Демиург и бензоколонка

или Эзотерическое путешествие как архетип

Смерть – территория нефти,
да омоет она его грехи.
Мы положим ему в ноги оружие и золото,
Меха и тонко помолотый перец.
В левую руку мы вложим ему последнюю нокиа,
в правую руку – грамотную ладанку из Иерусалима [1].

Любое путешествие – это спуск в ад за своей любовью, в конечном счёте восходящее к истории Орфея и Эвридики. Роман украинского писателя Сергея Жадана «Ворошиловград», который известный критик Виктор Топоров уже назвал «лучшим русским романом 2012 года», в этом смысле не исключение. Да, действительно, Жадана с его ностальгией по Советскому Союзу многие считают русским автором, его произведения стоят в книжных магазинах в разделе «современная русская проза» и выходят по-русски без указания имени переводчика. Жадан в доску свой, наш, поэтому даже имя главного героя, 33-летнего Германа не может не вызывать ассоциаций с «Пиковой дамой», а поиски брата и попытки войти в его бизнес, связанный с бандитскими разборками, с культовыми российскими фильмами 1990-х «Братом» и «Братом-2».

Имя Германа отвечает и известной германофилии Жадана, свойственной, впрочем, и Юрию Андруховичу, с героями которого, Отто фон Ф. и Станиславом Перфецким у Германа есть некоторые переклички. Прозвище Германа – «Герыч» не может не отсылать к субкультурному наименованию героина, а вся коллизия романа, главный герой которого, путешествующий по депрессивному Донбассу, именуется одним из названий тяжелого наркотика, к известному анекдоту:

«Идет зачёт по произведению Л. Толстого Анна Каренина. Студент долго и

нудно рассказывает о жизни Вронского. Преподаватель устал слушать. – О

герое романа вы рассказали достаточно. Теперь расскажите о героине. Студент

оживляется. – Героин – сильная вещь. А почему вы об этом спрашиваете?»

В этом смысле путешествие Германа можно рассматривать как нарко-трип, в духе любимых Жаданом битников, но это – тема отдельного исследования.

Начинается роман с того, что у героя пропал брат, что, несомненно, отсылает к первым сценам фильма Алексея Балабанова «Брат», где Данила Багров, приехав из провинциального городка в Санк-Петербург к своему брату, не может его найти. Когда Данила знакомится на кладбище с немцем по фамилии Гофман, то спрашивает, не еврей ли он, потому что не очень хорошо к ним относится. При этом имя Данила происходит от древнееврейского דניאל («Даниэль»), а Гофман произносит: «Бог тебе судья…», что и является переводом имени Даниэль на русский язык. В финале романа «Ворошиловград» священник-штундист рассказывает пастве историю пророка Даниила, и эта сцена становится кульминацией всего романа. Пресвитер объясняет сохранность пророка в клетке со львами тем, что тот умел дышать огнём. И показывает фокус: заранее набрав бензина в рот, незаметно поднеся ко рту зажигалку, демонстрирует «сине-розовый язык пламени».

На этом чуде, непонятном для паствы, и заканчивается роман. В «Ворошиловграде», как впрочем обычно у Жадана, мистика переплетается с обыденностью, создавая почву для «левых» политических построений автора, религиозность используется в социально-политическом аспекте. Штундисты – религиозное движение, возникшее в 1860-е на юге России в среде русских немцев и распространившееся на Украину. Это радикальные евангелисты, близкие к баптистам, антиклерикалы, не признававшие церковь и подвергавшиеся религиозным репрессиям до 1905 года (момента принятия закона о веротерпимости). Правда, некоторые жизненно важные обряды штундисты проводили в церкви, православной или лютеранской, но не по своей воле. Так в своём репортаже от 1876 г. А. Горжалчинский пишет «...Штундисты отрицают крещение младенцев; но сознавая, что крещение есть акт гражданский, признающий за младенцем права законорожденного, они крестят своих детей в церкви; но имеющих 30 лет от роду православных, переходящих в их секту, вновь перекрещивают в реке, на подобие того, как крестил Иоанн Предтеча; в силу тех же самых соображений, они венчаются в церкви[2]».

И вот перед нами 33-летний герой по имени Герман, который совершает путешествие на Восток (мифический Донбасс в исполнении Жадана выполняет ту же функцию, что и Индия у орфически ориентированного Андруховича). Во время путешествия с ним должны произойти необыкновенные превращения; метод Жадана заключается в том, чтобы соединить архаику и современность. Например, в диалоге: «Зачем ехать туда, где тебя никто не ждет? – спросила она, достав откуда-то гранат и разрезая его пополам… Какая разница? – не понял я. – Просто давно там не был… – Думаю, ты так быстро убегаешь, потому что забыл всё, что с тобой было. Когда вспомнишь, тебе будет не так просто оттуда уехать. Держи» – переплетаются и смыслы, связанные с попаданием в Аид Души/Персефоны, отведавшей граната, в результате чего она была вынуждена там надолго остаться, и современные аллюзии на фильм 1990 года «Вспомнить всё», где главный герой попадает на Марс и участвует в восстании. Правительство на Марсе экономит воздух, в результате чего марсианам становится трудно дышать, но герой включает специальный генератор атмосферы и спасает людей. Герой Жадана едет на Донбасс не просто так, а с особой миссией – спасти бензоколонку своего брата от рейдеров. Кажущаяся банальность этой цели превращается в метафору – ведь именно бензин используется проповедником-штундистом для демонстрации чуда с вырыванием огня изо рта.

Попадая в другой мир – мир степи-лимитрофа, где бродят кочевники-номады, Герман, несомненно, оказывается в аду. Но это не городской ад «Московиады» Андруховича, а ад сельский, степной. Его сакральную географию невозможно понять без обращения к поэтическому творчеству Сергея Жадана, а именно к стихотворениям «Грибы Донбасса», «Він був листоношею в Амстердамі», «Лукойл».

В «Грибах Донбасса» рабочие захватывают три корпуса бывшего комбината и начинают выращивать там галлюциногенные грибы, поскольку «у нас,/в Донбассе, кактусы не растут[3]». А дальше происходит примерно тоже, что и в «Ворошиловграде»:

Проблемы начались уже через пару месяцев.

У нас тут серьёзный район, сам видел,

недавно сожгли заправку, причём милиция

там всех и накрыла, они даже заправиться

не успели, так хотели её сжечь…

Но мы собрались и подумали – хорошо, грибы – это хорошо,

но дело не в грибах, и не в чувстве локтя,

и даже не в насосном цехе, хотя это был аргумент.

Просто мы подумали – вот сейчас взойдёт урожай, вырастут

наши грибы, вырастут и, условно говоря, заколосятся,

и что мы скажем нашим детям, как мы посмотрим им в глаза?

То есть вот эта заправка, которую угрожают сжечь в «Ворошиловграде», и которая принадлежит Герману, хотя до этого на ней работал его пропавший брат, представляет из себя перевалочный пункт, остановку между двумя мирами, своеобразную избу бабы Яги по Проппу. И, так же как герои известного стихотворения Алексея Цветкова-ст. клянутся в том, что не сдадут Гибралтара – несколько безумцев, включая и самого Германа, не сдают бензозаправку.

Другое стихотворение, легшее в незримую основу сюжета «Ворошиловграда» труднопереводимое «Він був листоношею в Амстердамі» («Он почтальоном был в Амстердаме»). Речь в нем идет о жителе Амстердама, который предпринимает путешествие на Восток:

Авіалініями Донбасу,

де на сніданок – лише бухло,

мріючи про країну шалену,

він вилетів за кордони шенгену,

лишивши все, що в нього було.

Героя зовут Йохан и он, познакомившись с двумя друзьями на форде, пообещавшими отвези его в город Стаханов, где «плана» хватит на весь Амстердам, попадает в метель и, в конце концов замерзает.

Замерзло пальне і стихала мова.

Смерть надійшла із портів, з Азова,

і демон смутку над ними літав.

То есть горючее для машин означает в символической системе Жадана то же самое, что спирт для русских рокеров – это живая вода, одухотворяющая все, это одно из условий нормальной жизни. В этом же стихотворении есть и ключевые для поэтики Жадана строки:

Випивши дезодорант, щоб зігрітись,

він намагався комусь дозвонитись,

але телефон йому відповідав:

„На даний момент абонент недоступний.

Життя – процес взагалі підступний,

так ніби тонеш серед ріки.

Смерть твоя – невелика втрата,

просто змінюється оператор,

й повільно зникають вхідні дзвінки[4]”.

Такое понимание телефона как связи с загробным миром идёт в русской философии от «Энциклопедического словаря культуры ХХ века» Вадима Руднева. Согласно Рудневу, телефон изменил прагматику пространства, нарушив привычные логические связи между «здесь» и «там». «Распространение телефона сделало возможным разговор с человеком, который находится в данную минуту далеко – Там[5]…» – пишет философ. Но это было написано про стационарный телефон, Жадан добавляет еще большую трагическую ноту, говоря о том, что происходит после смерти владельца мобильного телефона.

Обратим внимание на фразу: «Жить – это будто тонуть средь реки». Она отзывается в «Ворошиловграде» словами бухгалтера героя Ольги: «Не утону, – уверенно сказала Ольга. – Нельзя утонуть в реке, в которой плаваешь всю жизнь».

Интересно, что и любимая Жаданом игра, футбол, в которую в его книге играет команда воскрешенных мертвецов, трактуется им тоже по Рудневу. «Поэты подчеркивают в футболе не отвагу и силу, а что-то совсем противоположное: то что, видимо, и было вначале – некую важнейшую архаическую жертву, где определяющую роль играла отрубленная голова и смысл которой, как мы только можем догадываться, далеко выходит за пределы демонстрации мощи и победы над противником, этот смысл гораздо более широк и космологичен. Это какие-то магические жертвенные манипуляции с земным шаром, со всей вселенной[6]». Руднев признает очевидным то, что «футбольное поле ассоциируется с полем битвы[7]», у Жадана «постепенно команда стихла, все словно ощущали приближение великой битвы[8]».

Рассматривая стихотворение Мандельштама «Футбол», Вадим Руднев пишет следующее: «Итак, футбольный мяч (матч?) коннотирует отрубленной голове (Иоанна Крестителя – к теме страсти добавляется христианская тема мук тела и духа, стало быть, и Христа…)[9]». Жадан, на наш взгляд, следует этим строкам интерпретации Руднева почти дословно: «И остальная команда тоже посмотрела на Травмированного, словно ожидая от него чуда, будто надеясь, что сейчас он накормит нас всех пятью хлебами и обует одиннадцать человек основы в одни волшебные бутсы, которые приведут нас к полной и безусловной победе[10]». Говоря о пространстве футбола, Руднев определяет его как плоское «пространство любви и смерти», в котором главная линия действия развертывается не по горизонтали, а по вертикали, в пространственном натяжении между Небом и Землей, символически представленной в виде футбольного мяча. Также это и пространство сновидения. «Прожектора били прямо в глаза и делали наши фигуры прозрачными, почти невидимыми, словно это приведения собрались тут, чтобы выяснить отношения с другими привидениями[11]».

Кроме теоретического влияния Вадима Руднева, в тексте Сергея Жадана прослеживается и влияние Виктора Пелевина. Начиная с того, что главный герой в начале романа работает политтехнологом-криэйтером, как Владилен Татарский в «Generation „П“». Не отсюда ли местный авторитет по имени Марлен Владленович в этом романе Жадана? Понимание пустоты в ее буддийском смысле, восходящее к роману «Чапаев и Пустота», характерно и для «Ворошиловграда»: «…здесь, за последними заборами, стоит только отъехать метров триста от железнодорожной насыпи, заканчиваются все твои представления про войну, про Европу, и про ландшафт как таковой, потому что дальше начинается бескрайняя пустота – без содержания, формы и подтекста, настоящая сквозная пустота, в которой даже зацепиться не за что». Такая пустота, которая возникла после действия глиняного пулемёта Чапаева, главной действующей силой в котором, аннигилирующей пространство, был мизинец Будды.

Брат героя в каком-то смысле уподобляется Чапаеву: «Он остался, вкопался в холмы и отстреливался во все стороны, не желая поступаться своей территорией… он способен был до последнего цепляться за пустую землю, я легко жертвовал пустотой, пытаясь от неё избавиться[12]».

В «Ворошиловграде» обыгрывается и бесконечное путешествие на поезде, изображённое в пелевинской «Желтой стреле»: «Даже если я никогда не сойду с этого поезда, даже если мне до конца жизни придётся лежать на этой полке…», – думает Герман, но всё-таки сходит, как и герой Пелевина, размыкая замкнутый круг бессмысленного движения.

Путешествие у Жадана может быть и осмысленным – если, конечно, это мистическое путешествие. Одни из самых торжественных строк романа, связанные с дорогой, восходят к знаковому эпизоду культового романа Юрия Андруховича «Перверзия», в котором Станислав Перфецкий случайно попадает на молитвенное собрание эмигрантов, выводящих религиозный гимн «"дай нам сада германийских вратов где хлеба и пива и яблока золотого полня славься Отче" – так они выводили на своём далёком от совершенства верхненемецком наречии… индонезийцы, курды и пакистанцы, или там палестинцы, а ещё албанцы, боснийцы, мавры и кхмеры, среди которых были, безусловно, также гаитяне, таитяне, критяне и киприоты, конголезцы, бангладешцы, кот-д`ивуарцы, и буркина-фассяне, и все они совсем неплохо выдерживали эту сложнейшую из мелодий, выговаривая что-то вроде "зельный сад германийских врат стань перед нами и будь с нами, впусти нож наш и насыть всех нас – юным сыной великим рыбой…» Слова Перфецкого об эмигрантах из стран третьего мира, попавших в Германию как сквозь игольное ушко, проникнуты сочувствием и любовью: «их мучали голодом и бомбами, эпидемиями, СПИДом, химикатами, ими заполняли отравленные колодцы и дешёвейшие бордели, на них испытывали оружие и терпение, им поджигали леса и затапливали пустыни, их выживали отовсюду, как только они рождались; чем они отвечали – джазом? марихуаной? сотней способов любви?[13]» Заметим в скобках, что в «Ворошиловграде» есть вставная новелла «История и упадок джаза в Донецком бассейне».

Эта песня о «Германийских вратах», восходящая к гимнам евангельских христиан, распеваемым в церкви, отражается у Жадана в композиции, которую поют цыгане-штундисты на свадьбе, на которую приехал Герман. Вообще в этом романе герой попадает на ключевые события жизни местных, донбасских людей или монгол-кочевников – свадьбу, рождение ребёнка, похороны, что делает его медиатором между миром живых и миром мёртвых, и одновременно напоминает о том, что вся жизнь штундистов до революции протекала вне церковной общины, за исключением крещения, венчания и отпевания. Вот что поют штундисты у Жадана: «Славили золотые склоны Сиона, что прячутся в зелени лесов под ледяной голубизной неба. О Сион, призывали, золотой Сион, сокровищница наших страстей, каменный уголь наших предвечерий. Сорок раз по сорок лет бредём мы к тебе, наш невидимый Сион, добираемся по железной дороге, плывем на баржах, переходим вброд реки и преодолеваем демаркационные линии. …Сколько нам еще оставаться в этом плену?...красно-темные львы нашей отваги ведут нас вперед, пробиваясь сквозь почерневшее серебро дождя. Львы радости и познания несут на себе наших сонных детей. И где-то между ними идет царь царей над рыбами и зверями, которого узнает, когда ступим на твои драгоценные взгорья…Главное – идти туда, где тебя ждут, не сбиваясь на ложный путь. Главное – помнить о цели, которой наделило тебя провидение, и о людях, которые любят тебя, Сион![14]»

В этом отрывке следует отметить несколько моментов. Это различные способы передвижения, мотив выбора пути, очень важный для алхимии, и образ красных львов познания и радости, означающих, вероятно Философский камень, символом которого, по одной из версий, был лев, глотающий солнце (отсюда и эпизод с огнём, вырывающимся изо рта пресвитера). Здесь Жадан приближается к символизму «Химической свадьбы Христиана Розенкрейца» И.В. Андреэ. Этот один из самых известных розенкрейцерских текстов посвящён описанию путешествия, которое предпринимает адепт. Оно превращается в описание стадий создания Философского камня. Ключевую роль в нём играет тщательный отбор гостей, которые попадают на свадьбу короля и королевы. При этом гости, не соответствующие критериям отбора, убиваются или прогоняются с позором. Герман заменяет на свадьбе своего внезапно заболевшего друга Кочу, а после свадьбы попадает на роды монголки Сивиллы, у которой рождается необычный ребёнок: «Из звездного неба сделана твоя голова. Из лунных лучей сотворён твой правый глаз, из жёлтого солнца – левый. Из комет и небесных камней твои зубы… из засухи бьётся твоё радостное сердце[15]». То, что Герман присутствует при рождении этого алхимического младенца, или Философского камня, говорит об его избранности, о том, что он готов защищать свою донбасскую бензоколонку, в течении повествования превращающуюся в своеобразную лабораторию.

Жадан – уникальный писатель, одновременно близкий массам и любимый интеллектуалами. Он умело сочетает кажущуюся простоту и изысканность заложенных в текст смыслов, приметы времени и древние архетипы. В его стихотворении «Лукойл» бандит, убитый и похороненный на Пасху, встаёт из гроба, чтобы захватить зарядку для телефона Nokia, а потом возвращается в ад к похороненным вместе с ним блондинкам. И эти блондинки, «дорогие и без вредных привычек», оказываются ничем не хуже, чем Беатриче или Эвридика, потому что Жадан как писатель совершает подвиг: он распространяет мифологию на территорию спальных районов, возвращает мифы народу, делает простых парней, напоминающих нам ковбоев из «Великолепной семёрки» полными достоинства героями. В этом, вероятно, и состоит его миссия – превратить социальное в мифологическое, банальную бензоколонку – в алхимическую лабораторию, а левое движение в восстание против Демиурга.

Примечания:

[1] Жадан Сергей. Лукойл. / Кордон. Три пограничных поэта. М., 2008. Пер. с укр. Игоря Сида.

[2] Горжалчинский А. Штунды и штундизм. Пребавление к Херсонским Епархиальным Ведомостям. 1876 г. N14 с.180-189. URL: http://anabaptist.ru/obmen/hystory/ist1/files/texts/2/0158l.html

[3] Жадан Сергей. Грибы Донбасса. Пер. с укр. Игоря Белова.

[4] Жадан Сергей. Він був листоношею в Амстердамі // Кордон. Три пограничных поэта. М., 2008. URL: liter.net›Kordon/Kordon_TEXT.rtf

[5] Руднев В.П. Телефон. / Руднев В.П. Энциклопедический словарь культуры ХХ века. Ключевые понятия и тексты. М.: Аграф, 2009. С. 437.

[6] Руднев В.П. Метафизика футбола. /Логос, №8, 1999. URL: http://www.ruthenia.ru/logos/number/1999_08/1999_8_06.htm

[7] Там же.

[8] Жадан С. Ворошиловград. М.,2012. С. 119.

[9] Руднев В.П. Метафизика футбола. /Логос, №8, 1999. URL: http://www.ruthenia.ru/logos/number/1999_08/1999_8_06.htm

[10] Жадан С. Ворошиловград. М.,2012. С. 117.

[11] Там же. С. 133.

[12] Там же. С. 92.

[13] Андрухович Юрий. Перверзия. Пер. с укр. А. Бражкиной, И. Сида. URL: http://www.liter.net/=/Andrukhovich/perverziya.htm

[14] Жадан С. Ворошиловград. М.,2012. С. 253-254.

[15] Там же. С. 319.

Фото Татьяны Давиденко

       
Print version Распечатать