РЖ опубликовал обзор Михаила Диунова “Младоконсерватизм. Его история, его значение”, который, насколько я понимаю, еще может быть преобразован в некую бумажную версию. В целом этот текст очень интересен и как довольно подробное досье, и как подведение предварительных итогов. Как человек, волей и неволей принадлежащий к кругу младоконсерваторов, должен сказать, что, за исключением некоторых деталей, это на редкость объективное исследование, но оно все же оставляет ощущение незавершенности – как самого текста, так и истории самого “движения”. Младоконсерватизм не кончился с расколом на “оранжевых” и “охранителей” по двум простым причинам. Во-первых, потому что само понятие консерватизма сущностно исключает какой-либо “оранжизм”, поэтому события 2005 года – это не раскол единого движения, а обнаружение того очевидного факта, что под названием одного движения понималось два, принципиально разных: собственно консервативное и какое-то иное, например, национал-революционное. Подобная ситуация встречается очень часто, и для того, чтобы заранее предотвратить ее, достаточно просто не выдавать желаемое за действительное и называть единым “движением” то, что таковым не является. Во-вторых, история младоконсерватизма (независимо от отношения к нему) все-таки продолжается до сих пор и за период 2006-2009 гг. прошла новые фазы внутреннего размежевания и объединения. Странно, что автор этого как будто бы не заметил. Теперь несколько тезисов на правах “участника событий”.
1. Лично мне представляется крайне невнятным и потому неудачным само понятие “консерватизма” как таковое. Впервые придуманное Шатобрианом вместе с выходом его журнала в 1815 году и до сих пор оно означает совокупность чисто “охранительных”, консервирующих интенций, которые принципиально меняются в зависимости от времени и места. Диунов правильно пишет, что младоконсерваторы изначально идентифицировали свою позицию на отрицании радикального либерализма (власти) и коммунизма (оппозиции), но на одном отрицании чего-либо идеологии не построишь. Да, в 90-е годы казалось, что нет ничего хуже либеральной демократии (“ельцинизма”), и на этом отрицании можно было мобилизировать очень широкий фронт от крайне-правых до крайне-левых. Но когда радикальный либерализм сам перешел в оппозицию, оказалось, что повода для прежнего союзничества “правых” и “левых” больше нет. В 2005-2006 году общей угрозой была “оранжевая революция”, но когда она стала угасать, тут же оказалось, что ее противники сущностно весьма различны и будущее страны видят очень по-разному. С 2007 года общего, “очевидного” врага для всех, кто еще называет себя консерватором, больше не существует и вот тут начался совершенно новый период русской политической жизни, поворотными моментами которого стал приход президента Медведева и Патриарха Кирилла. И сегодня эволюция русского консерватизма в целом и младоконсерватизма в частности определяется отношением к этому новому политическому “эону”. Сам бренд “консерватизма” никогда не утратит своей привлекательности именно в силу своей неопределенности – под этим словом может пониматься практически всё, что угодно, кроме революционизма, и поэтому его будут использовать и дальше. Но когда объединяться по принципу против невозможно, бренд “консерватизма” становится очень неудачным и, вместо него, лучше ответить на вопрос – “что” конкретно мы хотим консервировать? Какова содержательная, позитивная программа нашего консерватизма, кроме самого принципа консервации? И вот тут начинается самое интересное.
2. Как ни странно на первый взгляд, но куда более определенным, чем понятие “консервативной позиции”, является понятие “правой позиции”. По меньшей мере, “правый” всегда выступает за определенную иерархию, за определенное неравенство, и хотя мы еще не знаем, о каком неравенстве конкретно идет речь, мы хотя бы понимаем, что имеем дело с позицией, для которой сама власть и система властных отношений представляется совершенно нормальным явлением, с которым можно и нужно работать. “Правому” не нужно называть себя “консерватором” для уточнения своей позиции, а вот “консерватору” никогда не мешает назвать себя “правым” хотя бы потому, что есть “левые консерваторы”.
3. Изначальной проблемой русского национал-патриотизма пост-советской эпохи является его врожденное недоверие к сложившейся государственности РФ как принципиально ущербной и требующей радикального демонтажа либо через реальную революцию, либо через легальный приход к власти крипто-революционной партии. Долгие годы это недоверие было вполне оправданным и в его атмосфере формировалось практически всё современное консервативное движение. Однако чем дольше существовала эта государственность и чем больше она обнаруживала свою суверенность и господство, тем меньше оснований было для этого недоверия. И поэтому позиция того же В.Нифонтова в 1999 году была порядком правее и перспективнее позиции тех, кто в 2003 будет голосовать за “Родину”, а в 2007 за “Справедливую Россию” (о КПРФ и говорить нечего). Такое голосование могло быть вполне оправданным, если речь шла не о партийной революции, а о моральном влиянии на власть и общем результирующем векторе.

Кстати, партийные пристрастия младоконсерваторов в обзоре Диунова почему-то вообще не упоминаются, а они весьма показательны. Так вот, к нашему времени государственность РФ насчитывает уже восемнадцать лет – и это годы последовательного преодоления внешних и внутренних вызовов, особенно последние восемь лет. Мы имеем дело уже не с каким-то переходным образованием, а с самостоятельным этапом русской истории наряду с Киевской Русью, Московским Царством, Петербургской Империей и СССР. И приход президента Медведева как прямого преемника Путина символически знаменует собой историческую состоятельность этой государственности. Теперь история Новой России – это уже не только будущее, но и прошлое, и post factum мы будем наблюдать пересмотр этой истории в жизнеутверждающем ключе, так что прежнее представление о том, что “эпоха Ельцина – это «эпоха тьмы и ужаса»”, будут казаться все более неадекватными. В этой ситуации реальное содержание идеологической позиции каждого из “младоконсерваторов” будет напрямую определять его политическое самопозиционирование, а не временная реакция на временные вызовы. Если соответствующие позиции предполагают само существование этой государственности, то у младоконсерватора нет иного пути, кроме как того, который Нифонтов обозначил как “американский” – “обрабатывать существующую элиту”. Лично мне кажется, что уже очень давно для правого консерватора иного пути просто не существует. Более того, это единственно нормальный, логичный, естественный путь для тех, кто с самого начала выражал отрицание либерализма и революции. Необходимо отдавать себе отчет в том, что само либеральное лобби во власти, которое в том или ином качестве будет существовать всегда, очень заинтересовано в том, чтобы выдавить правых консерваторов в оппозицию и оставить их там навсегда. Почему нужно поддаваться этой несложной, но очень опасной для России провокации, я не понимаю.