Непредставленная политика

На заседании в РГГУ, устроенном Московским философским колледжем и Русской антропологической школой, участники попытались обсудить феномен политического на языке гуманитарного знания. Задача для гуманитарной мысли – одна из сложнейших. Мы привыкли считать: многогранная человеческая деятельность, отливающаяся в образцы культурных и художественных форм, только попутно затрагивает политическое. Но так было не всегда; большую часть европейской истории постыдная политика в стране мешала вдохновенным творцам, и потому учреждение правильной политики становилось их главной культурной задачей. Но не обернется ли восстановление этого политического масштаба реакцией, вроде той, которой нас пугает Умберто Эко, представляющий современных медиадеятелей своего рода универсальными теологами, открывающими дверь в новое Средневековье, где безмолвствующее большинство внемлет всезнающим носителям Откровения?

Основное поле разговора было создано спором Анатолия Ахутина и Алексея Глухова. Оба исходили из античного полиса как образцового представления политики. Но Ахутин говорил, что в политике реализуется разум, и политическое необходимо для того, чтобы решения человека становились разумными решениями. Такая позиция отвергает логику инвестирования в политику, вложений, которые позволяют выводить общее государственное хозяйство на новый уровень. Поэтому Ахутин даже настаивал, что «Государство» Платона – пример не политической, а антиполитической мысли: разве имеет описанная Платоном ферма или монастырь какое-либо отношение к тому достоинству, которым наделяет человека публично высказанная мысль?

Но Алексей Глухов повел разговор иначе: для него Государство Платона есть некоторое исключительное политическое решение; и в этом смысле, диалог Платона закономерно продолжает те разыскания о патологии и норме, которые проводили Афинские диссиденты-интеллектуалы, участники платоновского «Пира». Политика – всегда область исключительных решений: но если суверен добивается такого решения простым расходованием врученных ему природных сил, действуя как стихия и как учредитель закона, – то критика суверена, «непредставленная политика», обращается к проблеме легитимности, минуя проблему легальности. Согласившись с постановкой вопроса, которую только представил Григорий Юдин, Алексей Глухов рассудил, что конфликт «двух логик» – во многом еще и конфликт свободы и справедливости. Если континентальные философы говорят о свободе как об эксцентричном состоянии, отмене действующих правил, появлении «непредставленной политики», то для англо-американских философов важна справедливость, особенно в ее экономическом изводе. Справедливость – это принцип наиболее быстрого и оптимального превращения любой непредставленной политики в представленную. Тогда как европейские философы говорят не о правовой свободе, не о пакете прав и обязанностей, но о свободе, которую надо избавить от всех рациональных обоснований.

Эти тезисы Алексея Глухова вызвали полемику с разных сторон. На мысль о том, что континентальная философия исследует исключения, Андрей Игнатьев заметил, что в случае окончательной победы англо-американской философии политика будет просто признана патологией. Анатолий Ахутин, остановившись на мысли Глухова о том, что суверен должен быть многословен, делая вид, что как его политика представлена, так представлена и всякая другая, отметил, что такое многословие ничем не отличается от естественного состояния присвоения и войны всех против всех. Тогда как древние греки, говорил Ахутин, как раз стремились одинаково учредить свободу и справедливость, как безосновное обоснование «законного», а не «естественного» способа жизни. И если говорить о теперешней российской ситуации, то в ней ведётся борьба не за представленность и признание, а за саму политику.

В ходе дискуссии пришлось обращаться к историческим примерам. Андрей Игнатьев настаивал на том, что непредставленная политика – порождение невидимой руки рынка, то есть ситуации XVIII в., когда никакое представительство не может учесть всех рыночных метаморфоз. Петр Сафронов сказал, что нельзя сводить вопрос о политическом к вопросу о способе доступа к политической реальности: в противном случае мы не сможем объяснить, например, факт революции – вместо социальных изменений у нас будет только борьба за власть и реорганизация режимов доступа. Александр Марков отметил, что по сути, непредставленная политика в своем современном виде появилась, когда исчезла самопрезентация участника политики, когда человек уже не может сам себя представить политике. В наши дни нельзя уже учредить политику, послав телеграмму «Командую флотом», невозможен не только Гарибальди, но и Че Гевара; но возможна коллективная самопрезентация: «Вы нас даже не представляете», – разрушающая логику «чрезвычайного положения».

Весьма подробную историческую аргументацию развил Дмитрий Кралечкин, указав на сближение политики и экономики в рамках парламентской демократии. Кандидат «покупает» голоса обещаниями, тогда как политик играет «роль» эффективного экономического агента, повышая свой кредитный рейтинг. При этом депутат может ориентироваться как на «избирателя», так и на «национальный интерес»; то есть менять свои стратегии вместе с завоеванием новых «рынков». Такая эмансипация политики от политического, по мнению Кралечкина, продолжается и сейчас. Другое дело, целый ряд возражений касался того, что кризис парламентской демократии произошел на уровне представительства, но не на уровне участия в политике. Скажем, отношения между центром и регионами в самых разных странах мира только усиливаются, как и социальный менеджмент, то есть более активное участие граждан в делах управления. Другое дело, что в России плохо разработана теория социального менеджмента, а анализ отношений между центром и регионами упирается опять же в проблему «регионального патриотизма», когда в отдаленных регионах наиболее преданно поддерживают существующую систему власти – ведь показав себя «патриотом», ты не будешь чувствовать себя жителем «колонии».

Закончилась дискуссия разговором о позиции философа. Либеральная логика развития современного мира требовала уравнять «представленность» и «непредставленность» в рамках концепций прав человека. Консерваторы, напротив, продолжают говорить о том, что гарантией представительства является труд – и за счет этого они расширяют «права богатых» как деятелей интеллектуального и организационного труда. Но и в начале, и в конце разговора вдруг возникла фигура Славоя Жижека, только что заявившего, что российским профессорам «до смешного мало платят, и поэтому они уже фактически часть пролетариата». А раз так – то почему участникам дискуссии в РГГУ не стать субъектом политики, тем более, что Жижек в Москву в декабре не приехал.

       
Print version Распечатать