От редакции. В традиционной оппозиции «свой-чужой» чужих все больше, своих – все меньше. Еще 30 лет назад, например, интеллигенция была довольно монолитна. Сегодня трещина проходит по десятку осей: отношение к эмиграции, отношение к перспективам России, к национальному вопросу, к прошлому, к гражданской активности, к религии, к обязательствам перед обществом. Плюс быстро меняющееся время нарезает тонкослойные поколения. Дети, выросшие в начале и конце 90-х, имеют мало общих констант. И так далее.

Писатель Леонид Костюков размышляет о том, возможно ли склеить трещины.

* * *

В советское время был такой анекдот: ходит человек по Москве и разбрасывает листовки. Его, естественно, арестовывают. Смотрят – а там ничего, чистые листы.

- Зачем вы разбрасываете чистые листы?

- Так ведь всё ясно.

Всё действительно было ясно. Широкий круг интеллигенции сходился по широкому кругу вопросов. Общие разговоры сплачивали людей. На основе единения в главном можно было обсуждать и уточнять частности. Например, такой или сякой знатный большевик, именем которого названы улицы и города, - стопроцентный упырь или относительно безобидный левак плехановского толка. Поссориться по ходу такого разговора было практически невозможно.

Последняя вспышка этого единения – август 1991-го. Сейчас, ровно двадцать лет спустя, я пишу о противоположной тенденции.

С близким, симпатичным человеком всё чаще опасаешься говорить всерьез на важные темы. Почти обязательно найдется трещина, раскол, который не удастся засыпать или обойти. Можно только помолчать и сменить тему.

Чтобы не делать вид, что я, такой благостный и умиротворенный, стою над схваткой и огорчаюсь, как это умные люди ссорятся по пустякам, просканирую мои собственные трещины.

Национальный вопрос. Если собеседник переходит на констатации в этой сфере, например: армяне контролируют… азербайджанцы владеют… евреи манипулируют, - при всей моей доброй воле ничем хорошим разговор не кончится.

Патриотизм. Если встает русобородый и красноглазый мужчина, поднимает стакан и начинает: «Я люблю свое отечество…» - мне становится неуютно, думаю, многие меня поймут. Любопытно другое. Если человек с неопределенной внешностью заявляет для затравки, что не любит родину, мне с ним тоже не по пути.

Имущественный. Я не доверяю людям, сколотившим состояние в 90-е, что бы они ни говорили.

Исторический. Если человек говорит, что в ГУЛАГе погибло не 20 миллионов, а всего лишь 2-3, мне он отвратителен уже одним этим всего лишь. Ностальгию по СССР я воспринимаю только в формате чистой заплачки, и скорее по собственной молодости, чем по внешним деталям. Любое рациональное и конструктивное преломление этой ностальгии вызывает у меня изжогу.

Партийный. Проведя полжизни в однопартийной стране, я не способен понять человека, поддерживающего «Единую Россию».

Впрочем, что мы всё обо мне. Вот еще пара примеров трещин, не так болезненных для меня лично, но на моих глазах устойчиво приводящих к конфликтам.

Религиозный вопрос. Опасным становится противостояние не верующего и атеиста (здесь уже висят упреждающие знаки) и даже не межконфессиональное. Раз от разу болезненно сталкиваются позиция воцерковленного человека и «вообще верующего». Точь-в-точь по Достоевскому: «И в воскресение Лазаря буквально веруете?» Вот именно – буквально или не буквально. Трещина.

Эмигрантское. И у меня, честно говоря, вызывает раздражение эмигрантская брезгливая риторика насчет того, что у России нет будущего. Но, сопоставляя масштабы своего раздражения и раздражения своих добрых знакомых, я тут скорее наблюдатель. Российский взгляд на брата-эмигранта вкратце таков: уехал за сытой и свободной жизнью, так жуй и молчи. Голосуй за республиканцев, голосуй за демократов, только не ставь относительную (по сравнению с нашей) функциональность системы себе в заслугу, а нам в вину. И не злорадствуй по поводу родины, а то Бог тебя покарает.

Пожалуй, достаточно. Мы наметили 7 направлений раскола. Прикинем вероятность полного согласия. Ну, скажем, два человека едут в одном купе из Москвы во Владивосток и вдоволь блуждают по этому минному полю. Доедут ли они, не поругавшись? Думаю, нет.

Впрочем, все ведь взаимосвязано. По каждому отдельному поводу человек ведь не мечется, а выдает ответ сообразно своей цельной позиции. Могу ли я для начала связно и внятно выразить свою позицию, обозначить точку сборки? Иллюзий насчет собственной уникальности у меня нет, эту позицию явно многие разделят.

Итак. Начнем с политического нигилизма. По-моему, контрольная цифра неискренности и цинизма в этой сфере превышена настолько, что малыми деформациями дело не исправить, а революций я не люблю. Искоренение коррупции путем переорганизации коррумпированного аппарата – ну, это несерьезно. Весь мой ограниченный оптимизм основан на категориях частной жизни. Я верю в то, что позитивная деятельность многих людей самоценна, а кроме того, может привести к некоторым формам самоорганизации, в идеале складывающимся в гражданское общество. Я не приемлю коммунистической и фашистской идей ни в каких, даже самых ослабленных вариациях. Я христианин. И хочу отдельно заметить, что в христианской культуре отдельно оговорена невозможность построения на Земле идеального общества. Я с некоторой осторожностью, но всё же поддерживаю глобалистские идеи и тенденции. По-моему, открытость и прозрачность привлекательны вообще и полезны с точки зрения профилактики локальных общественных катастроф. Но это не значит, что можно бомбить суверенные страны, прикрываясь идеями демократии.

Пожалуй, хватит для начала. Допустим, обнаружилось несколько десятков, а то и сотен людей, придирчиво осмотревших предыдущий абзац и заключивших без особого энтузиазма: да, вроде бы так… На этих основаниях нельзя основать общину или ядро политической партии. Ну, нашлись в аквариуме рыбки твоей породы. Вопрос-то в другом: как уютно жить всем аквариумом? И он распадается на два, в равной степени важных.

Есть ли способ комфортно ехать в купе с кем угодно – ну, например, пару суток? (Если дольше, я все-таки рекомендую самолет).

Можно ли дружить с человеком другой породы?

Ответ на первый вопрос предсказуем: есть культура поверхностной доброжелательности, она у нас недооценена. Здесь всплывают слова: терпимость, политкорректность, даже privacy – и все они к месту. Лучше для начала достать из портфеля не томик Сталина, а фотографии детей.

Второй вопрос интереснее. Ответ тоже очевиден: в зависимости от степени отличия. Предлагаю контрольный вопрос, действительно разделяющий людей на тех и этих:

Можно ли истребить тысячу людей для спасения миллионов?

Мне кажется, именно здесь увязываются многие частности. Ответ «нет» я позволю себе не аргументировать: это сделали до меня христианство, русская литература и история ХХ века. И, думаю, уверенно ответив «нет», мы как-то договоримся в дальнейшем. А с теми, кто ответит «да», никогда не договоримся.