Борис Николаевич Чичерин был либералом. А потом он стал консерватором, оставаясь при этом либералом. Этот пример не уникален, превращение либералов в консерваторов - обычное дело, мы могли наблюдать это в разные времена в разных странах. Почему так происходит? И вообще, являются ли либералы и консерваторы оппонентами?

Если вспомнить, как все начиналось, то мы увидим, что либерализм с момента своего зарождения был консервативным. Сначала появились собственники, которые, в принципе, не нуждались в том, что требуют либералы современные. Не нужна им была ни свобода слова, ни неприкосновенность частной жизни. Это были сектанты, пуритане со строгой моралью. В Англии либеральные теории формировались постфактум, то есть их появлению предшествовала практика - установление и утверждение в сознании обывателя права на собственность. Таким образом, либерализм в Англии с самого начала приобретает консервативный характер, обыватель, буржуа стремился защитить с помощью теоретических построений то, что уже существует, а именно свое владение.

Это нашло отражение в идеологии движений индепендентов и левеллеров, считавших экономическую самостоятельность гарантией самостоятельности политической. Тем самым утверждалось, что цель политического действия, парламентской борьбы (речь шла об имущественном цензе на избирательные права) есть действие, направленное на охрану классом собственников своего status quo. Подобную ситуацию мы можем наблюдать и в истории Франции, где в XVII-XVIII веках сложились экономические предпосылки для революции (сословные ограничения, внутренние таможни препятствовали свободной экономической деятельности торгово-промышленного класса) и последовавших в ее контексте реформ, которые вполне могут быть названы либеральными.

В России же все произошло с точностью до наоборот. Вначале появились идеи, и только после этого возникло стремление эти идеи воплотить, а точнее, им соответствовать. Либерализм стал предметом утопических размышлений интеллигенции. Базы для зарождения либеральных идей - частной собственности - в момент появления либеральных устремлений не существовало. Основой либеральных настроений стали попытки копирования мировоззрения, характерного для Европы и Америки. Правда, не стоит всех российских либералов равнять по одному лишь западническому стандарту - некоторые идеи славянофилов тоже можно считать либеральными (равно как и то, что либеральными можно считать далеко не все идеи западников).

Если в Европе главной мишенью для критики были феодально-корпоративные порядки, то в России они были ликвидированы еще Петром I, так что основным фактором беспокойства как у западников, так и у славянофилов стало самодержавие. И те и другие желали утвердить свободу именно от абсолютной власти монарха. И те и другие не рассматривали свободную, освобожденную от государственного гнета личность как оторванную от общества. Только в способности к формированию общества и те и другие признавали свободу. Разногласия касались того, что под этим обществом понимать: если западники смотрели на Европу, то славянофилы видели гарантию своей автономии от государства в общине. Таким образом, славянофилы сближались с концепцией "общественного договора" Руссо, в которой переход из естественного состояния в гражданское означает не только примирение интересов, но и создание "коллективного существа", управляемого нравственным инстинктом народа1.

Но вернемся к Чичерину. Русских либералов Чичерин разделяет на три фракции. Он выделяет "уличный либерализм" (стремление к потрясениям ради потрясений - этот ярлык Чичерин навешивал на революционных демократов, которых он очень уж не любил, а Чернышевского даже гадом называл), "оппозиционный либерализм" (критика ради критики без предложения какого-либо позитивного решения) и "охранительный либерализм" (сюда Чичерин причислил себя и своих единомышленников, стремящихся к "действительному влиянию на общественные дела"). Таким образом, часть российских либералов в определенный момент решили стать консерваторами. "Определенный момент" - это период реформ Александра II. Цель предлагалось считать достигнутой, а дальнейшие перемены - излишними и опасными2.

Откуда же, по мнению Чичерина, появились "правильные" либералы (то есть он сам) и "неправильные" (Чернышевский, Герцен и компания)? "Либеральное движение вытекло из жизненной необходимости; оно порождено силой вещей. Отрицание старого порядка явилось как прямое последствие его несостоятельности. Для всех стало очевидным, что без известной доли свободы в благоустроенном государстве нельзя обойтись", - писал Чичерин. То есть были не просто отвлеченные мечтания и ссылки на то, "как там у них", а реальные предпосылки. Говоря о либералах, чье появление было обусловлено "жизненной необходимостью", Чичерин имеет в виду не себя и своих сторонников, а, наоборот, своих оппонентов, революционных демократов. "Настоящие" же, "правильные" либералы, глубоко осознавшие суть либеральных устремлений и доктрин, появились раньше, чем возникла острая необходимость в переменах. Либералы и революционные демократы шли в союзе до реформы 1861 года, а после этого началось размежевание между ними. От общего движения отделилось правое крыло, к которому принадлежал Чичерин, ставший консерватором, предлагавший раздавить революционное движение, но оставить в неприкосновенности результаты реформ Александра II.

Таким образом, сложилась весьма занятная ситуация. На Западе те, кто имел материальные предпосылки стать либералом, выработать на основе своего мировоззрения, своих политических и экономических взглядов либеральную теорию, стали консерваторами. А те, кто жил лишь прожектами "лучшего мира", утопиями, стали революционерами, что вполне естественно. В России же получилось иначе. Консерваторы вышли из мудрой, аккуратной и осторожной интеллигенции, размышляющей о судьбах отечества в тиши своих кабинетов ("мечтатели", "прожектеры", "утописты"), а революционеры - тоже из интеллигенции, но той интеллигенции, которая предпочитала живо и радикально реагировать на действительно происходящее вокруг ("реалисты", "практики", "прагматики").

Теперь вновь обратим внимание на европейский либерализм, то есть на "чистый" либерализм без примеси каких-либо национальных особенностей. Его развитие привело к тому, что многие стали задаваться вопросом: а существует ли либерализм вообще? И речь здесь даже не о том, что либералы превращаются в консерваторов, а о том, что они растворяются в общем мировоззрении, характерном для стран Запада. Либералы победили, все их требования были выполнены, программа в основном осуществлена.

Дэниел Белл смотрел на этот вопрос так: "Во всем западном мире интеллектуалы пришли в основном к общему мнению, согласованной позиции по политическим проблемам: они симпатизируют концепции государства благосостояния, принципу децентрализованного управления, смешанной экономике и политическому плюрализму. Это и означает, что эпоха идеологий завершена"3. Таким образом, утверждается господство либерального сознания, причем не только в интеллектуальной, но и в массовой среде. Либерализм стал своеобразным менталитетом западного общества. Давайте рассмотрим это на примере. Предположим, что в какой-нибудь европейской стране некий активист ультраправой или, наоборот, ультралевой молодежной группировки в пылу политической борьбы совершает какие-либо противоправные действия и попадает в руки закона. Он, безусловно, не либерал, он ратует за свержение существующего государственного строя, лестно отзывается о режимах, которые у либералов получают ярлык тоталитарных. Но, оказавшись в такой ситуации, молодой (или не обязательно молодой) экстремист сразу же начинает требовать (или, по крайней мере, ожидает) гуманного с собой обращения, адвоката, гласного и состязательного суда, то есть того, чем Запад обязан именно либералам.

Такое мы можем наблюдать не только на Западе. О чем сейчас говорит лидер (в его собственной терминологии "вождь") национал-большевиков Эдуард Лимонов? Он требует соблюдения законности в отношении активистов своей партии, перечисляет случаи превышения определенных законом (либерализм!) полномочий со стороны милиции. Это та самая партия, которая на словах провозглашает своим идеалом гитлеровскую Германию и сталинский СССР! Но при столкновении с реальностью национал-большевикам приходится принять либеральные ценности как гарантию собственной безопасности.

Что касается самого Лимонова, то здесь ничего удивительного нет - это западный человек, воспитавший себя на Западе в традициях западной демократии. Но и рядовые члены НБП также вынуждены начать мыслить по-либеральному.

Это и есть растворение либерализма. Довольно удачную оценку этой ситуации дал французский философ Н. Танзер: либерализм есть повсюду, но его нигде нет. С Танзером согласен и консервативный немецкий мыслитель Г. Рормозер. По его мнению, либералы стали жертвами своей победы на идейном фронте. Гегемония либерализма привела к его вырождению в либертарианство, к абсолютизации индивидуализма, к атомизации общества4. Либералы обрели тоталитарные наклонности и нетерпимость к инакомыслию. Такая ситуация стала причиной "философского бессилия" либерализма, отсутствия высоких духовных целей, неспособности противостоять ложным толкованиям и извращениям либеральных принципов. Исходя из подобных рассуждений, Рормозер делает вывод (по его собственным словам, ставит диагноз) о том, что либерализм необходим, но его сфера ограниченна: эта идейная система функционирует лишь в условиях "нормального положения вещей и при достаточно высоком уровне благосостояния".

Современный консерватизм и классический либерализм действительно имеют много общего, что вполне обоснованно побуждает некоторых авторов говорить об их идейной близости. Интересную трактовку сближения либерализма и консерватизма в XX веке дает Р. Дворкин. По его мнению, война во Вьетнаме заставила американских либералов эволюционировать вправо. Кроме того, "появились вопросы, которые, казалось, больше не делили политиков на либералов и консерваторов"5, - например, защита окружающей среды. И наконец, вследствие всего этого политики перестали отождествлять себя и свою позицию с определенной идеологией.

Некоторые либералы, например Ф. Хайек, выражают недовольство попытками игнорировать различия между либерализмом и консерватизмом, отстаивая право либералов на самостоятельность и факт существования этой самостоятельности. Хайек начинает с опровержения утвердившегося тезиса о всеобщем согласии с основами либерализма. Наоборот, он считает, что "почти все политические движения, слывущие прогрессивными, призывают к дальнейшему наступлению на личную свободу"6. Таким образом, по мнению Хайека, наблюдается союз консерваторов и социалистов, считающих свободу личности второстепенной по отношению к общественным интересам. Несмотря на то что "в Европе господствующее течение рационалистического либерализма уже давно вросло в учение социалистов", "на деле либерал отличается от сегодняшнего радикала-коллективиста намного больше, чем консерватор. Меж тем как последний обычно придерживается всего лишь умеренной и мягкой версии предубеждений своего времени, сегодняшний либерал обязан весьма резко оспаривать ряд фундаментальных принципов, роднящих большинство консерваторов с социалистами".

Принципиальное идейное отличие либералов от консерваторов и социалистов, согласно Хайеку, заключается главным образом в двух моментах.

Во-первых, либерализм, основанный на свободе воли, убеждений и действий индивида, не признает никаких моральных императивов и не стремится навязать свои принципы другим. Либерал не может отказаться от идеи демократии исходя из того, что власть может оказаться в руках безнравственных людей. Гарантией того, что даже в этом случае права личности не будут попраны аморальными власть имущими, должно стать строгое ограничение этой самой власти.

Характеризуя точку зрения своих оппонентов, Хайек пишет: "Подобно социалисту, консерватор озабочен не столько тем, как ограничить власть государства, сколько вопросом, кто именно будет находиться у власти; подобно социалисту, консерватор считает себя вправе навязывать свои ценности другим людям". В то же время у либерала "нет политических принципов, которые позволили бы ему в союзе с людьми, чьи нравственные ценности отличаются от его собственных, создать политический режим, при котором все могут жить в соответствии со своими убеждениями". Либерализм, с одной стороны, претендует на универсальность своих принципов (так и произошло его растворение, превращение в общезападный менталитет), но с другой - отказывается от этого стремления, вернее, открыто не признает его. Таким образом, мы сталкиваемся со следующим парадоксом: универсальность принципов заключается в их отвержении.

Во-вторых, на базе тезиса о первичности индивида по отношению к обществу Хайек отвергает идею нации. Эти его рассуждения непосредственно связаны с предыдущими. Хайек пишет: "С недоверием консерваторов ко всему новому и чужому связано их враждебное отношение к интернационализму и наклонность к последовательному национализму". Либералы провозглашают здесь космополитический идеал свободной личности, не подчиненной каким-либо национальным традициям, интересам коллектива, каковым здесь является нация.

Кроме того, неприятие национализма базируется на принципе неприкосновенности частной собственности, но не в узкобуржуазном, а в широком понимании: согласно теории Локка в понятие собственности входит также представление о праве человека на жизнь и достоинство, а в европейских языках слово "собственный" (английское "proper", французское "propre", немецкое "eigen") имеет также значение "свойственный, присущий" - это также соотносится с либертарианским тезисом о собственности индивида на самого себя. По мнению Хайека, "предрасположенность к национализму часто становится связующим звеном между консерватизмом и коллективизмом: если вы воспринимаете промышленность или природные ресурсы как "наши", остается всего один маленький шаг до призывов поставить это достояние нации на службу национальным интересам. Правда, в этом плане континентальный либерализм, восходящий к Французской революции, оказывается не намного лучше консерватизма". Нельзя сказать, что в этом пункте Хайек выражает позицию всех либералов: Дж. С. Милль считал ощущение единства нации основанием для демократии, представительного правления.

Итак, либералы "потерпели победу". Ф. Фукуяма провозгласил "конец истории", спорить уже не о чем...

Но в настоящее время проявила себя и обратная сторона этого "всеобщего согласия". До распада СССР и социалистического лагеря либералы могли парировать выпады левых неудачами реального социализма, наличием репрессивной системы в социалистических странах. Теперь, когда неолиберальная капиталистическая экономика стала единственной системой хозяйства и внедрение в массовое сознание принципа универсальности капитализма и невозможности каких-либо других вариантов достигло своей цели (большинство населения в странах Запада действительно считает либеральные ценности универсальными, единственно возможными, а молодое поколение и вовсе не знает каких-либо других систем), вдруг оказалось, что, хотя молодежь и признает этот тезис, сама эта система ей не нравится. Апеллировать к ошибкам левых уже не представляется возможным, и создалась парадоксальная ситуация: опыта социализма как бы и не было, потому что не могло быть "по определению". Идейное превосходство либералов обернулось глубочайшим кризисом неолиберальной капиталистической идеологии. Так появились антиглобалисты.

Но и антиглобалисты не могут уйти от либеральных ценностей и не собираются делать этого. Их протест направлен не против либерализма, а в его защиту, защиту от либералов, ставших консерваторами.

Примечания:

1 См.: Карпи Г. Были ли славянофилы либералами? // Неприкосновенный запас. 2002, # 3(23).

2 Чичерин Б.Н. Различные виды либерализма // Чичерин Б.Н. Несколько современных вопросов. М., 2002.

3 Цит. по Arblaster A. The Rise and the Decline of Western Liberalism. Oxford, 1984. P. 320.

4 См.: Рормозер Г. Кризис либерализма, М., 1996.

5 См.: Дворкин Р. Либерализм // Современный либерализм: Ролз, Берлин, Дворкин, Кимлика, Сэндел, Тейлор, Уолдрон. М., 1998.

6 См.: Хайек Ф. Почему я не консерватор // Неприкосновенный запас. 2001, # 5(19).