Наша Russia

От редакции. На открытых в России избирательных участках около 11 тысяч граждан Киргизии проголосовали на референдуме по новой конституции своей родной страны. Для голосования были открыты десять избирательных участков в восьми городах. По данным консульского учета, который ведет киргизское посольство, на территории России проживают от 15 до 16 тысяч граждан Киргизии. Именно на эту тему – миграции киргизов в Россию – РЖ и поговорил с профессором Мадлен Ривс.

Мадлен Ривс, научный сотрудник Центра изучения социокультурных изменений, университет Манчестера, дала интервью «Русскому журналу» почти сразу после своей весьма интересной лекции, посвященной проблеме положения легальных и нелегальных мигрантов в Москве. Особенно примечательной показалась следующая проблема: из-за непрозрачности процедуры прибывшие в Россию киргизы не могут понять, являются ли документы, необходимые для пребывания и работы, «чистыми» или поддельными. «Русский журнал» взволновал не только вопрос трудовой миграции, но и недавние события в Кыргызстане.

* * *

РЖ: Мадлен, первый вопрос о трудовой миграции, о формировании образа трудовых мигрантов. Сегодня Вы показали один иллюстративный материал, демонстрирующий, когда именно киргизы впервые отправлялись в Москву. И одним из самых важных периодов миграции стал промежуток с 2006 года по 2008-й. Скажите, пожалуйста, московское правительство, которое устанавливает квоты для организаций, связанные с численности трудовых мигрантов, как-либо учитывает финансовую, экономическую, политическую ситуацию в среднеазиатских республиках? Или оно руководствуется своими мотивами, как необходимо обустроить город, сколько мигрантов необходимо?

Мадлен Ривз: Здесь два нюанса. Во-первых, на мой взгляд, политика введения квот прежде всего исходит из нужд местной экономики, это абсолютно понятный и естественный феномен. Но здесь рождается определенное противоречие. Потому что тот, кто уезжает из Кыргызстана (а таких, я боюсь, после последних событий, станет еще больше) и направляется в Москву или другой город в России, особенно не задумывается о квоте. Такой человек, может быть, вообще не слышал и не знает о ней; ему важно то, что он может поехать в Россию без визы. Я тысячу раз слышала такое выражение: мы едем, потому что здесь нет выбора. И во время финансового кризиса я спрашивала людей в Кыргызстане: а эта тяжелая ситуация влияет как-нибудь на ваше решение поехать? Я могла бы подобный вопрос задать и по поводу квоты, но я просто не задавала, поскольку я проводила исследования именно во время кризиса.

Вообще же квотирование – достаточно сложный механизм. С точки зрения Правительства России и конкретно города Москвы я прекрасно понимаю, для чего он существует. Хотя, мне иногда кажется, что механизм установления квот, хотя я глубоко не изучала вопрос, был больше мотивирован политическими убеждениями, то есть важностью показать, что миграция все-таки регулируется, что мы ограничиваем количество людей, которые сюда приезжают. И, естественно, это подтверждается доводами, что российская экономика требует столько-то человек.

Второй нюанс в том, что информация о квотах не доходит до тех мест, откуда люди уезжают в Россию. Во многих местах стало нормой поехать на заработки в Москву. Если раньше молодой парень, закончив школу, шел в Советскую армию, сейчас он уже направляется в Россию на заработки, и это уже в его понимании единственный способ обеспечить семью и так далее. Получается, что вырастает количество людей, которые фактически работают без разрешения на работу, нелегально. Отсюда, конечно, проблемы и для правительства, и для самих мигрантов, и для работодателей.

Как выйти из этого положения, я затрудняюсь сказать. Потому что, мне кажется, ситуация требует установить те политические, юридические, экономические причины, которые заставляют люди уезжать. И я знаю, что было озвучено одно конкретное предложение. В основном люди направляются все-таки в Москву, но необходимо информировать будущих мигрантов о тех трудовых возможностях, которые существуют в других областях. Очень часто, в том селе, где я проводила исследование, 85-90% опрошенных собирались ехать именно в Москву или в Нижний Новгород, потому что туда ездили родственники, близкие. Если вдруг кто-то сказал бы, что вот, оказывается, в Якутске, в Барнауле есть хорошая работа, давайте мы тоже бригаду создадим и поедем туда, то люди бы поехали. Просто очень часто нет элементарной информации – раз, и возможностей добраться – два. То есть, люди, в принципе, ездят туда, куда идут поезда.

РЖ: Вы рассказывали о формировании образа мигранта и вообще образа нелегала – человека, который потенциально может не иметь разрешения на работу либо на пребывание в Российской Федерации. Для формирования данного образа очень важную роль играет еще и массовая культура, в том числе и, допустим, кино, телешоу и так далее. Поведение мигрантов – это в том числе объект исследований. Есть очень интересный фильм грузинского режиссера-документалиста Бакура Бакурадзе, называется «Москва». Он как раз повествует о киргизах, которые работали на стройках… Вопрос такой: скажите, пожалуйста, исследовали ли Вы, каким образом массовая культура, ее стереотипы влияют, допустим, на сознание обычного милиционера, который вынужден с ней сталкиваться? Как эти стереотипы влияют на то, остановит милиционер приезжего или не остановит?

М.Р.: Это очень интересный вопрос. К сожалению, короткий ответ на него дать трудно. Я не изучала вопрос репрезентации образа мигранта в общественной культуре в России, и как это влияет на сознание людей, на милиционеров, потому что это сам по себе огромный, колоссальный проект. Мне бы хотелось это сделать в дальнейшем. Сейчас же я могу сказать (и это один из самых важных моментов), что во многих из мест, откуда направляются трудовые мигранты, очень часто смотрят российские передачи, в том числе российские новости. Даже «Вести Москвы», например, показывают в Бишкеке. Когда я проводила исследование, то несколько человек упомянули программу «Наша Russia», например, и рассказали об образах трудовых мигрантов, которые в ней отображаются. Подобные представления также в какой-то мере действуют на миграционные настроения, влияют на то, насколько человек чувствует себя уютно в большом городе, и др. Но, повторюсь, вопрос создания образа трудового мигранта в российских СМИ и как это влияет, скажем, на представление граждан в стране, или насколько и как это влияет на представление милиционеров, я не изучала.

РЖ: Вы сказали, что в 2006-2008 годах имел место бум трудовой миграции. И получилось так, что в 2009 было некое понижение, потому что уже некого было из семьи посылать в Россию. Не оставалось молодых людей, которые могли уехать. А что будут делать сейчас, целыми семьями переезжать?

М.Р.: Да, это хороший вопрос. Мне бы хотелось уточнить, что эти данные из определенного региона, определенного количества сёл. И обобщать показатели миграции по всему Кыргызстану мне бы не хотелось. Данные зависят от тех мест, где проводятся исследования.

РЖ: Вы не могли бы назвать место?

М.Р.: Баткенская область. Но феномен «снежного кома» наблюдается во всех регинах. Мне кажется, это доказано различными исследованиями: происходит процесс, когда несколько человек, уехавших на заработки, приглашают уже своих близких и родственников, а затем это становится массовым феноменом. Как в дальнейшем все это будет меняться, на данный момент сказать сложно, из-за последних политических изменений. Они, конечно, будут влиять на миграционные настроения тех, кто раньше даже всерьез не намеревался уехать в Россию, - тех, кто имел достаточно солидный заработок или жил в Бишкеке, имел там свой бизнес или работал в госучреждениях. Думаю, что многие сейчас переосмыслят свое положение и отправятся в Россию с целью просто заработать на жизнь, потому что они чувствуют, что у них нет экономического будущего в Кыргызстане.

В дальнейшем у некоторых возникнет желание остаться в России навсегда и получить гражданство. И сейчас происходит следующее: именно населению Кыргызстана, в отличие от других стран Средней Азии, стало легче получить российское гражданство. Но большинство из принятых в гражданство, кого я расспрашивала, говорят, что для них это краткосрочное решение проблем. То есть они получили российский паспорт не с целью, чтобы остаться на всю жизнь в России, а для того, чтобы облегчить жизнь на ближайшие 5-10 лет, заработать на жизнь, осуществить какие-то жизненные цели, а уже дальше поехать на родину и остаться там. Подавляющее большинство тех, кого я спросила, так и отвечали.

Мне кажется, очень интересно изучить то, сколько из тех, кто намеревался вернуть в Кыргызстан, на самом деле возвращаются на родину. Во-первых, в Москве человек привыкает к тому, что у него стабильный, а по киргизским меркам и достаточно высокий заработок: он может покрыть ежедневные расходы и накопить деньги на будущую жизнь в Кыргызстане. Как Вы и сказали, мы все чаще наблюдаем примеры семейной миграции. То есть человек, который поначалу уезжал сам, один, через несколько лет приглашает свою жену, а затем, и это происходит все чаще, забирает в Россию и своих детей. Это в основном касается тех, кто нашел более менее стабильный заработок и нашел жилье. Наиболее лимитирующий фактор для многих – то, что нет жилых пространств для того, чтобы пригласить детей. Ведь многие живут вместе по 10, 15, 20 человек.

Но думаю, что постепенно это будет меняться. Как только дети начнут здесь ходить в детсад, в школу и так далее, это достаточно сильно повлияет на решение остальных семей. Ведь, например, если муж и жена работают сами, а дети остались у бабушки и дедушки в Кыргызстане, что достаточно типичное явление, основная их жизнь все-таки там, на родине. А когда перевезут и детей, и те будут учиться в российской школе, чувствовать себя полноценной частью общества, тогда, мне кажется, может сильно измениться картина миграции из сел.

РЖ: Когда я учился в университете, то общался с двумя киргизами из Бишкека. Первый занимался некоторое время хорошо, потом занял деньги у друзей и уехал домой. А второй здесь учится уже довольно долго, он периодически мне рассказывает истории, что у них происходит в Киргизии, какие там кланы, конфликты. В связи с этим возник такой, скорее, политический вопрос: существует ли противостояние между северными районами и южными районами? Скажите, пожалуйста, в чем смысл этого конфликта, и как он повлиял на современную политическую ситуацию в Киргизии?

М.Р.: Юг и север Кыргызстана отделены друг от друга высокими горами. Кроме того, исторически сложилось, что между ними существуют определенные культурные и языковые различия. К примеру, считается, что юг больше привержен исламу, нежели север. То есть однозначно существуют культурные, исторические, социальные и экономические различия, и они играют большую роль, потому что значение кланов, родственных связей в киргизском обществе очень важна. Но мне бы не хотелось преувеличивать противостояние между югом и севером: сейчас это условные понятия. Очень многие из тех, кто сейчас переехали в Бишкек в течение последних 15-20 лет, - в основном выходцы с юга, до сих пор поддерживающие тесные связи со своей родиной. Бишкек – это, с одной стороны, обрусевший, советский город. С другой, - в нем сейчас живет достаточно много киргизоговорящих, переехавших из сельских местностей юга. Кроме того, внутри «юга» и «севера» тоже есть значительные различия, они не являются чем-то единым.

Южные области Кыргызстана – Баткенская и Ошская значительно отличаются друг от друга. Обычно у тех, кто вырос в городе Ош, космополитическое мировоззрение: они привыкли общаться с разными людьми на разных языках. Для них привычно, что вокруг живут люди различных национальностей. Те же, кто вырос в селах, не имеют таких представлений. Даже на достаточно тесном географическом пространстве существуют множество привычек и подходов к жизни; это касается не только выходцев из города или села. У одного, кто вырос в этнически гомогенных городах, и другого, кто вырос в городах интернациональных, советских, абсолютно разное мировоззрение. Хотя оба могут быть с юга, и даже принадлежать к одному клану.

И последнее, почему я воздержусь от предсказания какого-то столкновения между югом и севером… Разделение на «юг – север» не совсем сочетается с политическим разделением, делением партийным. Они где-то действительно совпадают: например, большинство тех, кто поддерживали и поддерживают Бакиева, живут в Джалалабадской области. Но это вовсе не значит, что каждый человек, который живет в этой области, склонен поддерживать Бакиева; это далеко не так. Для формирования политических партий важен не столько географический фактор, сколько личные контакты. То есть политика формируется на личном уровне: здесь главное, кто твой патрон.

РЖ: Скажите, пожалуйста, как-то различаются показатели трудовой миграции в зависимости от областей - Джалалабадской, Нарынской, Ошской, Баткенской? Существует ли такая статистика, иллюстрирующая то, из какой области Кыргызстана больше всего мигрантов приезжают в Россию?

М.Р.: Главным образом, с юга. К сожалению, под рукой у меня нет какой-либо окончательной статистики, но больше всего из Ошской, Джалалабадской и Баткенской областей. Значительно меньше – из Таласской, Иссык-Кульской, Чуйской и Нарынской. В основном – из-за экономических причин. К примеру, намного легче, держать животных на севере. Больше возможностей найти постоянный источник заработка тем, кто живет в Чуйской области. Элементарно, различаются показатели среднестатистического количества соток, которое выдается молодым семьям, процент орошаемых земель и так далее. То есть мигранты – это прежде все те, кто уезжает из южных областей.

РЖ: В Кыргызстане живет множество национальностей. К примеру, узбеки и балкарцы, которых депортировали из Кабардино-Балкарии. Скажите, пожалуйста, какую они роль играют? И какова их роль в конфликте?

М.Р.: Какую роль они играют вообще в обществе?

РЖ: Да, балкарцы, вероятно, не очень многочисленны, тем не менее, они занимают какую-то общественную нишу, у них есть определенный общественный статус?

М.Р.: Конкретно насчет балкарцев я, к сожалению, сказать не смогу, потому что данный вопрос не изучала. Хотя действительно этнические меньшинства в Кыргызстане обычно занимают достаточно определенную нишу либо в сфере народного хозяйства, либо в сфере бизнеса, торговли. К примеру, дунгане поддерживает очень тесные торговые связи с Китаем, корейцы – с Кореей, немцы – с Германией и так далее. Относительно же узбеков этнический фактор – лишь один из многих, которые надо учитывать, чтобы понять, в чем причины недавнего конфликта, но, повторюсь, лишь один из многих. Так получилось, что узбеки и киргизы на юге Кыргызстана исторически занимали различные позиции. В досоветский, советский и постсоветский периоды узбеки занимались либо торговлей в городах, либо земледелием в близлежащих селах, тогда как киргизы долгое время были в основном пастухами. И сегодня многие из мелких фирм в Оше и в Джалалабаде – кафе, парикмахерских, магазинов, прилавков, базаров, а также организации, занимающиеся очень прибыльным импортом машин из Кореи, созданы либо же контролируются узбеками. Это можно объяснить историческими причинами.

Но, мне кажется, это прежде всего связано с тем, что узбеки все больше и больше исключались из политической жизни, имели все меньше возможностей сделать карьеру в официальных органах государственной власти, милиции, армии и т.д. И они, будучи исключены из данной сферы, сосредоточились на занятии бизнесом. К сожалению, этот феномен, и это осознание исключенности и реальное исключение узбеков из политического процесса были заметны задолго до последних событий. Когда, например, оппозиционные партии проводили собрания, курултаи и митинги, в основном в них участвовали киргизы, и «рабочий язык» был киргизский. Сам языковой вопрос, почему он остро стоит в Кыргызстане? Не только ведь потому, что большинство русских, живущих там, на киргизском не разговаривает. Де-факто если какое-либо собрание проводится на киргизском, многие этнические меньшинства туда попросту не пойдут. Надо признать, что для молодых представителей киргизской интеллигенции, а не только обычных киргизов, русский язык становится иностранным. Люди на нем разговаривают, но им значительно легче выразиться на киргизском. И поэтому, если проводится какое-то собрание, то на киргизском, это не значит, что оно обязательно связано с националистическими убеждениями.

Де-факто в связи с тем, что язык – не только символ государства и всех его граждан, но и атрибут определенной этнической группы, очень часто он воспринимается как некий момент этнического исключения. И мы видели последствия подобного понимания не только в последних кровавых событиях в Оше, но и во время апрельских событий, когда на площади почти не представлены были другие национальности. Во время трагических событий 7 апреля то, что все погибшие, кроме двоих, были этническими киргизами, легитимизировало некую этнизацию политического процесса: мол, вот это была наша революция, народная.

РЖ: Вопрос, скорее, не по Вашему профилю, но, раз Вы жили долгое время в Киргизии, наверное, у Вас есть представление об этом… В Грузии в 2003 году, на Украине в 2004 году состоялись цветные революции, соответственно «революция роз» и «оранжевая революция», в Киргизии в 2005 году была своя уникальная «розовая» или «тюльпановая» революция. Скажите, пожалуйста, почему, в отличие от Грузии и Украины, в Кыргызстане случился рецидив революции? Возможно ли, что не были решены те противоречия, которые попыталась разрешить революция 2005 года.

М.Р.: Мне кажется, они не были решены. То есть люди восстали в 2005 году из-за чувства того, что правление Акаева утратило свой авторитет, и требовались изменения. Я была в Кыргызстане в этом году и заметила очень типичное для жителей страны ощущение: они думают, что нужно сменить не власть, но нужно что-то новое. Складывалось ощущение, будто все устали – больше всего из-за коррупции, связанной с продажей нефти американцам, покупкой разных бизнесов и так далее, и так далее.

Просто та интеллигентная семья, которая пришла во власть в начале 1990-х, потеряла прежний авторитет. Ее сменили другие, и постепенно сложилась модель, что если нам не нравится власть, давайте мы ее свергнем, ведь есть прецедент. Любопытно, что в 2005 году люди знали, что надо делать, чтобы захватить власть, Белый дом и так далее. И, мне кажется, что спустя несколько лет после революции 2005 года многие снова почувствовали снижение уровня жизни. Резко повысили цену на электроэнергию, и у людей появилось множество причин недовольства существующей властью, что и привело к событиям 7 апреля. Ко всему прочему, причина восстания также и в том, что система государственного управления после 2005 года так и не была полностью восстановлена.

РЖ: Вопрос по поводу роли России и США в конфликте. По крайней мере, как это отражается в сознании обычных людей, с которыми Вы общались, в поведении, в общении, как обычный человек это воспринимает? Допустим, есть ли надежда на внешнее вмешательство для того, чтобы изменить нынешнюю ситуацию?

М.Р.: Сейчас, мне кажется, существует колоссальная надежда на внешнее вмешательство именно России. Киргизы и узбеки надеются, что Россия вмешается, временно и с определенным мандатом, чтобы элементарно урегулировать ситуацию, провести референдум 27-го, создать возможность распространения гуманитарной помощи, остановить мародерство и т.д. Это важно, ведь большинство киргизов очень положительно воспринимают Россию. Многим россиянам это сложно понять, потому что они думают: ну зачем это нам? Тем более что в России боятся, что появятся те же проблемы, как на Северном Кавказе. Вероятно, будут попытки противостоять введению войск, потому что для большинства людей это будет внешним вмешательством, которое заставит остановить боевые действия.

Беседовал Булат Назмутдинов

       
Print version Распечатать