От редакции. Выборы 14 марта показали, что партия «Единая Россия» отнюдь не монопольно владеет полем российской политики. В некоторых регионах она показала свой обычный результат, но в некоторых субъектах Российской Федерации не смогла получить и половины голосов пришедших на участки избирателей. Некоторые эксперты полагают, что данный результат указывает на потолок, которого достигла ЕР. Для других – это всего лишь свидетельство демократизации политической системы нашей страны. Поскольку «Русский журнал» постоянно следит за теми изменениями, которые претерпевает политическая система России, вообще, и позиционированием в ней партии «Единая Россия», он не мог остаться в стороне от новой волны политической дискуссии. Своим видением того, что произошло 14 марта, с читателями делится главный редактор «РЖ» Глеб Олегович Павловский.

* * *

РЖ: Глеб Олегович, не кажется ли вам, что выборы 14 марта преподнесли какой-то сюрприз, и в чем этот сюрприз может заключаться?

Глеб Павловский: Сюрпризов нет, скорей надо спросить себя, готовы ли мы к тем, что будут? В общем и целом, можно сказать, система работает. Медведев празднует подтверждение своей оптимистической гипотезы. Он предложил расширить зону доверия оппозиции – и та доверие оправдала. Эти выборы были, наверное, первыми, на которых местным властям сильно давали по рукам, чтоб те не лезли под капот избирательного процесса. Те все равно лезли, но реже и с опаской. Партии оппозиции приготовились устроить скандал по результатам выборов, - и не смогли, получив местами даже больше, чем ожидали. Парламентские партии прошли в законодательные собрания регионов и показали неплохие результаты. В Туле даже «Яблоко» прорвалось в городскую думу, чего уже от этой партии никто не ожидал.

«Единая Россия», если брать валовые цифры поддержки, закрепила свои результаты. Зато в ряде мест - недобрала даже по отношению к своим предвыборным рейтингам, чего обычно не случалось. Самый яркий пример — проигрыш в Свердловской области.

Что происходит с «Единой Россией»? Ее электоральный рост приостановился. А ведь стабильность партии внутри политической системы обеспечивалась ростом ее влияния, признанием за ней статуса института власти! Партия постоянно надвигалась на остальное политическое поле, теснила его.

РЖ: Грозившись свести на нет минимальный зазор между собой и политическим полем в целом.

Г.П.: Поэтому многие медведевские поправки были нацелены именно на то, чтобы создать распорки в политической системе, которое грозилось иначе окончательно схлопнуться. А оказалось, что система не слишком-то и готова схлопнуться. Зато нарастает вопрос: как «Единая Россия», собственно говоря, обращается с собственной несущей функцией в системе. Что делает партия в условиях обновления вопроса о власти, связанного с обновлением политики союза двух? По-моему, партия его не видит.

Тем временем обострился запрос на силу в системе. Смена политического курса в русской государственной системе всегда ставит вопрос о власти заново, обновляет силовую повестку. Силовую не в узком смысле темы «силовиков», а в смысле реальной дееспособности государственной конструкции. Запрос на силу идет от среднего класса городов, внутри спроса на сильное национальное государство. С точки зрения горожанина, распад милиции как института – это явный дефицит государственной силы. С другой стороны, новая политика Медведева порождает и его, президентский запрос на силу! И здесь вопрос, на что опереться Президенту, «тандему» и всей его когорте при перемене курса? Конечно, гарантия поддержки в парламенте, эта законная прерогатива большинства, очень удобна и неприятно было бы ее лишиться. В то же время она недостаточна, когда речь идет о любой форме политической мобилизации.

Ведь она была партией власти в условиях, когда вопрос о власти был решен. Причем решен не ею и не навсегда. Но в тот момент, когда вопрос о власти возвращается в повестку дня и снова оказывается вопросом, становится неясно, чем занимается «Единая Россия». Всякий раз когда болезненно накалялись какие-то конфликты, например, между горожанами и милицией, или калининградский, партия пряталась под стол. Президент и премьер бросались спасать положение, и тогда за ними вслед и партия выползала - нехотя, запоздало и если ее прямо просили об этом. Фактически Медведев и Путин «работали партией» - за партию. Партия перестала быть донором власти, она превратилась в ее рецепиента. Именно в тот неудобный момент, когда Кремль переходит в наступление, меняет политику и фактически заново ставит вопрос о доверии себе!

А ведь прежде было не так. И «Единство», и «Единая Россия» вносили важные компоненты в образ Путина. В 2000 году это был ореол Путина-спасителя, политического МЧС. В 2004 году партия предъявляла законченный образ власти - ее сформированность, всеохватность, позитивную гегемонию. А что, собственно говоря, партия дает Путину сегодня? Неясно. Это она, напротив, вечно чего-нибудь от него ждет.

РЖ: Но в системе тандема она является опорой Путина как лидера правительства.

Г.П.: В каком смысле Путин может опереться сейчас на партию? Только в парламенте, в практике так называемых нулевых чтений. А как лидеру партии она не предлагает ему ничего, кроме «ателье мундиров» для тех, кто и без того правит. ЕР, как показал проваленный выборами Иркутск, пятое колесо в телеге региональной политики. В конфликтах вокруг ЦБК, вокруг Дерипаски, «Единая Россия» потерялась, ей навязали ненавистного ей и избирателям кандидата-варяга. А после драки стала жаловаться, что против снятого близкого ей кандидата Романова применили административный ресурс. Да, применили, и в грубой форме. Но это значит, что против административного ресурса, партия власти – никакой не ресурс. Зато коммунист, которого выбрали мэром с победной цифрой под 70, месяц назад не имел и 10 процентов, и не рассматривался как проходной кандидат. Ситуация довольно модельная и легко воспроизводима – вакуум силы заполняется популистскими пузырями. Так и неприятные 10-15 процентов оппозиционных партий – они слишком высоки для их реального бессилия, но при встрясках могут раздуться в популистские «большинства на час».

Мы все спрашивали: где копится энергетика злобы средних слоев, такой яростной, когда вспыхивает по поводу ментов-убийц или аварий на Ленинском проспекте – ведь она не ловится, например, падением федеральных рейтингов? А вот же она – собирается в рассерженном злобном избирателе, который не ленится идти на выборы, чтобы вставить Грызлову пистон. Например, тульский успех «Яблока» – это в чистом виде кукиш «Единой России».

Повторяю, здесь вопрос не в протестном потенциале, тот сам по себе маловажен, с протестной энергией власти худо-бедно научились работать. Пример - Калининград. Но проблема в другом - партия власти становится слабым звеном системы власти. Она потребляет силовую энергетику системы, не приращивая ее. Практически каждую неделю у нас появляются новые подробности дефицита силы в государственной системе.

РЖ: В прошлом интервью «Русскому журналу» вы противопоставляли партийную политику силовой?

Г.П.: «Силовой» в прежнем, в узком смысле – как политика, нуждающаяся «в добавках» репрессивными средствами. Но силовые структуры сегодня в таком состоянии, что они даже для микрополитики не годятся. Из «силовиков-государственников» посыпали евсюковы. Сегодня обнажается и проседает силовой компонент самой системы.

Внутри путинского мифа или, если хотите, государственного мифа, мифа власти, мифа стабильной России, который долгое время заменял стране отсутствующую у нее гражданскую религию, успешно действовал определенный силовой контур – Путина слушались, Путина боялись, хотя сегодня уже не могут объяснить, чего боялись-то? Мифа нет – осталась популярность. Фактически, сам Путин отказом от третьего срока запустил демифологизацию власти. Идет и «демифологизация снизу» - евсюковщина расколдовывает власть, реплики Лужкова и Грызлова вызывают хохот – а комизм власти убивает фантазм власти. Медведев сегодня нуждается в обновлении фактора силы – и выясняет, что тот недостаточен.

Партия, на которую надо опереться, должна для этого иметь собственный силовой потенциал, свою социальную систему передач с правящим классом. Она должна «государствовать». И тогда вопрос переформулируется - кто сможет в условиях нестабильности вести политическую борьбу за лояльность бюрократии?

Здесь есть сходство с роковым вопросом лета 1917-го года: чьей будет воюющая армия? Армия, которая после Февраля осталась единственной силой, а с другой стороны, всё чаще соблазнялась антигосударственностью. Обманчиво считалось, что офицеры ею «командуют». Я бы сравнил ту армию с нашей нынешней бюрократией, которая велика, провластна - и нигилистически антигосударственна. Ситалось, что Медведев - в рамках союза с лидером партии Путиным - обладает весьма серьезным ресурсом. Особенно на критический случай, ведь критический для Медведева «случай» будет одновременно и критическим случаем для Путина.

Считалось, что сила ЕР образуется за счет многократного пересечения с ядром бюрократии, мотивированной отношением к собственности и доказавшей себя в прошлое десятилетие. Хотя бы тем, как эти крепкие парни сделали себя сами в предыдущие 10-15 лет. А сегодня возникает вопрос: так ли это? Крепкие парни есть – а партия может на них повлиять, не говоря уж - приказать? «Единая Россия» - функционирует как политический офицерский состав бюрократии? Нет. Реальной силы нет. Партийная система «1+3» оказывается повсеместно и разнообразно слабой. Партия не ведет борьбу за бюрократию (передоверив это президенту с премьером). А когда бюрократия не управляема даже теоретически, появляются обширные возможности для игры на перехват ее и перепрограммирование. Слабость провоцирует и «индуцирует» большевиков или «силовиков»

Считалось, что партия – это дополнительная защита для консолидации бюрократии вокруг президента, в его союзе с Путиным. Мартовские выборы не опровергают – но и не подтверждают этого. Оппозиционные партии «усиливаются», не становясь ни силой, ни альтернативой, ни даже подушкой безопасности. Возникает вопрос: а чья сила, брат? Перед нами опасно прослабленная система, слабость которой некстати начала обнаруживаться, а следовательно - соблазнять.

Беседовали Борис Межуев, Никита Куркин, Константин Аршин