Не-винное

Недавно я сделал попытку общекультурного анализа водочных этикеток. Предварил ее заявлением о том, что в водке разбираюсь плохо, поскольку пью ее редко, и интересует меня прежде всего семантика названий продаваемых в Москве водок и их соотношение с прошлым, настоящим и будущим нашей цивилизации.

Сейчас - о вине. Рассуждать об этой субстанции мне несколько труднее, поскольку я ее люблю и чуть-чуть знаю. Ни в коем случае не претендую на то, что я connaisseur du vin, знаток вина, не уверен даже, что достоин звания amateur, отстраненного любителя.

Отстраненного - потому что надо быть несколько отстраненным к объекту своей любви, дабы полностью оценить его достоинства.

Но немножко в вине я все же разбираюсь. Хотя бы так, чтобы понять: это вино, а это вовсе другое.

И рассуждать буду не о высоких, великих винах, которые сейчас можно обнаружить в Москве - в Москве обнаружить можно что угодно. Например, я видел в одном дорогом магазине бутылку Romanèe-Conti, редчайшего и величайшего бургундского, известного на Руси с XVI века, ценой почти 2.500 евро, - и уверяю, что при всех таможенных выплатах эта сумма вполне корректна для "Романе" 1988 года.

И не о вполне приличных, могущих называться вином бутылках из Франции, Италии, Испании, Нового Света и Австралии, которыми заставлены полки супермаркетов, разговор. Эти бутылки стоят как минимум 150 рублей - это самая низкая планка. Ниже то, что вообще может называться вином, у нас не бывает.

Что-то чуть получше уже обойдется вдвое дороже, и это нормально при отечественных таможенных и розничных накрутках.

А страна у нас в винном отношении невинная. То есть, Россия - не винная страна. Даже при всех позывах неизвестно в какой степени реально существующего российского среднего класса с его стремлению к нормальной европейскости - лиц, готовых выложить 10 кровных баксов за бутылку вина, а не потратить их на две бутылки пристойной водки, не так много.

А уж на человека, выкладывающего 500 рублей за средненький бордо, смотрят с подозрением, унаследованным с времен Грибоедова:

"Он фармазон, он пьет одно
Стаканом красное вино".

Со всеми последствиями для его маленького и даже среднего бизнеса. Про франк-масонов в современной России, впрочем, надеюсь, - в скором будущем.

Так что меня интересует прежде всего bas de gamme виноградного напитка, продающегося в наших популярных магазинах. То не-вино ценой от 70 до 150 рублей, которое и пользуется успехом у не-винного, но куда как умудренного всевозможными изысками, отвращениями и извращениями российского народа.

Про совсем уже изумительные продукты вроде портвейнов "Агдам" и "777" (в советские времена этот напиток, стоивший, кажется, меньше рубля с полтиной называли "три топора на голову") по 30 рублей говорить страшно. И, надеюсь, их потребителей не намного больше, чем фармазонов, пьющих бордо-сюперьер по 350 кровных. Надежда, как известно, умирает последней.

Нет, я про не-вино, бутылками которого заставлены магазины возле станций метро и во всевозможных "Хлеб-Продукты-Овощи" спальных районов Москвы.

Из чего оно сделано - понятно. Из нижайшего качества виноматериала, произведенного в странах южного пояса того, что называлось СНГ, и из шмурдяка, ввезенного со всего винодельческого мира. Кто это смешивал - бог весть. Результат, признаюсь, мне не известен, поскольку у меня есть некоторое чувство самосохранения, и я эти напитки не пробовал ни разу.

Но, повторяю, я не про "платье" вина, не про его "ноги", не про плотность, фруктовость или тона кожи, лесных ягод, табака, не про способность к старению и не про то, как быстро оно раскрывается в процессе оксигенизации, не про "терруары", "контролируемое название по происхождению", "varietals" и прочую granda reserva.

Речь идет об этикетках этих не-вин, потому что их названия есть продукт самосознания нашей первертивно-невинной страны. Это психолингвистическая секреция народных масс, очевидно окрашенная женственностью.

Я никогда не забуду, как в детстве оказался в деревне километрах в ста от Москвы, под Рузой - оттуда родом была моя бабушка. В какой-то из дней случился праздник, в доме был накрыт стол. На нем стояли бутылки двух свойств - "беленькое" и "красненькое". "Беленьким", само собой, была водка, а "красненьким" - сладкое красное крепленое вино (положено считать, что женщины, в отличие от мужчин, предпочитающих горькое, страдают тягой к сладкой судьбе). Мужчины, не чинясь, пили "беленькое", женщины же жеманились и, повторяя "как бы мне не опьянеть!", налегали на "красненькое".

Про бинарные оппозиции я ничего не знал, но этот праздник запомнил, а потом, много позже, понял, что в "беленьком" и "красненьком" была формализована жизнедающая противоположность между мужской и женской секрециями, между спермой и кровью.

Не-вина, продающиеся в московских магазинах, направлены, как всегда, к женскому сегменту русского пьющего пирога. Эти напитки в основном красного цвета (заметим, везде, кроме России, "женским" вином обычно считается белое), что подтверждает мою догадку о мифологической оппозиции "беленького" и "красненького". Далее - в их названиях очень сильно выражена религиозная составляющая сознания населения РФ, что бы эта религиозность ни значила. Изредка она уклоняется в иноверие, но обычно следует христианской, но не вполне православной парадигме.

Итак, каталогизация увиденного мною в обычнейшем магазине возле станции метро "Тимирязевская". Красное и белое ценой 90 рублей, на этикетке нечто, заставляющее вспомнить об опере Пуччини "Чио-Чио-Сан" - смазливое набеленное личико с раскосыми глазами и пышной куафюрой, какую носят депутатши Госдумы, служащие паспортных столов и продавщицы в отдаленных от центра продуктовых магазинах. Называется - "Хайку".

Это сильно. Выпил бутылку, не приведи господь, две, и такой хайку сочинишь, что Мацуо Басе в своей дзенской нирване сто раз перевернется. Его отдаленный предшественник Ли Бо, заявивший "нет большего счастья, чем плыть по Янцзы на лодке, сидеть на ее носу, держать в одной руке живого краба (что ему краб сдался?), а в другой - чашу с вином", закончил известно чем. В поэтически-дзенском просветлении прыгнул с носа лодки в реку - охотился за Луной. Утонул. Краб, я надеюсь, спасся.

Я этот "Хайку" не пробовал, так что имитировать Ли Бо и Басе не способен. И вообще, у нас как-никак православная страна. Правда, до того как стать таковой, она долго пребывала во мраке язычества. Рецидив - обилие напитков, называющихся по крови животных. Прежде всего, разумеется, "Бычья кровь". Такое вино, "Egri Bikaver", густое и очень достойное, делается в венгерском городке Эгер, но стоить оно у нас должно не менее 350 рублей. Впрочем, в Москве его нет, так как мадьяры его продают французам. Зато у нас - море разливанное разжиженной химической сукровицы по 95 рублей, намешанной неведомыми эсэнгешными энологами.

А еще полно "Медвежьей крови", которую квасить начали в социалистические времена в Болгарии. Но уверен, что та "Медвежья кровь", которую я увидел в магазине, к "курица не птица, Болгария не заграница", отношения не имеет. Это жидкость, текущая в жилах наших, северных топтыг, членов известного партформирования.

Однако сразу вспомнился памятник медведю на Ярославском шоссе, на границе между Московской и Ярославской областями, куда, за неимением памятника Неизвестному солдату, ездили поклоняться новобрачные из окрестных населенных пунктов.

А еще есть "Кровь буйвола". Но это снова иноверие. Кто на русских просторах видел буффало? Зато вспоминается Лаоцзы, уехавший на буйволе в неведомые горы, после чего его никто не видел нигде и никогда. Рядом же с "Кровью буйвола" - "Белый эликсир". Возможно, это влияние европейских эзотериков и алхимиков, но скорее нечто дальневосточное. Это купаж алой ртути и черного серебра, дарующий бессмертие. Причем навсегда.

Но вернусь к христианству, тем более, что любительницам "красненького" скоро предстоит разговляться любимыми жидкостями.

Отсылающие к вере названия вин в винодельческих странах Европы не редкость. Есть, к примеру, гаденькое белое (почему не красное?) немецкое полусладкое винцо Liebfraumilch. Если перевести напрямую, получится "Молоко любимой дамы", но на самом деле, естественно, это значит "Молоко Богородицы". Ладно, как известно, немцы всегда страдали склонностью к китчу, сами же придумав это слово. Зато у итальянцев имеется очень плотное и отдающее в солоноватость вино "Lacrima Christi" "Слеза Христова", производимое из винограда, растущего на вулканических почвах склонов Везувия.

Но про вино "Кровь Христова" мне ничего не известно. Как и про что-нибудь вроде "Совесть аббата".

У наших брендмейкеров не-винной продукции и наших виносмесителей фантазия бурная и бессовестная. Что стоит на полках магазинчиков?

Bon-bon-bon, alors, целая шеренга кагоров, к французскому городишку Cahors, естественно, отношения не имеющих. Зато напоминающих о том, что в русской церкви с XVIII века положено причащаться не честным вином, а сахаристым сиропом, отдающим жженой пробкой.

"Кагор Патриарший". "Кагор Церковный". "Кагор #9". "Кагор #17". "Кагор Российский". "Кагор Московский" и даже "Кагор Офицерский". Почему нет "Кагора Ваххабитского", "Кагора Федерального" или "Кагора Президентского"? Это упущение.

Зато есть другое, напоминающее одновременно ненавистное РПЦ католичество и комедии Гайдая.

"Доля ангелов". Здесь изобретатели названия погрешили, использовав коньячный термин. "Доля ангелов" - это спирт, испаряющийся при старении коньяка в бочках, а из бутылки этого напитка если что и испарится, то такое, что чертям станет тошно. Но какое сладостное название для продукта 125 рублей/бутылка!

"Душа монаха". Это для тех, полагаю, кто стремится приникнуть к душе святого старца, по-достоевски анализируя пропорцию зловония и благовония и смакуя на кончике языка, на его краях и на небе сложную композицию греха и благодати.

"Исповедь грешницы". У Ярослава Гашека, жителя приблизительно католической страны, в "Солдате Швейке" есть великолепный пассаж про какую-то Марженку, пришедшую на исповедь и сообщившую священнику, что она страшная грешница: ложась спать, нюхает, поковырявшись, чем у нее пахнет между пальцами ног. Это не-вино я не пробовал и пробовать не стану, возможно, оно благоухает фимиамом, однако католическое нашествие на русские души - очевидно.

Еще более ясно оно видится на этикетке "Восхищение грешницы". Позвольте, это просто порнографическое видение скульптора Бернини, изваявшего Св. Терезу (святой в России не считающуюся) в виде скрюченной и растекающейся в сексуальном экстазе давалки.

Есть, разумеется, и "Покаяние грешницы" - рекламой этого питья ныне завешано московское метро. И правильно. Его целевая аудитория накануне Святой Пасхи, как и в прочее время, часто оказывается под землей. Надо этот клин пирога выводить на поверхность религиозного сознания.

И делать это, я считаю, обязаны не отечественные энологи и брендмейкеры, но ответственные лица из иерархии РПЦ и правительственных органов РФ. Правда, желательно, чтобы они перед тем не испытывали на себе упомянутые мной жидкости.

       
Print version Распечатать