От редакции. Центральные телеканалы завершили трансляцию интервью президента России Дмитрия Медведева, в котором глава государства подвел итоги 2010 года. Вопросы главе государства задавали руководители центральных телеканалов Константин Эрнст, Олег Добродеев и Владимир Кулистиков. В таком же формате Дмитрий Медведев подводил итоги 2009 года: его общение с журналистами продолжалось около полутора часов. Но если в прошлый раз президент говорил главным образом об экономике, что объясняется осмыслением последствий мирового финансового кризиса, то в этот раз речь шла о политике. О чем же сказал президент? На вопросы "Русского журнала" отвечает философ и политолог Борис Межуев.

* * *

Главная тема выступления – это проблема стабильности. Вернее, изъяны той стабильности, которую представляет Путин. В этом смысле можно утверждать, что полемика между представителями тандема уже вполне актуальна, хотя пока она и не приобретает острого характера. Медведев всячески указывает на то, что достигнутая стабильность, которую он несколько раз довольно высоко оценивал в течение этого телеинтервью, вместе с тем является проблемой, так как она оставляет довольно много проблем нерешенными. В частности, проблему коррупции. Но самое главное – оказалась утеряна некоторая политическая динамика, исчез, как говорит Медведев, драйв из государства, то есть требуется некая даже не технологическая модернизация, а увеличение динамики общественно-политической активности.

В этом смысле, конечно, довольно фантастическим кажется решение Медведева по фамилиям перечислить всех основных представителей так называемой непарламентской оппозиции, включая Лимонова. Да, конечно, он высказался о них с некоторой иронией, назвал их «выдающимися», но, тем не менее, обошлось без какой-то резкой и жесткой критики.

То есть фактически Президент сказал, что в России есть много политиков, а не только он с Путиным. И эти политики не просто руководители парламентских фракций, но также и те, кто не находится в системе: Касьянов, Немцов, Рыжков. То есть признается, что эти люди, хотя Президент и не испытывает к ним никакого сочувствия, имеют право существовать в политической жизни. Это резко противоречит тому, что господствовало в течение последнего времени.

То есть, в этом смысле нам следует ожидать бóльшей политической активности, в частности, нам следует ожидать конкуренцию, спор, дискуссии, диалог. Не случайно он задал вопрос руководителям каналов относительно свободы слова, и те что-то отвечали, кто-то более откровенно, кто-то менее откровенно. Президент как бы намекнул на то, что необходима гласность. Он сказал то же, что когда-то сказал Михаил Сергеевич. Перед нами явное движение в сторону гласности, а сторону большей остроты СМИ, включения некоторых тем в информационную повестку средств массовой информации. Ясно, что после этого и дальше игнорировать существование данных политиков, значит открыто демонстрировать свое несогласие с Президентом.

Кроме того, явно была заметна полемика с Путиным по поводу Ходорковского. Но не по поводу собственно отношения к приговору, а по поводу высказываний по поводу приговора. Он сказал: никто из должностных лиц, включая его самого, не имеет права высказывать какие-то суждения до вынесения приговора. Вообще, у Медведева мы увидели ни в коем случае не одобрение Ходорковского, но, во всяком случае, какое-то смягчение позиции по отношению к этому делу. Мы помним, что Путин был куда более резок.

В целом же видно, что Медведев находится в боевой форме, он готов принять участие в новой политической жизни, в новой компании и совершенно не собирается сдавать поле риторического соперничества своему, так сказать, сотандемнику. Во всяком случае теперь однозначно ясно, что двуглавый орел российской власти говорит на разных языках, разными словами, избирая разную тональность при подходе к общественно-политическим проблемам. Если для Путина в его трехчасовой теледискуссии главная тема – это тема порядка как фундаментальной основы государства, то для Медведева – это некая политическая динамика.

Одно меня огорчает: для России в отличие от США годы избирательных кампаний – за исключением 2003 года, который, как ни странно, стал парадоксальным исключением из этого ряда – это время чудовищного понижения интеллектуальной планки. Я долгое время работал в политологическом журнале и знаю, что избирательный сезон – это резкое понижение качества статей и материалов, которые идут, это время, когда политология отходит на второй план и наступает время политики. В России, к сожалению, эти вещи очень плохо друг с другом сочетаются. Так что не стоит уже ждать интересных оригинальных версий политической модернизации, не стоит искать каких-то нестандартных интеллектуальных решений проблем российской политической системы. Все оригинальные и нестандартные ходы в России мгновенно съедаются реальной политикой. Всё измеряется электоральными успехами, а электоральные успехи и электоральные достижения – это время, когда люди не хотят думать, не собираются думать и просто жестко воспринимают любые инновационные процессы.

В этом контексте замечу, что одну из разгадок успеха Соединенных Штатов я вижу в том, что для них интеллектуальная динамика и политическая динамика всегда параллельны друг другу. Начинаются горячие политические дискуссии – и общество тут же начинает серьезно об этом спорить, с подключением экономической сферы и так далее. То есть, нет ощущения понижения интеллектуальной планки. В России, к сожалению, это не так…

Поэтому 2011 год не станет годом интеллектуальных споров. Это будет год риторического соперничества, это будет год складывания мощных политических сил, инструментов и рычагов проведения политической воли в обществе. Это будет год яркого и запоминающегося политического пиара, острых дискуссий и т.д.

Но, тем не менее, едва ли нам стоит ждать каких-то судьбоносных решений в плане изменения общей ситуации. У нас «реальная политика» съедает теорию, но теорию не в смысле абстрактной теории, а в смысле конкретного институционального творчества, институциональных механизмов. Институциональные изменения в России осуществляются в ситуации спокойствия, в ситуации стабильности, как это было в 2004 году. И, мне кажется, неслучайно Президент гораздо меньше говорил о модернизации.

Такое ощущение, что слово «модернизация» осталось в прошлом. То есть речь теперь идет о драйве, о гласности, об активности. По крайней мере все эти эмоционально-энергетические определения присутствовали, но более научное теоретически насыщенное и академически фундированное слово «модернизация» не звучало. А это означает, что наступает эпоха активности, динамики и, к сожалению, времени, когда академическая наука, академическая экспертократия будет вынуждена или вообще сойти со сцены, или играть вторичную, обслуживающую роль.