие просто невозможно"?

В.К.: Такого рода хлесткие формулировки отсылают к проблеме "филологии", которую я только что затронул. Сказано смачно, но вот что именно? Чтобы проанализировать поставленный вопрос, пришлось бы очень долго разводить не один десяток смыслов слова "философия", определяя, в каком отношении данное высказывание смахивает на правдоподобное, а в каком оно, очевидно, ложно. Если ответить, полагаясь на здравый смысл, ограничусь следующим замечанием. Есть, конечно, и философы, и философия. Вопрос только в том, какого они качества и свойства. И наконец, третий момент (философы же должны рефлексировать, не так ли?): зачем авторам такого рода тезисов требуется их выдвижение, что они хотят тем самым сказать о самих себе?

РЖ: Можно ли назвать главным грехом отечественной философии культуртрегерство? Или неприятие русской философии в мире по-прежнему является идеологическим пережитком?

В.К.: Главным, конечно, нет. Я бы даже сказал, что ровно наоборот. Капитал, которым владеют представители философского и, шире, гуманитарного сообщества, имеет две составляющие - некие знания и некие социально-корпоративные позиции. Обычно и то и другое используется как ресурс либо для наращивания существующего капитала, либо для конвертации его в другие формы. Для России культуртрегерство нехарактерно. Вспомните, хотя бы, что у нас не было нищенствующих монашеских орденов. Есть, правда, некая техника приведения себя в экзальтированное состояние, позволяющее считать себя "культуртрегером". Макс Вебер в связи с русскими интеллектуалами использовал термин Георга Зиммеля "стерильная возбужденность", имея в виду, как выражался Вебер, некую интеллектуальную романтику "без всякого делового чувства ответственности". Мне кажется, что пример бичевания себя за "грех культуртрегерства", на который вы сослались, является одним из приемов такого рода техники интеллигентской экзальтации.

Переход ко второй части вопроса я не очень понял. Русская философия интересует в мире тех, кого она и интересует. В основном это очень специальный историко-философский интерес. Были и сравнительно существенные систематические влияния, например М.М.Бахтин. В такой области, как философия кино, работы наших соотечественников вообще являются стандартом (мы же отчего-то предпочитаем Делеза). В.С.Соловьев, С.Л.Франк и некоторые другие русские религиозные философы интересны, понятно, главным образом католикам (к их философии, выражаясь вашим языком, в этой среде, действительно, есть "идеологическое приятие"). Но в основной своей массе она неинтересна, потому что вторична и обладает высокой степенью социальной и культурной контекстуализации. Межъязыковые и межкультурные коммуникативные издержки опять же крайне высоки. Если вы философ в какой-нибудь небольшой восточноевропейской стране, у вас просто нет другого выхода, как только писать по-английски. У нас же есть свой, пусть и небольшой, внутренний рынок, который фактически закрыт для конкуренции - можно почти все что угодно втюхивать под маркой "философии". Спорадический интерес к некоторым современным нашим философам в западных странах, который я иногда наблюдаю, является, по сути, этнографическим, а не теоретическим. Тянет, самое большее, на газетный фельетон. Да вот еще и Борис Гройс завалил немецкие магазины переводами философов вроде Н.Ф.Федорова. Даже не знаю, как оценить эту популяризацию русской философии...

РЖ: Какой "-изм" вы предвидите после краха философии постмодернизма? Может быть, пришла пора для новой метафизики?

В.К.: Мне ничего неизвестно о "крахе философии постмодернизма". Мыслители, которые ассоциируются с этим, весьма условным, направлением, всегда подвергались предсказуемой критике со стороны академического мейнстрима, поэтому никакого "краха" быть, конечно, не могло, а была довольно понятная игра различных стратегий в определенных условиях. Другое дело, что у этого явления существовал целый ряд социальных, политических и культурных контекстов, которые из российской перспективы просто не улавливаются и к нам не относятся. И вот эти-то контексты в последнее время весьма существенно изменились. Вспомните 11 сентября, посмотрите фильм "300 спартанцев" или почитайте Алекса Каллиникоса - и вы поймете, о чем я говорю.

Теперь о "новой метафизике". Вопрос довольно неожиданный. Метафизика, вообще-то, никуда не девалась из философии. Другое дело, что метафизику в смысле Аристотеля развивают в основном весьма определенные философские круги, связанные, например, с католичеством. Почему ее нет в России - вопрос к нашему православию. Вольфова же "Metaphysica generalis", которая с легкой руки Канта стала называться онтологией, вообще никогда не испытывает недостатка в тружениках на своем поле. Даже если посмотреть на содержание того, что преподается сейчас в основной своей массе в России под видом систематической философии, читающейся в вузах, то легко заметить, что это несколько подретушированный диамат, по своему содержанию представляющий собой определенного рода онтологию. Конечно, по содержанию она сильно отличается от того, как обсуждаются онтологические проблемы в той же аналитической философии. Но это довольно сухие и специальные темы. Вас, например, сильно интересует проблема тождества, проанализированная средствами современной логики?

РЖ: Как вы думаете, чьей служанкой являлась русская философия в прошлом, является сейчас и будет являться в будущем?

В.К.: Насчет советского периода, думаю, ответ очевиден. Советское общество - это самый потрясающий (и пока совершенно не осмысленный) случай философического общества. Удивительный заповедник, где философия номинально-публично играла такую роль, какую она не играла нигде и никогда. Это, однако, слишком обширная тема, чтобы на ней можно было кратко остановиться.

Относительно сегодняшнего дня скажу только то, что наблюдаются довольно забавные потуги вернуть философии некую масштабную роль идеологической "служанки" государства (или того, что у нас им называется). Исторически это вполне объяснимо. Другое дело, когда в этой роли пытаются выступать молодые люди, причем на добровольных началах. Конечно, это наивность: философия как служанка современному государству (или "обществу") не нужна. Оно вообще по-другому устроено. В этих потугах мне видится или ложное сознание, или какой-то совсем уж примитивный карьеризм. Хайдеггер однажды заметил, что философия - один из весьма немногих способов вести в современном обществе свободную жизнь. Зачем же продавать эту возможность (с какими бы сложностями ни была в настоящее время сопряжена попытка ее реализации) за пряник от начальства и, добавлю, без видимых общественных последствий? Потому что единственное, что может получиться из этого "служения", так это известный исход по Салтыкову-Щедрину: "Добрые люди кровопролитиев от него ждали, а он чижика съел".

РЖ: Смогли бы вы издавать глянцевый философский журнал? Что бы он из себя представлял?

В.К.: Проект издания популярного философского журнала - одна из старейших тем для обсуждения в кругах тех людей, с которыми я общаюсь (последний раз, кажется, обсуждали с Михаилом Маяцким). Это что-то вроде разговоров о том, что хорошо бы бросить эту философию и заняться наконец каким-нибудь человеческим делом. Если у вас есть конкретный и вразумительный запрос, то с удовольствием подумаем над проектом. Ввиду периода отпусков я бы, со своей стороны, предложил что-то вроде журнала "Записки философа-путешественника". Или более агрессивный вариант, находящийся ровно в струе новейшей журнальной волны, - "Русский номад-любомудр".

РЖ: Вы являетесь сотрудником Центра феноменологической философии РГГУ. Насколько вторична отечественная феноменология? Как можно заниматься феноменологией, если ее основатель - Э. Гуссерль - проклял всех феноменологов?

В.К.: Такой факт из истории феноменологии мне неизвестен. Гуссерль размежевался с ранней версией феноменологии (не без давления доминирующего в Германии кантианства), но проклятий там не было ни с той, ни с другой стороны. Это, впрочем, длинная и довольно запутанная история.

РЖ: Что заставило вас обратиться к темам философских институций и русской интеллигенции?

В.К.: Институциональный аспект считаю важнейшим для понимания функционирования современной (да и не только современной) философии. Рефлексия и анализ институциональных факторов - это еще и принципиальный момент философского осмысления собственной ситуации. Что же касается темы русской интеллигенции, то она слишком обширна, чтобы интересовать меня как таковая. Однако я сейчас, помимо прочего, с удовольствием занимаюсь анализом русского педагогического и протопедагогического дискурса XIX - начала XX веков.

РЖ: Вы разводите такие понятия, как "институт" и "учреждение", говоря о том, что в России институты были насажены искусственно (=насильно) в виде учреждений. Однако ваше сравнение с армейским институтом дедовщины страдает однобокостью, поскольку в армии существует еще и такой институт (а не учреждение), как "уставщина". Может быть, вы уточните свою позицию?

В.К.: В терминологии работы, на которую вы ссылаетесь, армейские уставные отношения выступают именно "системой ролей и моделей взаимоотношений, предписанных учреждением". Почему вы решили, что это "институт", коль скоро эта система отношений не может сама себя поддерживать и воспроизводить без серьезного дополнительного давления? Другое дело, что применительно к армии расслоение института и учреждения имеет несколько иной генезис, чем в том случае, когда социальная технология просто импортируется и имплантируется. Это расслоение связано с тем, что современная армия перестала выступать в качестве института национальной модернизации по отношению к значительной части призывников (урбанизированные русские ребята), то есть она не выполняет свою национально-политическую функцию. Став тем самым отчужденным "внешним" учреждением, она породила спонтанный институциональный субститут самой себя в довольно уродливой форме дедовщины.

Правда, в этой теме важен личный опыт. Именно на его основе армейскую жизнь очень удачно попытались, на мой взгляд, проанализировать авторы одного из недавних номеров "Социальной реальности". У меня в этом смысле был хороший опыт (правда, я бы его никому не пожелал повторять): жесткая уставная учебка, после которой - беспредельная даже для Забайкалья неуставная часть. Хочется надеяться, что все это меняется. Но чтобы не вдаваться в лирические отступления, с удовольствием могу отослать вас к спектаклю Е.Гришковца "Как я съел собаку". Гришковец очень пластично и наглядно выразил проблему, о которой я говорю. В частности, обратите внимание на риторический вопрос о том, кому лично была нужна его жизнь на Русском острове, где, судя по всему, располагалась типичная уставная учебная часть. На фоне этого абсурда, лишенного всякого смысла в горизонте жизненного мира, даже поедание его лирическим героем собаки выглядит вполне осмысленно.

РЖ: В параграфе "Апория интеллигента" вы подмечаете перформативную парадоксальность теорий интеллигенций, однако для ее разрешения выбираете методологию практики, упуская из виду при этом соответствующую презумпцию, согласно которой методологически-корректным может считаться только автореферентное высказывание. Навязывание одной теории интеллигенции экстратеоретическими способами изначально обречено на неудачу, поскольку предполагает критику, тогда как автореферентное высказывание "Свободно парящей" в мире идей интеллигенции не существует, она всегда связана с интересами больших социальных групп" самоизобличает себя, являясь более метатеоретическим, чем любые другие неавтореферентные.

В.К.: Это невнимательное прочтение текста. Аргумент от практики используется для того, чтобы продемонстрировать предельные выводы одной из критически разобранных "апорий интеллигенции". Моя позиция, напротив, состоит в том, что (цитирую) "интеллектуальная деятельность, если не считать ее противоречивой, а значит, и совершенно пустой по своему информационному содержанию, должна нормироваться некоторой ценностью, обращение к которой позволяет ему преодолевать замкнутый горизонт собственной локальной групповой или индивидуальной позиции". Эта позиция близка известной точке зрения Мангейма, а среди современных авторов - З. Бауману и в какой-то мере тому же Ю.Хабермасу.

РЖ: Как вы оцениваете концептуалистскую теорию интеллектуала, предложенную покойным Д.А.Приговым?

В.К.: Схематические теории интеллигенции меня в настоящее время не очень интересуют по причинам, которые уже были названы выше. Если бы это было аналитическое и эмпирическое описание каких-то интеллигентских кругов, то это, пожалуй, было бы интересно.

РЖ: Что вы можете сказать о теории интеллигенции Ф.И.Гиренка? Как вы ее откомментируете?

В.К.: Я ее не знаю. На мой взгляд, есть всего четыре теории интеллигенции высокого уровня - по терминологии Р.Мертона. (Смотрите текст в упомянутой вами "Картографии современных интеллектуальных направлений".) Ну и, конечно, разные их вариации. И у меня есть некоторые основания считать, что здесь нельзя придумать еще что-то оригинальное. Поэтому новации в этой области, если они не конвертированы в эвристически продуктивные исследования, для меня не представляют интерес. Теоретических вариаций на эту тему можно предложить много, но, согласитесь, смешно горевать о том, что русская философия окружена каким-то "идеологическим неприятием" в мире, если для ознакомления с более или менее фундированной историей русской интеллигенции приходится брать книгу немца Отто Мюллера.

РЖ: Знакомы ли вы с концепцией культурала питерского философа В.В.Савчука? Можно ли выстроить следующую цепочку интеллектуального преемства: "интеллигент - интеллектуал - культурал"?

В.К.: Нет, не знаком. Цепочка не внушает мне большого доверия, хотя, возможно, все дело только в том, что я не знаю, кто такой "культурал". Сейчас я, например, вплотную занялся областью, проходящей у нас под грифом "культурология". Это весьма сложная и неоднородная область.

РЖ: Каков ваш основной философский концепт?

В.К.: Соблазнительно ответить на известный манер: "Всегда!". Если серьезно, то я просто не понимаю вопроса. Философия - это всегда трансцендирование, то есть выход за пределы. Если у вас есть "основной концепт", то это уже форма догматизма.

Примечания:

1. Данные на 15.06.2007.

Беседовал Алексей Нилогов

       
Print version Распечатать