Необидная ясность

Памяти Андрея Полетаева (27 сентября 1952 - 18 сентября 2010)

Невероятно трудно примириться с уходом человека, благодарными которому оставались все его собеседники; даже те, кому удалось пообщаться с ним только мимоходом. В самом облике Андрея Владимировича Полетаева была особая целеустремленность, которая не позволяет взять фальшивый тон в разговоре с собеседником, и тем более, не дает собеседнику остаться в узком мире невольно усвоенных представлений.

Жребий историка-методолога, кем и был А.В. Полетаев, несравненно тяжелее жребия простого историка: если историк исследует, как прошлое подвело нас к текущей ситуации, то методолог истории смотрит, как вообще могло быть организовано это «прошлое», как устроено поле действительных фактов и мысль людей прошлого о самих себе. Обычный историк может искупить отсутствие в своих исследованиях такой перспективы предварительностью выводов, описательностью или гипотетичностью. А историк-методолог должен исследовать не только начала событий, но и их завершение, даже если начала и концы разделены десятилетиями и даже столетиями, предостерегая читателя от поспешных выводов из «начальных» фактов.

Тягостнее всего, что А.В. Полетаев скоропостижно умер на взлете своих трудов и замыслов: в этом месяце только что открылся исторический факультет ГУ-ВШЭ, на котором выверенный и взвешенный подход к прошлому должен был противостать голой фактографии и натянутым «характеристикам эпох». Следует вспомнить, что одним из первых проектов Института гуманитарных историко-теоретических исследований (ИГИТИ), заместителем директора которого А.В. Полетаев был с момента основания, стала «реконцептуализация культурных эпох». За привычными словами «Античность», «Ренессанс», «Романтизм» открывались не олимпийские достижения, а кричащие, непримиримые конфликты идей, решение которых не было найдено и не могло быть найдено.

В противовес легковесным рассуждениям о «смысле истории» А.В. Полетаев выдвинул строгий учет функций исторического знания, его пределов, его внутреннего строения и его способности к саморазвитию. Если обычный историк прослеживает событие, будто оно происходит у него на глазах, то методолог пытается реконструировать и начало события, и те возможные трансформации, которое оно бы претерпело в наши дни. Полетаев изучал роковые в своей необратимости процессы, требующие особо ясного взгляда. Экономические темы, которых касался один из самых выдающихся сотрудников Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) - это всегда темы начинающихся возможностей для исследования, требующих строжайшей самопроверки, статистики, различения сходных формул и решения неординарных задач. Таковы «циклы Кондратьева», по которым можно было угадывать динамику кризисов в экономике, такова система расчетов валового внутреннего продукта, свободная от фетишизма цен, от чего не могли освободиться даже самые радикальные «молодые реформаторы». Выверенная статистика, проверка всех ступеней рассуждения - вот метод А.В. Полетаева, в котором нужно было не описывать явление, а пройти весь путь от начала и до конца, скольких бы трудов, скольких бы многолетних расчетов это ни стоило.

Значительная часть работ А.В. Полетаева, написанных в соавторстве с проф. И.М. Савельевой, посвящена внутренней конфликтности исторического дискурса, невозможности описать всемирную историю с помощью даже самых изощренных формул «развития», «смены» или «воздействия». Но где другой теоретик увидел бы просто несовместимость форм повествования, и на этом бы остановился, там А.В. Полетаев отмечал особую динамику самих этих форм, присущую им собственную волю. Прежде чем писать историческое сочинение, любой историк, древний или современный, выделяет функции истории, а значит, и наделяет историческое повествование особой целесообразностью.

Вопреки расширительным трактовкам истории, растворяющих историю в повседневном или «предельном» опыте, А.В. Полетаев настаивал на том, что история - это просто знание о прошлом. Историческое «настоящее» почти ничего не может сказать о прошлом: в нем все решения могут быть приняты заново, а слова могут быть взяты обратно. Поэтому исследование прошлого есть прежде всего опыт честности, поиск тех моментов, когда либо сам исторический деятель, либо описывающий его историк отдает себе отчет в своих решениях.

Конечно, такая строгость, такая необходимость вновь и вновь подвергать совестливой критике привычные нам событийные ряды, вскрывая честные и нечестные мотивации даже тех исторических деятелей, которые считали себя никому не подотчетными, требовала изменить и отношение к современности, к той «актуальной культуре», которой тоже нашлось немало места в курируемых ИГИТИ исследованиях. Современность стала выглядеть не как роковая случайность, в которой мы оказались на свою беду, а как мир, в котором можно удерживать сразу несколько возможностей для творчества, в отличие от «завершённого» прошлого. Так, например, он мог увидеть в современных урбанистических моделях не только реализацию коммерческих интересов, но и неожиданные метаморфозы фигуры суверена, и метаморфозы городского ландшафта как текста.

Еще одна важная мысль А.В. Полетаева, о «присутствии и отсутствии России в мировой гуманитарной науке», была освещена в недавно вышедшем коллективном труде. Выдающиеся российские ученые на Западе известны кричаще неровно: если слава М.М. Бахтина, В.Я. Проппа и Ю.М. Лотмана несомненна, то отсутствие в западном научном ландшафте С.С. Аверинцева и Е.М. Мелетинского не может не смущать. А.В. Полетаев и И.М. Савельева установили постепенное угасание в последние два десятилетия интереса мировых исследователей к России, вызванное целым спектром причин, от политических до внутринаучных.

А.В. Полетаев не уставал опровергать косные представления о том, что историческое знание якобы образуется само по себе, после чтения авторитетных учебников. Исследуя вместе с И.М. Савельевой американское знание истории, он пришел к парадоксальному выводу: американцы знают историю неплохо. История для рядовых американцев вовсе не сводится к войнам и воинским триумфам, но включает в себя достижения науки и техники, гуманитарные акции, храброе исследование природы и победу искусства над массами. Одним словом, история состоит не только из событий, но и из жизненных примет, позволяющих заключить вечный мир с прошлым.

Название одного из ключевых докладов А.В. Полетаева последних лет, «Должны ли ученые общаться с призраками?» - это реализация целой программы исследований, противостоящей обыденным представлениям об истории как о развитии по непостижимым «внутренним законам», украшенном фигурами «великих деятелей». Такая картина истории быстро обессмысливает общение с великими «призраками» прошлого. Чтобы общение с «призраками» было плодотворно, необходима противоположная концепция: законы истории просты, но каждый «классик», великий исторический деятель или интерпретатор, разбирает эти законы по-своему.

Поворотным моментом в развитии европейского исторического сознания для А.В. Полетаева была эпоха романтизма, которая научила самих историков принимать во внимание сразу несколько моделей развития событий, следовать различным историческим дискурсам, соединяя их ради сближения прошлого и настоящего. Заводя разговор о романтизме, А.В. Полетаев высоко ценил это усилие по сближению событий прошлого и задач настоящего, но критически относился к присвоению себе сразу нескольких историй, и требовал строгой работы понятия, при которой прошлое возвращается в свое лоно, а настоящее обретает прежде немыслимую свободу.

Последняя книга И.М. Савельевой и А.В. Полетаева называется «Классическое наследие», она представляет собой социологический взгляд на феномен «классики» в различных науках. В отличие от разоблачительных социологических концепций классики (школа П. Бурдьё) как соединения риторики с накоплением символического капитала, авторов монографии заинтересовало само устройство символического капитала: как он накапливается, для кого, с какими целями, находится ли он в обращении, и складывается ли он в единый валовой продукт. Выяснилось, что «классика», помимо того, что облегчает работу с источниками, еще предельно «экологична», она позволяет символическому капиталу функционировать без особых издержек и беречь общее достояние. Конечно, если этот символический капитал заранее не присвоен государственной монополией на классику, как это было в СССР, когда идеологические заявления о классике вредили в том числе и правильному пониманию экономики.

Антиидеологический пафос трудов А.В. Полетаева был особенно ценен для молодого поколения. Можно сказать, что труды А.В. Полетаева учили жить в открытом мире. Наверное, не будет преувеличением назвать А.В. Полетаева самым последовательным теоретиком российского либерализма - не в смысле программ и заявлений, а в смысле ответственного исследования исторических образов свободы, которое только и дает нам право действовать во внезапно открывшемся и расширившемся мире. Этот опыт бесценен для всех, кого слишком часто учат несвободе.

       
Print version Распечатать