Предисловие к книге: Юрий Шевцов Новая идеология: голодомор. М.: Издательство "Европа", 2009.

Юрий Шевцов взялся за трудное дело - разобрать своего рода "двойное историческое преступление". Матрешку, состоящую, во-первых, из реального страшного сталинского зверства 1930-х годов, а во-вторых, из современной попытки превратить прошлое средствами политики - в право на новые преступления XXI века, своего рода карт-бланш с умышленно непроставленными датой и намерениями.

Первое преступление стряслось в начале 1930-х годов, и в советской официальной истории успокоительно названо "коллективизацией", с зловещим уточнением "раскулачивания". Но еще в советское же время полуофициально его цель была названа - уничтожение крестьянина-собственника земли, и о результате говорили прилюдно: крушение русской деревни, от которой осталось спивающееся Нечерноземье - и Великий голод, пришедший вослед. На Украине тот голод называли Голодомор, хотя и там он был не последним (послевоенные голодные годы едва ли не страшней).

Второе преступление пока еще только готовится. Оно существует в намерении, нарочито нечетком. Для него и воспитывают будущего исполнителя, которого надо убедить сперва, что жертва - он, а значит и палач-мститель в будущем тоже он! Новая киевская идеология призвана воспитать нацию-жертву Голодомора, целью и единственным содержанием жизни которой станет месть. И имя Голодомор, жуткое, как Холокост, мифологически кодирующее подсознание, не случайно выбрано из других.

Холокост - это зло, возникающее из ничего. Из суммы обстоятельств, ни одно из которых не казалось зловещим. Каким именно образом "обычные" людские пороки превратились в пытки? Как и почему шутливый бытовой антисемитизм превратился в газовые камеры Освенцима или упорную резню евреев войсками Украинской повстанческой армии? Во всяком случае, бесспорно одно - тех, кто уничтожал евреев, до того десятилетиями убеждали в том, что это они являются "жертвами еврейства". Нацист, расстреливавший киевлян в Бабьем Яру и бандеровец, вспарывавший животы крестьянкам под Ровно, оба твердо знали, что мстят за "страшные преступления еврейства". Идеология мнимой жертвы - мандат на будущий геноцид, втайне нацистский.

По ряду исторических причин, Россию обошли европейские дебаты о Холокосте. Что оберегло нас от словесной пурги вокруг определения того, что считать геноцидом. Зато сделало интеллектуально неготовыми распознать новые типы нацизма и тех, кто готовит себя к новым зверствам. К преступлениям, кажущимся сегодня невероятными. Разве май 1945 года и Нюрнбергский трибунал не закрыли тему Холокоста? Разве разоблачения Хрущева и Солженицына не ограждают нас от рецидива сталинщины?

Но те, кто знал дело не понаслышке, кто прожил ХХ столетие на сквозняке - гетто, концлагерь, зона голодания - единодушно, основываясь на личном опыте зла, настаивают, что угроза не исчерпана. Вышедший из Освенцима писатель, нобелевский лауреат Имре Кертес резюмировал: "В моих представлениях Холокост никогда не представал в прошедшем времени". Солженицын иными словами говорил о том же: раз ГУЛаг был однажды, значит, ГУЛаг возможен. А они знали, о чем говорят. И пока народы, дорогой ценой стряхнувшие прошлое, обучаются идеологиям "жертвы-мстителя", второе пришествие зла не только возможно - оно неизбежно. Об этом предупреждает исследование Юрия Шевцова.