Отличие Путина от прочих российских политиков в том, что он - молчит.

Все российские политики всех сторон политического спектра: Гайдар и Рогозин, Жириновский и Явлинский, Хакамада и Зюганов - выпустили каждый по несколько книг, многие из них обзавелись учеными (в основном докторскими) степенями и профессорскими званиями. От политиков первого ряда не отстают и их менее именитые молодые коллеги. Для российского политика иметь в своем рекорде кипу написанных эпохальных трудов на тему "Как я собираюсь обустроить Россию, кто виноват и что делать" уже даже не мода, а почти необходимое условие появления на политической сцене - вроде штанов: без них выйти в свет не неприлично даже - просто невозможно.

Владимир Владимирович Путин в этом ряду - вопиющее исключение. Несмотря на то, что он является "главнокомандующим Российской Федерацией" (как его в эфире всероссийских программ теленовостей, якобы оговорившись, назвали во время недавнего приема в Кремле выпускников военных училищ), никакими трудами, даже просто маленькой книжечкой, свой народ и все прогрессивное человечество до сих пор не осчастливил.

Более того, даже программных концептуальных публичных заявлений от него невозможно услышать. Конечно, без публичных выступлений руководителю современного государства не обойтись, но "послания" Путина всегда предельно конкретны, посвящены конкретным практическим вещам, зачастую - просто ответы на "вопросы трудящихся". Концептуальных, глубоких теоретических программных текстов он не произносит.

Это работу делают за Путина его ближайшие доверенные помощники:

Владислав Сурков выступает с программными интеллектуально-отвлеченными текстами-доктринами.

Дмитрий Медведев озвучивает программные национальные проекты более практического характера.

Программную, полуофициальную, книгу "Путин. Его идеология" написал даже не чиновник, а "простой" публицист, хоть и приближенный к Кремлю, Алексей Чадаев.

Такое публичное поведение Главы Российского государства на самом деле полностью находится в рамках старой дореволюционной русской политической традиции.

Если внимательно приглядеться к истории, то мы увидим, что цари на Руси всегда вели себя "как Путин" - никто из них программных книг (впрочем, и не программных тоже) не писал и с концептуальными доктринами не выступал. (Пример Ивана Грозного на заре зрелой московской государственности не противоречит этому наблюдению. Его "Переписка с Андреем Курбским" никак не была предназначена для внутреннего читателя Московии и вообще не предназначалась для широкого прочтения.)

В этом смысле обильное литературное научно-публицистическое творчество Ленина и Сталина было "арией из другой оперы", одним из элементов революционного изменения большевиками русской политической традиции, одним из проявлений догоняющей модернизации, одним из элементов инкорпорируемой ими в плоть российской государственности западной политической традиции.

Но последующие советские вожди их примеру не последовали. Безликие и абсолютно бессодержательные и нечитабельные "сборники речей", которые в обязательном порядке издавались для каждого советского руководителя высшего сорта, не в счет. Этот обычай являлся гибридом традиционного и нового большевистского модусов политического поведения: вроде и труды есть, но вместе с тем эти труды настолько безлики и бессодержательны, что их как бы и нет.

Не случайно, что вступление Леонида Ильича Брежнева на литературную стезю на старости лет (книги воспоминаний о "войне и труде": "Малая земля" и "Целина") воспринималось массовым сознанием как еще одно проявление "сисек-масисек", анекдотических проявлений маразма геронтократии.

Андропов же, который писал действительно неплохие стихи, никогда их не публиковал и вообще держал это свое увлечение в глубокой тайне - в отличие, например, от руководителей, стоявших во главе похожих режимов, но действовавших в иной политической традиции - от Мао Цзэдуна до Ислама Каримова.

Явление это - "молчание Путина" - имеет глубокие корни.

Выдающийся русский политолог Николай Устрялов писал, сравнивая русскую и "средиземноморскую" традиции публичного политического поведения:

" Большие люди нашей истории всегда бывали существенно иными. Всегда вспоминается в таких случаях противопоставление Наполеона и Кутузова у Толстого в "Войне и мире": Толстой тут проникновенно выразил русский взгляд на исторических людей. В самом деле, нельзя себе представить Кутузова или, скажем, Ленина, принимающими Мэри Пикфорд и произносящими ей заранее сочиненные эффектные фразы - специально для биографии и истории. Никогда Сперанский или Столыпин не стали бы сниматься для публики в клетке "своей любимой львицы". Никогда Петр Великий или тот же Ленин не написал бы такого предисловия к своей восторженной апологетической биографии, какое не задумался написать Муссолини к известной книжке Сарфатти, нарядно изданной на всевозможных языках: "Я презираю всех, кто избирает меня предметом своих книг или речей, - начинается это предисловие. - Я часто задумывался о странной и возвышенной судьбе общественного человека... человек общества рожден для общества... с рождения он запечатлен стигмой, он морально отмечен... " и т.д. и т.п. Да, для подобных строк о самом себе, видно, и впрямь нужны "воздух и солнце Средиземноморья". Нашей северной природе присущ иной стиль: "прекрасное должно быть величаво"... (Н.В.Устрялов. Итальянский фашизм. - М., "Вузовская книга", 1999, с. 72-74).

Кроме "традиции Средиземья", точно отмеченной Устряловым, существует еще одна западная политическая традиция, еще один модус политического публичного поведения политика: англосаксонская и германская традиции (частично характерная и для Франции, тут можно вспомнить Тьера или даже Наполеона с его гражданским кодексом) - когда публичность политика-вождя проявляется не только и не столько в выступлениях перед публикой, в пребывании в "гуще толпы", как в традиции средиземноморской, итальянской, латинской, но именно в публичной литературной и научно-публицистической деятельности. Черчилль, получающий Нобелевскую премию именно в области литературы, тут архетипичен.

Верховный правитель, руководитель здесь именуется Leader, "лидер", т.е. "ведущий", "вождь".

Но чтобы "последователей" можно было "вести", они должны осознавать, куда именно они идут, даже овцы передвигают ноги самостоятельно. Отсюда необходимость объяснения, поэтому "Leader" и пишет книги.

Английское "Leader" переводится на русский как "вождь". Но в русской политической традиции термин "вождь" существует на периферии, или же как обозначение предводителя примитивных племен, или же в "революционном контексте" в сочетании "вождь мирового пролетариата" - опять же свидетельство инкорпорирования большевиками в российскую действительность западной традиции. За русским "правитель", "руководитель" стоит другой смысловой ряд.

В конце 20-го века эта англосаксонская традиция политического поведения стала практически всеобщей - как и другие формы англосаксонской цивилизации, она захватила мир, стала рассматриваться как всеобщая и обязательная норма.

И политики от "Японии до Англии" начали в обязательном порядке ваять эпохальные тома. С крахом советской модели захватила эта мода и российский политический истеблишмент, стала как бы обязательной и само собою разумеющейся - для всех уровней российской политической пирамиды. Для всех - но не для главного, венчающего ее: Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин (как, между прочим, и Ельцин до него - в отличие, важно отметить, от Горбачева) - молчит, как уже было сказано в начале статьи.

Дело в том, что российская политическая традиция формировалась, как известно, в значительной степени под влиянием традиции византийской. Конечно, на нее на начальном этапе формирования оказали значительное влияние и прочие политические традиции - скандинавская, еврейская, финно-угорская, тюркская, монголо-татарская, - но русские осознавали себя именно наследниками византийской традиции.

Один из ведущих современных исследователей Византии Стивен Рансимен писал:

"Идеально она (Византийская империя) должна была соединить всех людей на земле, которые - идеально - должны были стать членами единственной истинной христианской церкви, т.е. членами ее собственной православной церкви. Как человек был создан по подобию Божию, так и царство людей на земле было создано по подобию царства Божьего. Как Господь царствует на небесах, так и император по Его подобию должен царствовать на земле по Его заповедям" (Рансимен С. Восточная схизма. Византийская теократия. - М.: "Наука", 1998, с. 142).

Между прочим, тут нетрудно заметить и соответствие политической традиции большевизма - еще одно наглядное доказательство того, что русский коммунизм коренился именно в русской истории, являлся ее прямым порождением.

В этой византийско-российской политической традиции в обязательной для любого общества триаде "верховная власть (верховный правитель) - элита (правящий класс) - народ (подданные)" верховный правитель (император, генсек, президент) - не часть, не порождение элиты и/или народа, это некто третий, лояльность к которому и элиты, и народа мотивируется сверхрациональными аргументами.

Божество же всегда скупо на слова, обращенные к смертным. И уж тем более не объясняет оно причины своих действий - ибо причины эти всегда и заведомо выше понимания простых смертных - "подданных божественной власти".

Такое политическое поведение Путина (интереснейший вопрос - отрефлексировано ли оно им самим, или его окружением) - проявление того факта, что режим Путина начинает реализовывать глубинные архетипы и паттерны именно русской истории.

В отличие от прочих действующих лиц российской политической сцены, Путин четко улавливает "ветер истории", как бы действует в единении с историческим процессом. И, что не менее важно, не просто улавливает, но едва заметными, на уровне "двадцать пятого кадра", жестами демонстрирует это единение вовне, (видимо, это одна из причин его "популярности в народе").

Режим Путина становится все более и более "традиционно русским" - к добру это или к худу.

Мне уже приходилось писать (в статье "Монархия для российской демократии"), что " во всех постсоветских странах воспроизвелись, причем "сами по себе" ("как растет трава"), системы управления и организации общества, бывшие там испокон веков - до включения в Российскую империю". С некоторым запозданием процесс этот набирает силу и в собственно России.

Данный небольшой штрих политического поведения "главнокомандующего Российской Федерацией" подобен маленькой капле, в которой можно увидеть отражение целого мира - в данном случае русского политического мира, причем в его прошлом и, особенно важно осознать, в будущем развитии.