От редакции: Сегодня, за сутки до официального старта пекинской Олимпиады, начинается официальный визит Владимира Путина в Китай. Ведущий американский интеллектуал социолог Дэниел Белл в небольшой заметке рассуждает о том, как следует понимать идеологическую составляющую китайских перемен, куда именно движется Китай, оставляя позади свое коммунистическое прошлое.

Публичная политика открытости и заботы китайского правительства в ответ на разрушительное землетрясение в провинции Сычуань, кажется, только укрепила узы сотрудничества простого китайского населения и власти. Правительство и армия работали бок о бок с легионами добровольцев и частными предпринимателями для спасения жертв землетрясения. Даже самые консервативные циники не остались в стороне после эмоциональных речей премьера Вэнь Дзябао, обращенных к уцелевшим.

Но никакие героические подвиги не смогут долго прикрывать китайское правительство, поэтому стоит задуматься о том, что может обеспечить ему долгосрочную политическую легитимность. В конце концов, коммунизм потерял свое влияние. Так что же его заменит?

Большинство западных аналитиков считают, что решение следует искать в либеральной демократии (этим путем шли китайские либералы двадцатого столетия). Но есть и другой вариант. Он берет свои корни в священной традиции конфуцианства. Его возрождение заметно во многих слоях общества: в среде чиновничества, в среде критичной ко всему интеллигенции и в среде обычных граждан.

Церемония открытия Олимпийских игр в полной мере должна ознаменовать это всеобщее возрождение: вместо цитат Маркса на передний план выставляются изречения аналектов Конфуция. Такие высказывания как "Все люди братья", и "Нет ли большего удовольствия в жизни, чем встречать друзей, приехавших издалека?" будут обращены к миллиардам людей во всем мире, демонстрируя лучшее, что может предложить китайская культура.

Здесь, однако, мы сталкиваемся с проблемой. Начиная с династии Ханьшуй (более 2000 лет назад) китайские правители манипулировали политическими интерпретациями конфуцианства в своих собственных целях. Дабы оправдать такие явления, как слепое повиновение правителю, дискриминацию женщин и использование жестоких наказаний, учение было объединено с легизмом - другой важной политической идеологией Китая. "Официальное" конфуцианство, возрождаемое сегодня, не должно быть столь свирепо - оно подчеркивает социальную гармонию, мирное решение конфликтов. К сожалению, все это остается лишь в плоскости традиционной морали.

Но есть и другая интерпретация конфуцианства так называемое левое конфуцианство. Оно подчеркивает обязанность образованных слоев критиковать недальновидную политику властей, обязывает правительства обеспечивать материальное благосостояние людей и поддерживать их без опоры на традиционные семейные ценности. Также оно призывает правительство взглянуть на политику со стороны мировой перспективы и положиться на нравственную модель власти, нежели применять вооруженные силы для достижения политических целей. Левое конфуцианство дает свободу совести и возможность исповедовать свою веру и иметь свою точку зрения на религию. Оно открывает возможность общедоступного образования, так же как меритократия в правительстве, поручает функцию лидерства самым действенным и компетентным участникам правящей группировки.

Такие ценности, существовавшее до того как конфуцианство стало государственным атрибутом Китая, берут свои корни из раннего конфуцианства, из работ Мен-Цзы и Сюнь-Цзы. Во времена империи эта классическая традиция прославлялась такими учеными, как Хуан Цзунси. Сегодня новые конфуцианские левые, такие как Ганн Ян, призывают к созданию "конфуцианской социалистической республики".

Идеологи вроде Цзян Цинь открыто заявляют, что их интерпретация учения наиболее близка социалистическим идеалам: не "фактически существующему социализму" сегодняшнего Китая, а истинным идеалам Маркса и др. Эта конфуцианская традиция стремится оказать влияние на современную политику, оставаясь при этом в стороне от государственной власти и избегая ортодоксальности. Она всегда готова разграничить мечты и реальность.

Действительно, левое конфуцианство - отправная точка сложившегося статус-кво: оно необходимо для определения этических стандартов социальной критики и для вдохновения обычных людей грядущими перспективами светлого политического будущего. В отличие от коммунизма, оно предлагает будущее, основанное на традиции, не отвергая прошлого. В его теорию также вписывается китайский социализм.

Таким образом, учение направляет реформу властных институтов, исходя из того, что долговременная стабильность и законность политических учреждений требуют, чтобы они были основаны на традиционных началах. Цзян Цинь защищает идею трехпалатного законодательного собрания: демократически избранную "народную палату", представляющую интересы общества; "палату образцовых людей", обеспечивающую контроль над государственной социальной политикой, включая политику в отношении иностранцев и меньшинств; и "палату культурной преемственности", которая поддерживала бы различные религии и традиции Китая.

Такие конкретные предложения по политической реформе, вдохновленной конфуцианскими ценностями, крайне редко раздаются на материковой части Китая. Фактически все меньше серьезных ограничений накладывается на общественное обсуждение либерально-демократических реформ, возможно потому, что западная модель либеральной демократии все еще остается непопулярной среди китайцев. Сегодня же самой жизнеспособной альтернативой политическому статус-кво Китая остается конфуцианство.

Перевод Ивана Панарина