Конец лужковской эпохи

Москва перевидала всяких градоначальников. Корыстолюбцев среди них было не столь уж много. В имперский период город отдавали под крыло аристократам, а то и представителям царствующего дома. В советский – сама обстановка не очень-то давала обогатиться. Но последний градоначальник, получивший столицу на переломе времен и правивший ею весьма долго, явил все цветы корыстолюбия, да и окрасил в них целую эпоху.

У политической нынешней элиты – за редкими исключениями – на первом месте дума о деньгах. Личных персональных деньгах. Сколько кому полагается, при каком статусе, на какой срок, да с учетом «правильной позиции» и «старых заслуг», насколько надежен канал получения, можно ли перевести в зарубежный банк, можно ли сохранить при том же канале наследников… Поэтому она фантастически скучна и классифицировать ее можно лишь на два цветовых тренда (прочие у власти как-то не выражены): серые и черные.

Если на какую-то отрасль экономики, на какой-то субъект Федерации или на какое-то учреждение культуры поставлен «серый» управленец, то ей, можно считать, крупно повезло. Ибо «серый» представляет собой обыкновенного, предсказуемого вора. Традиционного администратора с уголовными наклонностями, а порой и с уголовным прошлым. «Серый» вымазан невообразимо пахучей субстанцией «накопления первоначального капитала» от макушки до пят. Но он, стоит повторить, - просто ворюга безо всяких идей в голове. А потому станет рассматривать городскую, областную, министерскую, театральную, издательскую и т.п. казну как «общак». Из «общака» можно брать много. Но и «братве» надо оставлять – по понятиям. «Серый» руководитель, нимало не стесняясь, берет себе много, щедро раздает «братве»-команде, а если рядом угнездились «местные авторитеты, то отстегивает и им. Что осталось – направляет на общие нужды. Иными словами, все-таки что-то тратит на город, область, отрасль, театр, издательство (нужное подчеркнуть). Тем и хорош. Еще раз: оставшееся «серый» тратит на то дело, каким он поставлен управлять.

«Черный» управленец – намного хуже. Он имеет набор чудовищных идей в голове, а потому стремится «исправить», «либерализовать», «оптимизировать», «учесть передовой опыт», «окончательно освободить». В переводе на русский язык это значит: «добить все, что еще шевелится», «забрать последнее», «уволить всех, кроме членов семьи», «окончательно разрушить работающие структуры». Иными словами, он нацелен на сознательное причинение стране ущерба. Почему он так поступает? Иногда – так воспитали. Иногда – как верный сын зарубежного обкома. Иногда – из соображений о том, как бы сберечь тонкий организм Европы от «варваров», «жандармов» и «холопов» из наших мест. «Черный» руководитель не тратит ничего оставшегося на нужды подвластной ему территории; он еще норовит изъять оттуда те ценные предметы, которые можно реализовать по рыночной цене и сломать то, что не выковыривается из бетона.

Поэтому в России любили, любят и будут любить «серого» управленца. Просто вор без «идей» – меньшее зло.

Вот так, просто и бесхитростно, Москва любила Юрия Михайловича Лужкова. Он был ярким представителем «серого» типа.

Однажды автор этих строк провел ночь, считая выборные бюллетени, поданные за кандидатов в московские градоначальники. Это был переход от Лужкова к Лужкову (с тех пор минуло больше десяти лет), и тогда город безо всяких «вбросов» и «переподсчетов» давал четыре пятых голосов за Кепку.

И правильно.

Потому что обоснованно тревожились: уйдет «серый», а на его место придет «черный»…

Юрий Михайлович сделал для Москвы немало полезного, покуда пребывал в здравом уме.

Дороги строил? Очень даже строил. Не столь уж много в стране мест, где они сравнимы по качеству со столичными.

Новые станции метро открывал? В изобилии! Москва вновь, после позднего Сталина и зрелого Брежнева, увидела роскошные «дворцы для народа» под землей.

Социальные выплаты сделал традицией? И притом – прочной традицией. Ибо в Великом городе никому не нужны большие беспорядки – ни муниципальной власти, ни федеральной, – а хорошо организованный пенсионер может перегородить собою всё, что угодно. И стоять, а если понадобится, то и лежать на перекрытом пространстве до посинения. Ему торопиться некуда, а справедливость в этой жизни отстаивать уже пора.

Реставрацию памятников архитектуры вел? В солидных масштабах, тут ему честь и хвала.

Установил в столице порядок? В общем и целом – да, установил. И если на окраинах были и есть целые «проплешины» криминальных кварталов, то центральные районы относительно безопасны. В первой половине 1990-х так не было. И в значительной части страны такого по-прежнему нет.

Так что был Юрий Михайлович в своем роде неплохим градоначальником…

Но с «серыми» всегда одна беда: от долгого сидения на одном месте они начинают разлагаться. Все, что в них содержалось полезного, постепенно портится. И Лужков ухитрился фантастически испортить отношения и с федеральной властью, и с москвичами. Если в первой половине «нулевых» его рейтинг среди москвичей был необыкновенно велик, если еще пять-шесть лет назад слова «наш Кепка» произносились по-свойски и даже с некоторым уважением, то затем приятный имидж Главного Дворника столицы рассеялся. За ним открылась гораздо более неприятная фигура: злой, спесивый самодур, чудовищный «деньгорад».

Маниакальное старание убивать точечной застройкой старую Москву, кретинский Генплан, недопущение охранных зон в исторических районах столицы, бешеное фонтанирование рекламы и постоянное нарушение целостности исторического ландшафта довело «почвенную» часть московского интеллектуалитета до белого каления. Лужков стал восприниматься как фанатичный убийца московской старины. И когда его уволили, образованный класс Великого города вздохнул с удовлетворением: по подвигу – и награда...

Это падение Лужкова ускорено было одной тенденцией, набравшей силой именно в «нулевых» - на протяжении «девяностых» ее не наблюдалось даже в самых ничтожных размерах. Условно ее можно назвать «москвизмом».

К москвичам стало возвращаться чувство собственного достоинства. Сколько было разговоров: нет коренных москвичей! рассеялись! разбавились! исчезли! да их вообще незаметно, и с каждым годом становится меньше и меньше! Нет таких людей, которые хотели бы чувствовать и манифестировать себя как москвичи – слишком это позорно! А вот дудки.

Образованный класс москвичей постепенно пришел в себя от оглушающего чувства, рожденного страшным обезображиванием родного города и свирепой ненавистью, выращенной региональными элитами против Москвы. Москвич – как коренной, так и просто прижившийся в столице человек – опять начал себя уважать. «У нас Великий город, - говорит он себе. – В нем живет не только глянцево-гламурная попса, но и блистательные творцы литературы, искусства, науки. В Москве сохранилось достаточно от доброй русской старины. Москва – церковное сердце страны, город монастырей и храмов. В Москве есть великолепные парки. В Москве еще живы кривые старинные улочки-переулочки. Москва вырастила превосходных людей в прошлом: Третьяковых, Бахрушиных, Цветаевых! У нас Университет. У нас Арбат. У нас Большой и Малый. У нас Третьяковка. У нас Ивановская горка. У нас Донской, Данилов и Новодевичий. У нас Царицыно, Кусково и Останкино. У нас самое красивое в мире метро. И мы еще сами не промах, мы пишем книги, снимаем кино, ставим спектакли, делаем дело». В Москве, наконец, подрастает молодежь, и ей, слава Богу, наплевать на стеснительность старшего поколения, в которое как-то ухитрились вбить тупой рефлекс: «Никому не говори, что мы москвичи, это как-то неудобно...» - «Удобно, ребята, и красиво, и здорово! Гордиться этим надо, и я этим горжусь», - стали отвечать молодые. Они со вкусом и в охотку влезают в исследование московской истории, московской культуры, московской архитектуры, московских обычаев. Молодые со здоровым задором ложаться под бульдозеры, когда идет борьба за какой-нибудь памятник старины, за урочище, за местность, еще не в загаженную вконец «точечной засройкой».

Вот и вырос тот самый «москвизм» - мощное культурное течение, ренессанс уважения к Москве, любви к Москве, изучения Москвы, сбережения Москвы среди образованных людей.

Появился юный Архнадзор и Общество «Московские древности». Вошли в моду книги о московской старине. Столичные телеканалы по своей популярности стали конкурировать с общероссийскими.

А на пути этого доброго интеллектуального поветрия лежала расплывшаяся, обветшалая туша Юрия Михайловича… И как старалась его команда: «Город должен развиваться, неужели вы хотите жить в купеческой Москве вековой давности?!». А в ответ резонно говорили: «До благоустроенности городского ландшафта, каким он был сто лет назад, нам еще работать и работать, а пока – далеко. Москва, разумеется, должна развиваться. В центре она должна развивать туризм, сулящий миллиардные прибыли, а на окраинах – офисные бизнес-анклавы. А туризм невозможен без сохранения и, более того, возрождения благородной московской старины».

Во второй половине «нулевых», т.е. при «позднем Лужкове» без конца повторялась одна и та же ситуация: в центре Москвы строить дешевле (короче подводка сетей) и престижнее. И плевать было Юрию Михайловичу на всю историю, природу и культуры Москвы. Плевать ему было с высокой колокольни, поскольку все эти обстоятельства стояли между ним и барышами, получаемыми от неправедной застройки. Он получал своё и разрешал строить, а если разрешения было мало, то присылал защитничков своего барыша. И еще больше было ему плевать на исторический облик города, когда центр загаживался ровным слоем рекламы от асфальта до неба. И уж совсем плевать ему было на дикий криминал, вызванный неконтролируемым наплывом гастов, а также разгулом этномафии, под давлением которой прежний относительно прочный порядок стал быстро съеживаться…

Смертельно надоел.

Наконец убрали.

Итак, финал «нулевых».

Пришествие Собянина вроде бы обещает «новую эпоху».

Москвичи ждут ее и бояться одновременно.

Ждут, что рекламы в исторических районах города поубавится. Что прекратится бездумная точечная застройка, убивающая благородную московскую старину. Что появится, наконец, массовое храмовое строительство на окраинах столицах. Что сохранятся в полном объеме социальные выплаты. Что гастов будет не так много, как последние годы. Что разбуянившейся этномафии дадут окорот и уберут, наконец из городской милиции ее тьмочисленное «лобби». Недавнее побоище на Манежной – грозный знак того, сколько могут стоить новой московской власти обманутые надежды…

Что муниципальные власти справятся с пробками – этого уже давно никто не ждет, и никто в это не верит.

А боятся… боятся того, что Собянин окажется с идеями. Москва пребывает в накаленном состоянии. Прежний градоначальник довел ее до постоянной готовности выплескивать людей на улицу. Конец «нулевых» застал Великий город в ожидании великих же потрясений. Дыхание гражданской войны коснулось улиц ее и проспектов.

Но всё еще можно остановить, исправить.

Просто от властей требуется Очищение. Во многих смыслах.

       
Print version Распечатать