Люди и звери

Посмотрел на DVD американскую картину The Squid and the Whale, по нашему "Кальмар и кит", а в телевизоре очередной выпуск киножурнала "Ералаш". Картина постановочно скромная, но шедевральная. "Ералаш" недостаточно удачный, но для умственной работы сгодится.

И вот какой сюжет из "Ералаша" хочется привлечь. Школьный класс. Учительница, которую играет весьма любопытная актриса Инга Оболдина. Занятия по расписанию. Открывается дверь, появляется безнадежно опоздавший ученик. Учительница: "Почему?!" Типа, ответишь!

Однако мальчик не тушуется, а пропускает вперед себя мордастую собаку: "Да вот же, вот! Это наш школьный директор Сан Саныч! Почему-то превратился в четвероногого друга..." Дескать, этот внезапный пес, который еще вчера был директором, грустит теперь у входа в школьное здание, а он, сердобольный ученик, закономерно проявил участие, провел через вахту, доставил к месту работы и вот только поэтому не совпал с расписанием, запоздал.

В принципе завязка инфантильно-глупая, никакая. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет? Нормальная такая завязка! Квалифицированный художник обязан разруливать любой, даже самый вопиющий абсурд. Один сведущий зарубежный ученый так и сформулировал: "Драма - искусство создавать мечты, в которых сбываются наши желания!" Иначе говоря, социально-психологический заказ на подобную завязку имеется. Завязка поэтому принимается. Двигаемся дальше.

А дальше мне даже понравилось! Учительница легко перевела все происходящее в категорию здорового маразма. Учительница послала кого-то из ребят проверить: сидит ли пан директор в своем директорском кабинете или же нет. Этот кто-то моментально возвращается и говорит: а в директорском кабинете никого нет! После этого Инга Оболдина, то бишь учительница, принимается лебезить перед мордатым слюнявым псом, на всякий пожарный случай доводя до сведения пса, то есть заколдованного директора, учебную задачу текущего урока: дескать, изучаем приставки "пре-", "при-", напрягаемся в отношении суффиксов "еньки-", "оньки-".

То есть получается, училка фактически поверила. Таким образом, случился какой-то отдельный мир, а иначе говоря, мир художественный! Мир, где у директора школы два агрегатных состояния: в рабочее время директор либо еще на улице, либо уже в кабинете. Вы же понимаете, я в данном случае совершенно не оцениваю собственно "Ералаш", я использую его в качестве наглядного пособия: тут действительно многое видно.

Потом-то, сразу после подобострастного рапорта учительницы про "еньки-", "оньки-", на пороге классной комнаты появляется натуральный директор в исполнении замечательного актера прежних лет, кажется, Виталия Павлова, и сюжет моментально себя исчерпывает. Я бы даже сказал, случается самоистребление сюжета, семантическая катастрофа. Итоговый пафос истории небогатый: дескать, в глазах современных учеников директор школы всегда немножечко похож на противную слюнявую собаку, а учительница попросту сволочь. И, дескать, гы-гы. Провалены все варианты и разрушены все возможные миры.

Но что же здесь не так? Мне кажется, вот что: в детском тележурнале культивируется форменное беззаконие, ибо несколько раз совершенно произвольно меняются параметры мира и, значит, правила игры. Повторюсь, едва учительница поверила и начала заискивать перед псом, она окончательно и, показалось, бесповоротно сформировала картину мира. Мы осознали, как этот мир устроен, мы догадались, в согласии с какими правилами нужно считывать поведение его обитателей. Мы, зрители, с интересом согласились временно в этом мире обосноваться.

Я, допустим, в какой-то момент весьма оживился и секунды четыре, пока Оболдина лопотала про "еньки-", "оньки-", попросту восхищался автором, который умудрился двумя-тремя жестами накрутить здорового формализма, наварить структурной аскезы. Однако, едва появился невредимый Сан Саныч, все рухнуло: ученик оказался даже не эффективным лгуном, а всего-навсего наивным придурком, учительница - только сумасшедшей. Нет, в умелых руках это тоже вполне продуктивное противостояние, и его можно было бы с блеском развивать, однако политкорректный формат общеупотребительного "Ералаша" для сюжетов про сумасшедших не подходит.

Несколько предварительных выводов. Человеческое существо во многом определяется понятием ритма. Ритм вырабатывается и телом, и головою. Ритм актуализирует идею устойчивости, идею стабильности. В описанном ералаш-сюжете гениально обнаружила себя наша нынешняя социокультурная катастрофа. Ровно так же конструируется картина мира и в теперешней жизни, и в игровых фильмах, и в сериалах: берут, клеят к одному большому событию другое большое событие. Все события при этом - разнокачественные. Ученик опоздал. Ученик предъявил собаку. Ученик объявил некую новую картину мира. Учительница проверила, и учительница поверила. Учительница проявила свою подлинную (гнилую) сущность. Вошел директор и тем самым базовую картину мира опроверг. Все тут - одноразовое. Малый метраж ералаш-сюжета отнюдь не оправдание.

Представьте для сравнения, что чуть позже первого лоботряса в класс заявился еще один опоздавший ученик. Заявился с аналогичной версией опоздания и... с мордастой собакой несколько иной породы, допустим более крупной и более "авторитетной"! Ведь из того, что директора нет в кабинете, и, значит, он должен быть где-то на подходе к школе, еще не следует, что Сан Саныч превратился именно в ту собаку, которая бросилась под ноги первому ученику и перед которой пресмыкалась учительница.

Итак, предположим, в класс является еще один оболтус и предъявляет нового пса. Тогда, укрепившись в своем доверии к легенде, учительница одновременно понимает, что, скорее всего, лебезила напрасно, то есть не перед тем животным. Она расстраивается, стыдится своего недавнего порыва, начинает по-новой отчитываться уже перед новым псом...

Потом-то пускай появляется пан директор, пускай, раз это не вполне искусство, а "Ералаш". Но в случае второй или даже третьей собаки случилась бы некая здоровая протяженность жизни. Числовой ряд, вариативная серия - они же запускают механизм зрительского доверия, механизм соинтонирования. Не всякая серийность - во зло. Но у нас с семнадцатого года - страна революций и резких семантических сдвигов. У нас с некоторых пор все слишком нетонко. Так больше нельзя, нужно, чтобы всякое последующее событие в большей степени наследовало событию предыдущему, нежели бы от этого события отталкивалось!!

Ровно так работает автор замечательной картины "Кальмар и кит" Ноа Баумбах. Не смотрите, что смешное, ничего не обещающее название, купите себе DVD и поглядите два раза подряд, благо, картина короткая и неутомительная. А почему два раза подряд? Да потому, что там нет ни одной случайной пустопорожней секунды, и потому, что фильм вибрирует смыслами, течет, переливается, возвращается к уже состоявшемуся себе, переосмысливает ранее сказанное и показанное. Потому что с первого раза многое попросту пропускаешь мимо глаз и ушей.

Благо, там потрясающий оператор, очень тонко чувствующий нерв взаимоотношений героев в кадре и ювелирно этим героям подыгрывающий. Благо, там упоительные актеры, включая и взрослых, и даже детей. Все в этом фильме хорошо: музыка, город, полифония, смысловая напряженность, - решительно все! И даже продолжительность - хороша. Вот именно, современные фильмы должны стать несколько короче, подобно вот этому кальмару и вот этому киту. А то слишком уж много времени приходится тратить на кино. При всем уважении к разного рода способным и выдающимся постановщикам, скажу: есть более важные занятия, нежели вот сидеть и терпеливо отслеживать этих самых постановщиков художества.

В отчетной картине люди, кстати, тоже соотносятся с животными, и я бы вот не сказал, что дело здесь ограничивается метафорой, ограничивается абстракцией. И хотя перед нами совершенно реалистическая история про развод двух бруклинских писателей и про сопутствующие разводу терзания их детей-подростков, я бы настаивал, что тут получается нечто большее, нежели метафора, и что тут никакая не абстракция! Настолько точно выстроенное повествование, что после окончания фильма главные герои, муж и жена, а равно и все люди планеты Земля, уподобляются в сознании внимательного зрителя животным. Животным самонадеянным, себялюбивым и агрессивным.

Фильм этот предъявляет человеческую животность так выпукло и так убедительно, что диву даешься. Как же так? Ни одной сцены насилия, все весело, легко, с подколами, приколами, с милыми сарказмами и нечеловеческой добротой! Вот именно, доброты и политкорректности выше крыши, а картина-то по-настоящему страшная. Основные и эпизодические персонажи, все без исключения, отличные парни и девчата, а на выходе - фильм ужасов.

Откуда чего берется?! Где, в каких местах повествования до поры до времени, то бишь до разоблачительного финала, таится эта самая предельная праведная жестокость?? Вот вам, господа, аутентичное искусство. Не бог весть что, не Бергман, конечно, и даже не Вуди Аллен; я не преувеличиваю картину, я трезв. Скромная и негордая. Сделанная, однако, чистыми руками и без малейшей утайки. В конечном счете - безупречная.

Во-первых, авторы опираются на стабильную и общеупотребительную социальную мифологию, во-вторых, имеют ясное представление о подлинных ценностях, в-третьих, умеют грамотно организовать свою кинематографическую речь.

Я уже писал о том, что иные наши зрители ругают западную продукцию за легкомыслие и пустоту единственно потому, что не владеют языком, не умеют перевести, не замечают главного. Вот, кстати, оказалась под рукой книжка литературоведа и театроведа Павла Громова, которую я уже не раз цитировал. Реплика от 13 декабря 1977 года: "...На Западе своя глубина. Мы видим виртуозность, а в ней глубина содержания, нам непонятная просто". Но еще раньше был Николай Лесков, у которого, помните, один из героев, тульский, между прочим, оружейник, хрипел в предсмертном бреду: "У англичан давно подобных глупостев не делают! Надо, чтобы и у нас не делали!!" Оружейника давно похоронили. Учиться упорно не хотят.

Сам я тоже периодически попадаю в плен стереотипов. Купил "Кальмара и кита" давно, месяца два тому назад, по непонятной себе самому причине. Долго не смотрел, ибо прочитал аннотацию. Там сказано, что картина про развод двух бруклинских писателей. В молодости знаменитым писателем был муж. Он издал несколько романов, но вскоре притормозил, духовно обанкротился, выпал из обоймы, ограничился преподаванием в университете и сексом со студентками. Зато его супруга со временем достигла невероятных успехов и теперь, в 1986 году, она - любимый колумнист журнала "Нью-Йоркер", а все крупные издательства борются за право опубликовать ее очередной роман.

Сами понимаете, смотреть кино про то, как себялюбивые бруклинские писатели культивируют свои амбиции, да еще в ущерб двум своим невинным сыновьям, нормальному человеку не захочется ни за что. Выяснилось, однако, все так, да не так!

Из чего эта картина сделана? Сделана из одного единственного мотива, и мотив этот - творчество. Творчество варьируется на самый разный лад. Муж - сочинитель. Его первый роман, кстати, назывался "Голый и мертвый", а его единственный успешный роман назывался Underwater, то бишь "Под водой".

Жена - сочинитель тоже. Муж бедный, ибо его больше не печатают. Жена богатая, ибо прославилась. Ей не нравилось то, что он "неагрессивный", и она крутила романы на стороне, регулярно подбрасывая ему любовные записки и прочие доказательства собственной неверности. Но он долгие годы делал вид, что ничего не замечает, потому что ему было удобнее жить в престижном районе, в ее богатом доме, на деньги успешной жены, с любимым котом и сыновьями.

Старший сын, шестнадцатилетний, пишет песни. Точнее, выдает чужие песни за свои. На школьном вечере художественной самодеятельности он исполняет под гитару одну весьма выразительную балладу Роджера Уотерса, объявляя, что сочинил ее сам. Получает приз в сто долларов, похвалы счастливых родителей и восторженные взгляды девчонок. Пристрастие Америки к рок-н-роллу сильно преувеличено: даже в 86-м никто из друзей и соседей паренька песенку Уотерса не узнает, отчего обман временно сходит с рук.

Только продвинутая 20-летняя студентка отца, автор нашумевшей в узких студенческих кругах прозы под названием "Вагина", тихонько изобличает обманщика. Впрочем, тут же успокаивает: "Ерунда, я когда-то сама выдавала чужие стихи за свои. И никто никогда не догадывался!" Студентка тоже самовыражается как может. Спит с папой, заигрывает с сыном, потом весь этот опыт описывает.

Именно родители-писатели транслируют старшему сыну горделивый творческий порыв. "Твоя песня? Ты победишь! А если не победишь, значит, люди попросту глупы и не оценили тебя!" - говорит отец. "То, что он пишет, - это прекрасно!" - умиляется мать, женщина, судя по всему, недюжинного ума и звериной интуиции.

Но и сам паренек, даром что похож на ботаника, транслирует недюжинную спесь с самомнением. Вот он поучает ровесницу: "Знаешь Кафку? Хороший писатель, отличные работы у него! ...Фицджеральд? Не очень хорошие работы. Понимаешь, есть хорошие работы, а есть так себе..." В сущности, вор, беззастенчиво присвоивший чужую "хорошую работу", а туда же: поучает.

Младший сын иной. Он демонстративно не любит книги с фильмами, однако страдает ровно той же страстью к самовыражению, что и прочие: "Я хотел бы стать лучшим в теннисе. Самым лучшим!" А еще паренек метит спермой собственный колледж. Стремительно мастурбирует где-нибудь в уголке, а после размазывает добытую сперму по стенам, партам или корешкам книг в школьной библиотеке...

Больше в этой картине ничего нет! Один-единственный мотив, одно-единственное базовое событие: каждый герой тратит жизнь на то, чтобы выделить из себя нечто и чтобы пометить этим персональным выделением мир. Чтобы возвестить о своей самости. Единственное событие, которое неустанно варьируется, трансформируется, предъявляется все в новых и новых обличьях.

"Я - творец! Я - творец! Я - творец!" Роман, песня или сперма - у кого что выделяется - служат тут доказательством человеческого самостоянья.

После развода и разъезда жена ворует совместно нажитые книги у мужа, муж - у жены. Родители делят детей, а дети родителей. Непрерывно друг на друга доносят и друг друга уличают. Муж предлагает воссоединиться, но жена инфернально хохочет ему в лицо прямо при детях. Тут же выясняется, что его порыв к воссоединению фиктивен, ибо в ответ на оскорбительный смех муж оперативно переключает регистр, грозит смешливой супруге судом и приватизацией сыновей. Ключевой метафорой фильма становится гигантская скульптурная композиция из Нью-йоркского музея естественной истории: сцепившихся в смертельной схватке кита и кальмара Ноа Баумбах предъявляет в самом конце.

Underwater, невидимый подводный мир. Пресловутая самость оборачивается бесперспективной, безвыходной животностью. По-настоящему, по-хорошему антигуманистическое кино: то, что производит человек, человек сам по себе, не стоит ничего. "Прах, и в землю отъидешь".

Но почему тогда фильм нравится, почему не оставляет ощущения беспросветности? Старший сын на приеме у психолога: "Мне было шесть лет. Мы с мамой были в Музее естественной истории. Кит и кальмар! Я очень испугался. Но дома мама объяснила мне про кита и кальмара, тогда стало не страшно, стало весело".

Что она ему объяснила? Про естественный отбор? Про теорию Дарвина? Про то, что человек принципиально отличается от сцепившихся в смертельной схватке чудовищ? Но чем же он отличается, чем?!

На днях в одном телешоу Первого канала игриво обсуждалась "тема измены". В числе гостей оказалась знаменитая прабабушка советской эстрады. Она сразу же обратилась к залу со словами "Я не святая, нет!" Боже, с каким неистовым восторгом зал встретил это прабабушкино заявление! С какими "просветленными" лицами аплодировали женщины в зале, какой горделивой улыбкой ответила на одобрение зала сама прабабушка!!

Кокетливо намекнула на факт былых собственных измен, закончила так же трогательно, как и начала: "Дорогие мои, делайте что хотите, да лишь бы красиво!" Снова неистовое одобрение общественности.

Наши нынешние все острее мучаются вопросом: "Сколько человеку позволено?" Со сладострастием отвечают: "Фактически все!" И при этом вот уже два десятка лет ссылаются на авторитетный Запад. Парадокс, однако, в том, что послание западной культуры считывается нашими нынешними неправильно! Западная культура отвечает на ключевой вопрос недвусмысленно и жестоко: "Не позволено ничего!"

Смотрю наше современное кино, сериалы, изумляюсь: сотни, тысячи неизвестно откуда явившихся людей, типа "художников", с важным видом ставят вопросы о том, что такое человек, как он устроен и в какие игры ему полагается играть. Однако взрослая культура начинается там и тогда, где и когда вопрос о человеческой природе уже не ставится. Потому что вопрос этот решен на ином уровне, до всякого художества.

Вот я отсматриваю прокатную текучку, дивлюсь: из одного зарубежного фильма в другой - одна и та же диспозиция. Вариации на тему одного и того же сюжета. Люди - это сцепившиеся в смертельном единоборстве "кальмар и кит" со своими чисто конкретными интересами и мотивировками. Эти животные пожрали бы друг друга, когда б не иррациональная милость.

Обратите внимание, как гениально включает нас в действие Ноа Баумбах: в первые же десять-двенадцать секунд берет за горло, актуализируя тему агрессии. Образцово кадрирует, режет-клеит, выбирает дистанцию. Начинается с агрессивных ударов мячом на теннисном корте, а заканчивается статичной музейной композицией пожирающих друг друга чудовищ. И внутри - на протяжении часа пятнадцати минут - только об этом.

Милость в том, что общечеловеческое скотство удается внятно и членораздельно изъяснить. В данном случае посредством экранного искусства. Человеку - в сущности, животному - разрешено посмотреть на себя со стороны, ужаснуться, задуматься, измениться в лучшую сторону. Посмотришь два раза - улучшишься на два процента. Три раза - на три. Уже много.

В этом фильме о человеке не сказано ни одного хорошего слова. В этом фильме нет ни одного вполне положительного героя. А человек все равно реабилитирован! Загадка.

Мальчик, беззастенчиво присвоивший песню Роджера Уотерса, смотрит на знакомую с детства скульптурную группу, на битву чудовищ, новыми глазами. Наконец понимает то, чего не понимал ранее.

Прежде мальчик думал, что "Кальмар и Кит" - отвлеченная поэзия, биология, Жак-Ив Кусто. Теперь, повзрослев, он узнал в них маму, папу, самого себя.

Этот мальчик - зритель. Вы, я, они.

       
Print version Распечатать