В молодости сильное впечатление на меня произвел роман Гюисманса "A Rebours" ("Наоборот"). В такую-то жизненную пору как пройти мимо этого шедевра рафинированного эстетства с его каталогами тонких соответствий между формами, идеями, красками, звуками, ароматами? В моем увлечении было, конечно, много нарочитого, придуманного, что, как я понимаю, не противоречило замыслу автора. Но был и искренний отклик на обаяние чистой мечты и умственной свободы. И сам герой романа, аристократ со смутной, расплывающейся идентичностью, уже тогда казался мне не просто индивидуальностью или социальным типом, а предельно обобщенным портретом человека Модерна. Живет в искусственной среде, но мечтает вернуться к потерянным где-то "корням". Окружен изящными вещами, но так и видишь, что с лица его не сходит брезгливая мина. Ищет наслаждения, а живет, может быть и против своей воли, аскетически. Недаром проницательный на характеристики Бердяев разглядел в декаденстве Гюисманса черты "утонченной Фиваиды".

Фиваида Гюисманса запала мне в душу не зря. Художникам дано чувствовать тектонические сдвиги в истории, которые лишь много лет спустя опознаются обществом. Со временем я увидел, что роман Гюисманса высветил, пусть и очень субъективным образом, огромной важности проблему, составляющую, возможно, весь смысл истории Запада. Его сюжет до странности напоминает приключения главного героя западной мысли - человеческого ratio. Тоже в своем роде роман, и притом очень драматический. Начинается он (если следовать наиболее красочной, в большей степени культурологической версии Э.Геллнера) с убийства нашим героем Отца, после чего отцеубийца обнаруживает свою импотенцию, свою неспособность оправдать (воспроизвести) себя и в конце концов погрязает в суицидальном комплексе. Более или менее болезненное самоотрицание - действительно ведущий мотив в самосвидетельствах европейской рациональности. Часто этот самоубийственный потенциал скрывается ажурными построениями диалектики, отчего философствование превращается в хитрую машину имитации поиска истины. В отдельных случаях о нем сообщается со скандальной резкостью, как в заголовке недавнего философского бестселлера во Франции: "Жить и мыслить по-свински". Такие разоблачители долго не живут, зато свинство всеобщей рационализации неистребимо. Как современная промышленность умеет работать на собственных отходах, так и современное общество научилось питаться своими нигилистическими импульсами.

Считать ли самоедство разума признаком его слабости? Ни в коем случае. Негативность (поклон Гегелю) поддерживает жизнь духа. Когда философ говорит, что он "помогает своей смерти всеми силами своей жизни" (Мэн де Биран) или призывает "мыслить против себя" (Э.Сьоран), он достигает высшей точки разумности. Именно так: чем больше разум верен себе, тем больше он против себя. Оттого же предел разумности, к которому стремится философ, требует особой бдительности и мужества мысли, ведь он указывает на зону смертельного риска в жизни.

Один вывод из сказанного лежит на поверхности, и он до странности органично связывает житейскую мудрость и высшие откровения человеческого разума. Этот вывод гласит: ради собственного блага делай все... наоборот. Определи, куда тебя тянут твой рассудок, твои привычки и рефлексы, и сделай шаг в прямо противоположном направлении. Разучись всему, чему научился. Жить станет и лучше, и веселее. Где-то я читал, что, когда в лондонских автобусах вместо таблички "нет выхода" стали писать "выход с другой стороны", число самоубийств в Лондоне резко сократилось. Что не исключает чисто лондонских вариаций этой темы. Одна молодая тайванка рассказала мне, что однажды в Лондоне, когда она собралась сойти с автобуса, стоявший рядом парень с ухмылкой сказал ей, что выходить нужно с другой стороны, и она прошла, наблюдая такие же хитрые улыбки других пассажиров, в противоположный конец автобуса, где, как оказалось, выхода не было. Я бы извлек из этой истории одну простую мораль: слушать надо не других, а себя.

Но оставим лондонцев с их специфическим юмором и для лучшего уяснения нашей темы перенесемся в Китай. Китайская мысль всегда интересовалась не бытием, а событием, превращением вещей и поэтому считала реальностью ту точку - она называлась Великим Пределом, - в которой все вещи переходят в свою противоположность. В итоге мудрость для китайцев есть не что иное, как умение держать равновесие (по-китайски - "срединность", центрированность) противоположных тенденций, чувствовать "второе дно", скрытое противотечение жизненного опыта или, как выразился даосский патриарх Лао-цзы, "знать свое светлое и блюсти свое темное". Если рассматривать человека в свете этой динамической цельности, то уже на физическом уровне он будет представлять собою как бы две вложенные друг в друга сферы, вращающиеся в противоположных направлениях. Уже просто идя по кругу, человек одновременно вращается вокруг своей оси в направлении, обратном своему движению. В китайской каллиграфии или боевом искусстве движение руки влево сопровождается (точнее, предваряется) поворотом поясницы вправо и наоборот. Такова стереометрия "единого движения", которое позволяет высвободить в организме "единую энергию" и генерируемую ею "духовную силу". Условие действия этой силы - последовательная дифференциация, разграничение опыта, осознание все более тонких мировых "соответствий". Китайскому художнику или мастеру боевых искусств положено внушать окружающим подлинно священный ужас, ведь он воплощает в себе безмерную мощь хаоса, рассеивания бытия. Эта сила всегда предстает как нечто иное и противоположное видимым тенденциям. Причастность к ней предполагает способность проникать духовным чутьем за горизонт всего данного и даже воображаемого. Для китайцев сознание - пустота взрыва, и в своем изначальном, совершенно естественном состоянии оно со-бытийствует именно с невидимым и запредельным.

Кто держит в себе вселенскую (само)центрированность, тот и властвует и, более того, предвосхищает, в известном смысле даже приуготавливает события в мире. Он, по словам того же Лао-цзы, знает: "чтобы умалить, прежде надо возвысить; чтобы сжать, прежде надо растянуть". Вся жизнь подвижника Дао - движение "вспять" к истоку всего живого в противоположность эволюционным процессам мира, влекущим к смерти. Даос Чжан Саньфэн, легендарный основоположник тайцзицюань, четко формулирует смысл великого пути-Дао: "движение вспять в промежутке центрированности". Это движение наоборот предстает как покой, указывающий условие и предел всякого действия. Мудрость всецело стратегическая: возвращение к изначальному позволяет "выйти позже, а прийти раньше" противника. И одновременно всецело моральная, ведь она признает за всем право на инобытие. Никакой восточной экзотики. Вот и в антропологии М.Шелера, одной из самых зрелых в Европе, сущностью человека названы "самоцентрированность" и "пустота", которые "предшествуют всем возможным содержаниям восприятия, всему миру вещей" (1). Остается добавить, что с феноменологической точки зрения единство разнонаправленных, формально несводимых воедино тенденций в этой животворной пустоте обеспечивается наделением всех явлений статусом тени, неотличимой от вечно отсутствующего "тела мира". Тень и тело связаны отношением чистого подобия: здесь есть "как", но нет того, что уподобляется. Будда или Христос как "тело истины" суть воистину приходящие, воплощение правды абсолютного события. То, что приходит в пришествии, есть сама "таковость", бытийственность бытия, живое в жизни.

Тема соположенности поступательного и обратного движения находит множество применений в современном мире. Достаточно напомнить о теории хаоса и сложных самоорганизующихся систем в естественных науках. Эта теория пользуется сегодня большой популярностью в менеджменте. В Японии неопределенность актуальной сообщительности за пределами всех сообщений культивируется со всей возможной определенностью как главное условие эффективного сотрудничества и корпоративного единства. Но, быть может, наибольшее значение идея "действия наоборот" имеет для общественных наук и особенно политики. Весь смысл современной эпохи постмодерна состоит в преодолении односторонней рациональности телеологических и мобилизационных проектов Модерна. Мы стоим у предела истории, когда все понятия классической науки взорваны изнутри, обратились в свою противоположность, возвещают о постчеловеческом, постполитике, постпубличности, пострелигии... Приставка "пост" обнажает внутреннюю глубину вещей. Теперь предлагается волить волю, чем выявляется полное без-волие (Делез о "воли к власти"), или "верить, что веришь" (Ваттимо), открывая в предельной неуверенности непреклонное доверие. Новая ситуация мысли наглядно выразилась в самоотрицательной природе информационных технологий, которые сводят реальность к экрану, одновременно выявляющему и скрывающему, вмещающему несовместимые образы. "Новая Земля и новое Небо"? За ними не надо далеко ходить. Достаточно взглянуть в телевизор. Мир уже обновлен. А если он выглядит точь-в-точь как старый, так на то оно и чистое подобие, чтобы тело и тень были безупречно подобны друг другу. Так что Сведенборг прав: апокалипсис - это не новый мир, а новое видение мира, притом пришедшее незаметно для профанов.

Пора сказать со всей определенностью: действие "наоборот" и есть сущность собственно политического, каковое, во-первых, должно иметь этическое основание, связывать несопоставимое и, во-вторых, всегда предполагает смешение разумности формальной и разумности сердечной. Я уже не говорю о том, что только политическое как "центрированное" действие способно обеспечивать единение людей в условиях, когда, как сегодня, уже нет объективных критериев человеческой солидарности. В этом смысле идеальный политик напоминает правителя в изображении того же Лао-цзы: его миссия - "приводить к согласию силы людей и духов".

Бросим взгляд на политику в России с обозначенной здесь точки зрения. Россия традиционно чувствительна к беззаветной, рискованной открытости миру, полной незащищенности, сопутствующих мудрости "обратного хода". Стоило не самому серьезному писателю выкрикнуть: "Безумство храбрых - вот мудрость мира", как встрепенулась вся страна, а слова эти вошли в золотой фонд русской словесности. И когда сегодняшние либералы сетуют, что Россия, мол, "ненормальная" страна и все в ней фикция и обман, они не понимают не только русской души, но и преимуществ русского миросознания. Ибо тем и велика, и значима Россия, что она служит, как выразился В.Эрн, волнорезом, на котором сталкиваются, взаимно выявляют свои границы и свою ограниченность культурные миры Запада и Востока. России же, по старому пророчеству, суждено привести их к всемирной центрированности

Картина русской политики крупным планом, конечно, гораздо сложнее и утонченнее. Теневой, пустотный характер политических форм при таком подходе заставляет нынешних публицистов из "охранителей" упорно искать в рядах оппозиции фиктивные структуры, fake-structures, что, конечно, в большей степени характеризует умонастроение самих разоблачителей, нежели реальное положение дел. Видно, очень остро власть чувствует необходимость изгнания из себя беса фиктивности и усердно исполняет соответствующий политический ритуал - практически вроде бы бессмысленный, но символически крайне ценный. В реальности же власть маскируется под "техническое правительство", фактически отрекается от политического в себе, предоставляя оппозиции действовать под флагом заведомо провальных в наше время мобилизационных проектов - социалистического, националистического, даже либерального. Между тем собственно политическая эффективность власти заключается как раз в том, что она выступает от имени "безумства храбрых", окна безграничных возможностей, пусть даже это окно лишь отчасти персонифицировано президентом и почти полностью забрано в технократическую, менеджерскую оправу. Но даже в таких условиях оно безошибочно опознается по стратегически значимым мгновениям подобным, если воспользоваться образом П.Вирилио, времени фотографической выдержки, высвечивающей бездну мира. Это время может проявляться, к примеру, как тщательно рассчитываемый интервал ракетного удара и в этом качестве быть ценой жизни целой нации и главным фактором принятия глобальных политических решений. Оно может, как мне уже доводилось писать в связи с блокбастером "Матрица", уплотняться даже до времени полета пули, но и в этом случае оно удостоверяет бесконечность человеческой свободы. Эти промельки вечности в нашем существовании как раз и формируют запрос на политику.

Человек никогда не равен себе и даже своему миру. Чтобы быть воистину человеком - и особенно русским человеком - он должен быть в самом деле "впереди планеты всей". Здесь, в последней глубине человеческого самопознания и одновременно в самоочевидности человеческого восприятия, на шаг вперед от мирской разумности таится божественная мудрость - всегда обратная человеческим предположениям. И здесь же гнездится тайна беззакония. О топографии этого поля духовной брани в человеке надо бы поговорить в другой раз.

Примечания:

1. Макс Шелер. Избранное. - М.: Гнозис, 1994, с.159.