Добрый барин

Наивно полагал, что моя последняя связь с проклятым прошлым - это свидетельство о рождении. Все прочее - дипломы, записные книжки, интимные письма - целенаправленно уничтожено. Фотодокументы коварно спасены родителями и бывшей женой. Выцветшая тетрадь "для работ по внеклассному чтению ученика 3 "Г" класса Манцова Игоря", упавшая на голову с антресолей, стала неожиданностью. Прежде чем предать огню, спешу поделиться.

Обязательная графа: "Чем понравилась книга". Отчего-то не зацепили " Гутаперчивый мальчик" и "Футбол с девчонками": графа не заполнена. Зато "Астраханский соловей" понравился "непослушностью верблюда", "Рассказы о Дзержинском" Юрия Германа - "неутомимостью Дзержинского", а "Драма в воздухе" Жюля Верна - "трусостью автора". Про "Республику ШКИД" чистосердечно, но расплывчато написал "книга веселая", чем спровоцировал агрессивную пометку учительницы: "Записи вести аккуратно!"

Но самое чудесное воспоминание связано, конечно, с книгой Николая Шпанова "Война "невидимок", которая поразила ребенка "смелостью Житкова и Найденова, упорством профессора Бураго , умнотой (исправлено на "умом") Ноздры". Сказать, что этот безразмерный фолиант из районной библиотеки перепахал третьеклассника, значит не сказать ничего! Роман, написанный, кажется, в конце 30-х, рисовал перспективу будущей Мировой Войны. Это был гимн технике и технологии, советским ученым и социальному оптимизму. Вот в наших секретных лабораториях под руководством профессора Бураго куется неслыханное оружие: ныряющие в морскую пучину, исчезающие на глазах у противника самолеты, чорт знает что еще. Шпионы, масштабные сражения, целомудренная любовь. Где ты, Шпанов, кто тебя переиздаст?

Некоторое время готовился к профессии летчика: шумно исполнял отличную песню Марка Фрадкина "Там, за облаками" и героически нырял с десятиметровой вышки. Страшным ударом по мечте стал мемуар авиаконструктора Яковлева, поставившего на творчестве Шпанова крест. По мнению Яковлева, писатель-фантаст был виноват во всех злоключениях первых лет войны! Насочинял бессмысленных сказок, в которых наша техника делает врага, как захочется профессору Бураго. Дезориентировал партию и правительство. А техника, вопреки всеобщим ожиданиям, оказалась в войне будущего на вторых, даже на третьих ролях. После авторитетной критики Яковлева расхотел быть и летчиком, и писателем. Разлюбил Фрадкина, разучился нырять и морально разложился, предвосхитив своей новой жизненной позицией грядущий постмодернизм. Детские чистота и восторг воскресли уже к середине превосходного американского фильма "Небесный Капитан и мир будущего".

Смотрел из-за своей фаворитки Гвинет Пэлтроу, которая еще в картине "Осторожно, двери закрываются" поразила реактивной манерой игры. Ее лицо с невероятной скоростью и без видимых усилий отыгрывало и перипетии сюжета, и даже намерения партнеров. Актерская техника Пэлтроу невероятна, но здесь даже ей пришлось смирить гордыню, подчинившись генеральной идее. Столь же хорош партнер, Джуд Лоу, исполнивший роль пресловутого Небесного Капитана. Этот дурацкий комикс выполнен с такой визуальной точностью, что провоцирует многостраничные размышления и смело может именоваться жанровым шедевром.

Фильм активизировал историческую память особого рода. Безумная технократическая фабула в духе Шпанова тем не менее укореняется, получая статус достоверной, благодаря цветовой гамме, благодаря картинке, стилизованной в духе старинного киноизображения. Именно так снимали "на цвет" в 30-50-е. Ровно такие же, как Джуд Лоу, улыбчивые парни в шлемофонах смотрели с обложки "Огонька" и, полагаю, с обложек американских еженедельников. Времена неподсудности позитивизма, идеологии прогресса и всемогущества техники, похоже, закончились, однако американцы не сочли возможным отречься от их наследия. Американцы не предали поколение, искренне верившее, что летчик - высшая ступень эволюции. Не забыли, что железная разрушительная техника принудительно воспитывала в мягком теплокровном человеке такие интересные качества, как воля, мужество и верность долгу. Американцы выжали из технократической утопии минувшего столетия максимум возможного, и отчетное кино - своего рода клятва в верности, передача эстафеты.

По доброй воле оторваться от крупных планов Лоу и Пэлтроу невозможно. Актеров снимают по рецептам 40-50-х, когда цветная пленка была недостаточно чувствительной, и в лица приходилось светить десятком мощных прожекторов ближнего действия, выстраивая на лицах прихотливый рисунок, размечая, подобно рельефу местности. Еще до первой мировой профессор Тотенкопф затеял создание механических монстров, призванных погубить прогнившую цивилизацию и унести его самого к звездам. Действие фильма развивается в 38-м, когда до мировой катастрофы остались считанные дни, когда монстры атаковали мир от Москвы до Нью-Йорка и когда только Небесный Капитан со скандальной журналисткой решаются монстрам противостоять.

Предельно умное кино. Тот, кто поверит не фабуле, а зрению, откроет бездны смысла. Авторы остроумно разделили между противниками ценности технократической эпохи: Тотенкопфу досталась сомнительная технологическая мощь, а Небесному Капитану, человеку из плоти и крови, принявшему вызов техники, - те самые качества, которых этот вызов потребовал: смелость, решительность и сознание долга перед тем, кто ему доверился. Фантастически отзывчивые лица Лоу и Пэлтроу проявляют эти качества, точно палимпсест: человеческое постепенно выползает из-под жанрового. И по мере того как технократическая утопия Тотенкопфа терпит крах, дети света, Пэлтроу и Лоу, все чаще появляются в кадре вместе, составляя единый ракурс, нерушимое целое.

В 50-е нечто важное угадал Юрий Олеша: "Когда оно началось, мое время?.. Мое время началось примерно в дни, когда появилась мина и появился пулемет... Могу сказать, что великая техника возникла на моих глазах... Появилось электрическое освещение. Это было чудо... Лихорадочное трепетание мысли, вот-вот готовой открыть тайну полета машины тяжелее воздуха... Больше всего привлекал мое внимание павильон авиации... Околдовывал меня! Лишал дара речи! Не отпускал меня!" Но уже к началу 70-х элитой овладела иная идея: идея реставрации помещичьего уклада и сопутствующей "духовности". Как грибы множились экранизации из барской жизни, венцом которых стали тарковское "Зеркало" и "Сто дней после детства" Сергея Соловьева. Трезвость проявил один Никита Михалков, предупредивший своей "Неоконченной пьесой...", что клуб новоявленных собственников будет клубком змей, по-простому гадюшником.

Теперь Соловьев породил новую экранизацию Чехова: "О любви". Усадьба, трепет интеллигентных сердец, непременная утонченность натуры. По окончании фильма стало окончательно ясно, что же случилось со страной! Еще в 70-е вместе с решительными пилотами из кадра исчезла упругая энергия, зато обрела популярность фирменная соловьевская дымка. В "Ста днях..." даже пионэры вкусили элегического помещичьего уклада. А вот что знает о дворянском "золотом веке" американец Сеймур Беккер ("Миф о русском дворянстве". - М.: 2004): "До самого конца XIX века многочисленные наблюдатели неоднократно отмечали, какой ценой расплачивались живущие в удаленных от центра поместьях культурные и энергичные дворяне, лишенные общества образованных людей и доступа к школам, библиотекам и театрам". Да что там лукавить: стремительно превращаясь в дебилов, именно эти "культурные и энергичные", а совсем не большевики, приблизили Октябрь Семнадцатого.

Как остроумно заметил Картье-Брессон, "между фотографами нет большой разницы, зато очень важны разницы маленькие". В кадре сериала "Московская сага", который идет на Первом, не элегическая дымка, а того хуже - телевизионный глянец. В кадр закономерно не поместились летчики, зато советских помещиков хоть отбавляй. Время, на которое молился Олеша, в этих общих планах, облученных ровным, нивелирующим светом, не живет. Все - ложь. И у предательства, и у подвига - другой световой рисунок. Свет "Московской саги" - это заливающий свет аукциона. Так освещают торговые ряды. Чтобы было видно колбасу, ценник и выручку. Наши 20-е, наши 30-е были не такими. Американцы, которых моралисты вечно обвиняют в прагматизме, воскрешают время и бережно держат на ладошке. У нас временем торгуют. В разлив и на вынос, как захотят.

Кто говорит о пришествии русского капитализма? Дудки, страна реставрировала помещичий уклад. Вернулся добрый барин, материализовалась самая опасная фантазия полоумного совка. У всех теперь усадебка. Правда, у одних трехэтажная, с бассейном и видеонаблюдением, у других - позднесоветские шесть соток. Но барская спесь - сходная. Но менталитет - один. Любят они заборчики, ну что тут поделаешь.

Скоро, совсем скоро барин и его ближний круг заскучают. Заскулят, завоют с тоски. А подросшие помещичьи дети, дети победителей, удивятся: "Батя, ты дал нам деньги, много денег, на что же мы их употребим? Ведь кроме водки, фальшивых сериалов и неаппетитных хабалок в этой стране ничегошеньки не осталось! Ты все погубил, батя!" И вот когда дети победителей сами сделают со своими отцами все то, о чем в приличном обществе не говорят, они приползут к нам, чтобы попросить: "Стройте ваши прекрасные города. Больше нет сил: заела провинциальная хандра!"

И мы, кто доживет, построим наши прекрасные города, где от цивилизованного борделя до несокрушимого Храма - перейти улицу и где добрый барин будет работать вахтером, полотером, подсобным рабочим. Что же делать, если ничего другого, ст оящего этот мечтательный моральный урод не умеет.

       
Print version Распечатать