Среди публицистов современной Америки Майкл Линд занимает особое место в политическом спектре. На протяжении сравнительно еще недолгой своей карьеры Линд успел побывать и либералом, и консерватором: в начале 1990-х он некоторое время занимал должность ответственного редактора правого издания " National Review" и в целом примыкал к тому движению, которое сегодня именуют "неоконсервативным". Однако по американским меркам он был либералом с довольно жесткими воззрениями на американскую внешнюю и внутреннюю политику. Проще говоря, его можно было бы назвать "либеральным ястребом"...

Путь вправо

Известность пришла к Майклу Линду в 1995 году, когда он с большим шумом разорвал свои отношения с кругом консерваторов, заявив, что это некогда отличавшееся большим внутренним разнообразием движение теперь оказалось в зависимости от христианских фундаменталистов крайнего толка. Выступление Линда с отречением от консервативного движения в левом журнале " Dissent " стало настоящей сенсацией. В ту пору, когда консерваторы под руководством Ньюта Гингрича одержали головокружительную победу на промежуточных выборах в Конгресс в 1994 году, обеспечив успех Республиканской партии, отречение от консерватизма выглядело как мужественный и в то же время самоубийственный для карьеры молодого политика поступок. И некоторое время Линд пользовался благосклонным вниманием в левых кругах Америки. Ожидалось, что теперь горячий противник протестантского фундаментализма сменит консервативную ортодоксию на лево-либеральную.

Однако книга Линда "Новая американская нация: новый национализм и четвертая американская революция", в которой он попытался изложить свою собственную политическую доктрину, вызвала у левых смешанные чувства. Автор явно ускользал из всех привычных для Америки идеологических координат, его политическую доктрину нельзя было в точности назвать ни прогрессивной, ни левой, ни либеральной, ни консервативной. Так, Линд недвусмысленно отвергал любую соотнесенность американского национализма, обновленную версию которого он и пытался предложить публике, с христианским консерватизмом: Линд негодовал по поводу намерений правых запретить аборты, преподавание в школах дарвинизма и вообще всех тех мер, которые рекомендуют социальные консерваторы типа Патрика Бьюкенена или же Патрика Робертсона. Но в то же самое время он утверждал, что современное индустриальное общество требует культурной гомогенности, основанной если не на единстве расы, то на единстве языка. Линд выступал за отмену практики "утвердительного действия", то есть предоставления расовым и гендерным меньшинствам каких-либо льгот при поступлению на работу или зачислении в высшее учебное заведения. Позитивная дискриминация наряду с ложной теорией мультикультурализма, согласно автору "Новой американской нации", подрывает национальное единство Соединенных Штатов.

Впрочем, окончательно Линд перестал восприниматься в качестве левого теоретика после книги 1999 г. о войне во Вьетнаме, название которой говорило само за себя - "Вьетнам: необходимая война: ". Линд однозначно оправдывал эту войну: сверхдержава должна была продемонстрировать готовность выполнять свои обязательства по защите своих союзников от коммунистической угрозы. Отвернувшаяся от Южного Вьетнама Америка расписалась бы в своей неготовности и неспособности продолжать глобальную борьбу с коммунистическим боком в лице СССР и Китая посредством сплочения под своим крылом самых разнообразных противников левой экспансии. Линд мастерски описывал расклад сил внутри американской элиты в 1960-е годы и утверждал, что в споре о Вьетнаме правыми оказались президент Линдон Джонсон и его окружение, принявшее решение о вмешательстве в события в Индокитае, а не их многочисленные критики из числа как левых активистов, так и благоразумных реалистов типа Джорджа Кеннана.

После этой книги следовало бы ожидать сближения Линда с группой "либеральных ястребов", сторонников трансформации миропорядка в сторону "гегемонии коалиции демократических государств" над всем остальным, пока еще не доросшим до демократии миром. Или же возвращения публициста в стан неоконов-неорейганистов. Но и здесь все ожидания оказались снова напрасными: Линд в 2003 г. выступил против администрации Буша и войны в Ираке с серией статей против неоконов, которых он обвинил в империализме и отходе от традиционных принципов американской внешней политики. Фамилия Линда, который к этому времени стал старшим сотрудником известного вашингтонского "мозгового центра" "Новая Америка", вновь стала часто появляться на страницах ведущих левых изданий, в частности журнала "Nation", где как раз и была напечатана летом 2006 года публикуемая ниже статья.

Из этого весьма краткого очерка политической траектории Майкла Линда легко сделать вывод об этом авторе как о человеке непоследовательном, вечно колеблющемся, непрерывно переходящем из одного политического лагеря в другой. Как о человеке, лишенном какого-то прочного внутреннего стержня и оттого вечно мечущегося между противоположными партиями. И надо сказать со всей определенностью: это представление абсолютно ошибочно. Дело обстоит как прямо противоположным образом: Майкл Линд - один из самых последовательных в утверждении своей идеологической линии американских публицистов. Пожалуй, его скорее отличает некоторая идеологическая ригидность, неспособность не только приспосабливаться к политическому мейнстриму и в угоду конъюнктуре менять свою точку зрения, но и смягчать какие-то острые углы для того, чтобы не остаться в период схватки в полном одиночестве.

Проблема здесь в том, что для нынешнего политического сообщества Америки Линд занимает довольно нехарактерную, почти экзотическую точку зрения. При том что в прошлом именно эта позиция, ее наличие и преобладание в идеологическом спектре США, и составляла характерную черту американской политической культуры. Линда иногда более или менее справедливо называют "националистическим социал-демократом" - в какой-то степени эта характеристика верна в том случае если понимать термин "национализм" весьма конкретно - как идеологию, признающую верховенство суверенитета нации-государства над любыми надгосударственными и субгосударственными объединениями. Впрочем, сам Линд все-таки едва ли назвал бы себя "социал-демократом", его воззрения - это взгляды либерала 1940-60-х годов, либерала индустриальной эпохи, сторонника Нового курса Рузвельта и программы Великого Общества Линдона Джонсона.

Американский консерватизм vsамериканский либерализм

Впрочем, прежде чем выдвигать подобную характеристику, нам бы следовало вначале сказать несколько слов о том, какой смысл вкладывают американцы в слова "либерал" и "консерватор". Смысл этот на самом деле неоднозначный: отчаявшийся установить точное значение обоих терминов в политическом лексиконе сегодняшней Америки Майкл Линд в заметке прошлого года, опубликованной в журнале "Американский консерватор", даже призвал остальных коллег бросить это занятие и согласиться с тем, что в недалеком будущем либералами станут называть сторонников Демократической партии, а консерваторами - приверженцев Республиканской. Между тем, даже если согласиться с тем, что эти термины уже ничего не значат для американского будущего, то для оценки прошлого и отчасти настоящего положения вещей они все еще сохраняют свою релевантность.

Начнем с "консерваторов". "Консервативное движение" зародилось в США в начале 1960-х годов. Консерваторов отличали две основные черты: неприятие вмешательства государства в общественную жизнь (речь идет об интервенции государства в сферу экономики, о федеральном регулировании законодательства отдельных штатов, о расширении сферы социального обеспечения и т.д.) в целях утверждения ценностей социальной справедливости и гражданского равноправия, а также воинственный антикоммунизм.

Кто противостоял в тот момент консерваторам? Им противостояли либералы рузвельтовской школы, которые считали правомерным масштабное участие государства как в делах общества, с целью, скажем, искоренения остатков расовой сегрегации, так и в сфере экономики, не только и не столько для перераспределения общественного богатства в пользу малоимущих (американские либералы - все же не социалисты европейского образца), но в первую очередь - для продвижения общественного прогресса в самых разных направлениях, включая развитие высоких технологий или же полеты человека в космос. Кеннеди назвал эту государственно-мобилизационную программу "Новыми Рубежами", его преемник Джонсон построением "Великого общества". Как мы видим, либерализм в этом изначальном американском понимании этого термина походил на европейский либерализм примерно так же, как американский футбол на футбол в общепринятом понимании, который любящие придавать словам свой собственный смысл американцы именуют, как известно, "соккером". Как раз сторонники рыночного фундаментализма (правые либералы в нашем, европейском понимании этого слова) нашли свое законное место в консервативном - то есть антилиберальном - движении и получили в США имя "либертарианцев".

"Наследник" Линдона Джонсона

Между тем, с 1968 г. содержание терминов "либералы" и "консерваторы" подверглось семантической мутации и стало дополняться совершенно новыми значениями. Прежде всего, следует отметить, что либералы эпохи Линдона Джонсона отнюдь не были пацифистами и мультикультуралистами. Это были люди, убежденные, что Америка способна выполнять свою роль лидера современного мира в качестве передовой научной и промышленной державы. Государство должно уметь мобилизовывать ресурсы с целью продвижения Америки по научно-индустриальному пути. Для этого Америка должна стать цельным, не раздробленным по расовым и культурным перегородкам национальным сообществом, в котором должна доминировать одна культурная традиция - традиция либерального гуманизма, восходящая к идеалам Просвещения. Между тем, те же люди полагали, что США следует проводить жесткую внешнюю политику не только с целью "сдерживания" коммунизма (на чем настаивали их предшественники Трумэн и Эйзенхауэр), но и с целью трансформации мира в духе американского прогрессизма - речь идет о модернизации отсталых стран, нациестроительстве, государственных вложениях в образование и науку, технологическом развитии и т.д. Людям вот этой ментальности трудно было предположить, что спустя два десятилетия прогресс будет измеряться не характером участия государства в общественной жизни, его способностью обеспечить успех научного мировоззрения и индустриальный рост, а напротив степенью ухода государства из экономики. То есть что прогресс будет измеряться по шкале отнюдь не либеральных (в их понимании), но консервативных ценностей.

Так вот наследником и продолжателем именно этой - либеральной в старом, специфически американском смысле этого слова - идеологической линии и следует считать Майкла Линда . Для него, уроженца Техаса, наиболее почитаемым персонажем в американской истории и наиболее любимым президентом всегда был его земляк Линдон Джонсон. Великим замыслам которого, считает Линд, не дала полностью реализоваться злосчастная, но вместе с тем необходимая и неизбежная для Америки война во Вьетнаме.

Эта война и шквал протестов против нее внутри Америки резко изменили политический ландшафт страны. Прежде всего, произошел катастрофический обвал "старолиберального" лагеря, либералы-модернизаторы оказались скомпрометированы провальной войной и вынуждены были уйти в сторону. В 1972 году лидерство в Демократической партии на время перешло к представителям самого левого ее фланга, кандидатом от партии Осла на президентских выборах был выдвинут боевой летчик времен второй мировой войны, сенатор из Южной Дакоты Джордж Макговерн, сторонник немедленного выхода США из войны во Вьетнаме и приверженец крайне либеральных (по тем временам) воззрений на вопросы половой морали. Для демократов выдвижение Макговерна в эпоху радикальных студенческих волнений и сексуальной революции оказалось не просто рискованным, но поистине самоубийственным шагом. Дело даже не только в том, что Макговерн с треском проиграл Никсону выборы 1972 года, демократы потеряли навсегда значительную часть своих прежних сторонников, как среди элиты, так и среди электората.

Во-первых, Никсону удалось отвоевать у демократов поддержку консерваторов Юга страны, напуганных тем, что партия Осла оказалась чуть ли не в руках у "бунтующей" молодежной Америки. (Впоследствии республиканцы будут постоянно играть на этих страхах религиозной американской глубинки, тем самым сплачивая против демократов весь консервативный в бытовом отношении электорат). Итогом этого перехода южан в стан республиканцев стало значительное усиление религиозного крыла внутри консервативного движения. Чистые либертарианцы типа основателя консервативного движения сенатора от штата Аризона Барри Голдуотера, сторонившиеся публичного обсуждения проблем сексуальной морали и полагавшие, что государство не имеет права лезть не только в экономику, но и в постель к гражданам, под наплывом в Республиканскую партию так называемых "социальных консерваторов" отошли на второй план. Новым лидером консерваторов к концу 1970-х стал человек, который сумел сплотить разные фланги движения и создать новую коалицию из протестантских фундаменталистов, либертарианцев и бывших либералов-антикоммунистов - будущий 40-й президент Соединенных Штатов Рональд Рейган.

Во-вторых, после кратковременного успеха Макговерна ряды демократов покинула группа интеллектуалов и политфункционеров, недовольная "голубиным" курсом нового партийного руководства. Эти так наз. либералы Холодной войны вскоре себе свили гнездо внутри Республиканской партии и постепенно некоторая их часть установила довольно неплохие отношения с лидерами консерваторов. В итоге, уже в рейгановские времена возникло новое идеологическое течение, которое с легкой руки одного из его основоположников Ирвинга Кристола получило название "неоконсерваторов". "Неоконсерваторами" назвали себя люди, которые считали, что подлинное призвание Америки - это мировая гегемония, и что экономика и культура Соединенных Штатов должны быть подчинены достижению именно этой задачи. Поэтому они отказывались принимать всерьез либертарианские догмы о минимальном государстве и, напротив, готовы были усвоить часть программных требований религиозных консерваторов, полагая, что духовное сплочение Америки и всего мира демократий на ценностях иудео-христианской традиции реально укрепляет Запад в борьбе против коммунизма и вооруженного ислама.

В-третьих, утратив поддержку со стороны традиционных избирателей Юга либералы все более превращались в довольно рыхлый союз выходцев из протестантских кругов Новой Англии, университетской профессуры и представителей разнообразных этнических меньшинств. Такая коалиция едва ли была бы жизнеспособна, если бы она утратила поддержку крупного бизнеса, прежде всего транснациональных компаний в области хай-тека. В итоге, демократам пришлось резко поправеть в экономическом отношении и напротив столь же резко полеветь в отношении социо-культурном. Эти два процесса, соединившись воедино, произвели на свет Божий так называемый "неолиберализм" - идеологию, почти неотличимую от экономического либертарианства, с одной стороны, и от левого мультикультурализма, с другой. Только если большая часть либертарианцев и американских левых были настроены в значительной степени изоляционистски, то неолибералы посредством международных финансовых институтов и частных благотворительных фондов были готовы распространять социальную модель, основанную на этих постулатах, и в другие страны. Отныне продвинутость государства в направлении общественного развития стала оцениваться в зависимости от того, насколько скромно оно расходует свои средства на промышленность и образование и насколько толерантно оно относится к сексуальным меньшинствам. Вот этот странный коктейль из левых и правых идей и стал, к сожалению, приниматься за единственно возможный вариант либерализма в 1990-е годы почти во всем мире.

Назад к либерализму

Майкл Линд - защитник либерализма старого образца - выступил против всех этих одинаково негативных, с его точки зрения, тенденций. Он призвал к возвращению к старой, восходящей еще к Александру Гамильтону, модели сильного федерального и вместе с тем протекционистского государства. Причем протекционистского как в отношении товаров национального производства, так и в отношении рабочей силы. Отвергая расовый и этнонационалистический поход, Линд вместе с тем явился противником либеральной миграционной политики на том основании, что массовый приток дешевой рабочей силы несет в себе угрозу для благосостояния коренного населения Америки. Вместе с руководителем фонда Новая Америка Тедом Хэлстэдом Линд выпустил в 2001 г. книгу-манифест под названием "Радикальный центр: будущее американской политики", где призвал Демократическую партию сделать ставку не на голоса представителей этнических меньшинств и не на поддержку крупного бизнеса, а на выражение интересов американского среднего класса, заинтересованного в участии государства экономике, с одной стороны, и на секуляризацию общественной жизни, с другой. Не сложно догадаться, что несмотря на заслуженную славу одного из наиболее талантливых и образованных политических писателей современной Америки Линд, тем не менее, не вписался ни в какое более менее влиятельное идеологическое течение.

После столкновения с неоконсерваторами по вопросам внешней политики автор "Новой американской нации" был вынужден более четко сформулировать свои воззрения по вопросам внешней политики. Итогом его размышлений по этому вопросу явилась книга 2006 года "Стратегия американского типа". Книга эта, надо сказать, не вызвала широкого резонанса подобно прежним сочинениям автора. В ней не оказалось ни малейшего признака скандальности или же сенсационности, столь необходимого для интеллектуального бестселлера. Линд вновь попытался выступить в качестве продолжателя традиции американского либерализма в духе Вудро Вильсона, Франклина Рузвельта и Линдона Джонсона. В "Стратегии американского типа" Линд отважился взять под защиту доктрину "либерального интернационализма", противопоставив ее обретшему огромное влияние в первый срок Буша "неоконсерватизму". Если "неоконы" утверждали о необходимости подчинить американскую внутреннюю политику внешней, то Линд, напротив, заявил, что внешняя политика США всегда служила и впредь должна служить одной цели - сохранению американского либерально-демократического строя. Поэтому Америка должна препятствовать поползновению любых других держав на мировую гегемонию, но в то же время не должна сама претендовать быть единоличным гегемоном для всего земного шара. Гегемония, навязанная извне, ведет к установлению зависимого полуколониального государства, либо - к государству гарнизонного типа, к режиму "осажденной крепости". Ни тот, ни другой варианты либеральной демократии не способствуют. Поскольку в одиночку Америке задачу поддержания мирового порядка и недопущения гегемонизма не выполнить, США надлежит реализовывать ее вместе с другими крупными региональными державами, включая Россию, Индию и Китай. Вместе с Японией и объединенной Европой все эти центры силы могли бы составить глобальный "концерт" мировых держав, который и стал бы гарантом безопасности для всех регионов планеты.

Вместе с тем, Линд в некоторых последующих своих работах отвергал интерпретацию идею "концерта наций" как в духе европейской Realpolitik, так и в духе того, что он сам называет "демократическим гегемонизмом". Согласно Линду, создатели современной мировой системы полагали неизбежным условием создания мирового порядка национальное самоопределение государств, а отнюдь не их демократизациию. Это "национальное самоопределение", то есть государственный суверенитет и был положен создателями Организации объединенных наций в качестве критерия признания тех или стран в качестве полноценных членов мирового сообщества, что явилось выражением признания либералами эпохи Рузвельта роли национального самоопределения и вместе с тем служило американским интересам. "Либеральный интернационализм служит американским интересам, - пишет Линд, - потому что мир, разделенный на множество суверенных наций-государств несет в себе меньшую угрозу Соединенным Штатам, гигантскому нации-государству, чем мир, поделенный на небольшое количество могущественных многонациональных империй или мир, разделенный на множество стран, слишком слабых для того, чтобы поддерживать свой суверенитет, не допуская анархии на своей собственной территории".

И все же, национальный суверенитет для Линда есть не только прагматическое условие поддержание мирового порядка, но и его ценностная основа. И в связи с этим возникает неизбежный вопрос: как совместить в воззрениях политического писателя подобный моралистический подход к вопросам внутренней и внешней политики со столь же декларативным секуляризмом, вплоть до отрицания позитивной роли христианства для торжества либерально-гуманистической традиции. Откровенно говоря, некоторая интеллектуальная старомодность Линда имеет не только свои вполне очевидные привлекательные, но и слабые стороны. И в самом деле, на каком основании следует предпочесть лояльность нации-государству в современном мире приверженности как этническим группам, так и неким интернациональным объединениям? Ответ на этот вопрос потребовал бы не только ссылки на американскую национальную традицию, но и развертывания неких высших философских, неизбежно религиозных в самом широком смысле этого слова предпосылок. К сожалению, в работах Линда обнаруживается очевидный дефицит подобной ценностной саморефлексии, что делает его подход крайне уязвимым перед лицом внятной философской критики со стороны последователей постмодернизма или неопрагматизма, тех, кто по своим причинам отрицают непреходящее значение нации-государства в качестве единственно возможного репрезентанта фундаментальных для западной цивилизации принципов свободы и индивидуального самоопределения.

* * *

Оригинал: "Космополис" N3 (19), 2007/2008 // http://cosmopolis.mgimo.ru/