Проскурина В. Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II. - М.: НЛО, 2006. - 328 с.

Монография Веры Проскуриной вышла в НЛО-шной серии Historia Rossica, поддерживающей принципиальное равновесие между работами иностранных и отечественных русистов. Как мы увидим, "Мифы империи" находятся в контексте славистики как российской, так и американской и во многом перекликаются с рядом предшествующих книг той же серии.

Проскурина последовательно рассматривает несколько крупных тем, лейтмотивов в екатерининском политическом и автобиографическом мифотворчестве. Материал исследования разнороден: от придворных маскарадов до bons mots французских философов, от имперской монументалистики до политической сатиры, сочиняемой протеже оппозиционной партии наследника.

В первую очередь внимание автора привлекает знаменитая политическая трансгендерность Екатерины. Здесь эксплуатировались как античные аллюзии (амазонки, Дидона, Августа), так и бальный этикет "веселой царицы" Елизаветы Петровны, требовавшей на своих маскарадах обязательного трансвестизма; как истинно мужской досуг (великая княгиня Екатерина более всего любила прогулки верхом, причем непременно не в дамском седле), так и истинно мужские штудии (история, политика, философия). Маскарадные переодевания привели к трансвестизму политическому: Екатерина с Дашковой с блеском воспользовались этим приемом во время coup d'etat, да и впоследствии Екатерина прибегала к трансвестизму, обращаясь к военным, участвуя в увеселительных мероприятиях или позируя для парадных портретов. Развив свой "мужской ум" уединенными размышлениями и чтением, Екатерина разрекламировала его на всю просвещенную Европу, снискав в награду от французских интеллектуалов и австрийских дипломатов прозвище Le Grand и прочие комплименты.

Другим - менее глобальным, но все же весьма значимым - лейтмотивом является культивация петровского наследия, самоинтеграция Екатерины в петровскую традицию и петербургский миф. Эта тенденция начинается с попытки официальной фальсификации прямого родства и с ломоносовской готовности воспеть "Петрову внуку" не хуже "Петровой дщери" и достигает своего апогея в амбициозной лаконичности Медного всадника - Petro Primo Catharina Secunda. А затем - растворяется в нарастающей самоценности екатерининского правления, акцентуации его разумности и гуманности в отличие от петровской импульсивности и брутальности.

Наряду с Екатериной-амазонкой и Екатериной-"Петровой внукой" читателю представляют Астрею, Палладу, Фелицу, Душеньку - другие тщательно разработанные и вариативно выраженные маски многоликой императрицы. Материалами семи глав-тем автор иллюстрирует несколько ключевых идей. Основное внимание уделяется, пожалуй, неслучайности, продуманности и высокой семиотичности всех этих топосов, сочиняемых и продвигаемых властью в тесном взаимодействии с культурной, прежде всего литературной, элитой. Книга рассказывает не просто про удачные метафоры тех или иных одописцев, а про то, как Екатерина сама выстраивала, "сочиняла", свое царствование, свой образ.

Еще одна сквозная идея монографии - рецепция античного наследия; автор доказывает, что античные сюжеты и аллюзии были не запыленной классицистической формальностью, а необходимыми кирпичиками, из которых вполне удачно строилась новая имперская мифология. Кроме того, Проскурина прослеживает влияние средневековых политических идей, которое обычно не замечается, теряясь за богатым античным антуражем: прежде всего, translatio/ renovatio imperii (представления о том, что имперское достоинство - вечно и непрерывно и любая новая империя - Каролингов, Габсбургов или Романовых - является возобновлением этого вечного феномена) и концепта двух тел короля/папы - физического/человеческого и должностного/статусного.

Проскурина совершенно не скатывается ни в ироничное смакование скабрезных подробностей, ни в кухонный психологизм, к чему "двадцать один официальный фаворит" и прочие атрибуты "бабьего царства" весьма располагают. При этом естественным образом затрагивается немало моментов "личного характера", которые представляют собой отдельные интересные темы, пусть и не для этой книги. Например, амбивалентные отношения Екатерины с Дашковой, которые, очевидно, не следует упрощать и сводить к простому "использованию". Или знаменитый рассказ из "Записок императрицы" о том, как на одном из маскарадов она сама, в мужском костюме, танцевала, целовала руку и объяснялась в любви княжне Долгоруковой. Проскурина обрывает этот сюжет отказом подозревать Екатерину "в лесбиянских пристрастиях", хотя кажется, что из него можно вывести нечто большее, чем просто следование маскарадным привычкам Елизаветы Петровны. Или, наконец, так называемое "странное завещание" императрицы, предписывающее носить траур всего полгода, "а что менее того, что лучше", и по погребении разрешить венчание и музыку, - завещание, представляющее Екатерину в несколько новом свете, без пресловутого "неумеренного честолюбия".

Как это нередко бывает, книга представляет собой компиляцию ряда статей автора, опубликованных в 2000-2005 годы в журнале "НЛО" (## 45, 54, 63, 72) и соответствующих целым главам (или, наоборот, главы книги были a priori опубликованы в виде статей). Из статусных признаков монографии книга обладает только именным указателем. В ней нет полного списка источников и библиографии, что представляется досадным упущением (в частности, потому, что в библиографию, как представляется, должно было бы войти гораздо больше исследований, чем было упомянуто в примечаниях). Нет также развернутого введения, где бы излагался общий план с задачами, и заключения с обязательными выводами, однако последние две лакуны для разнообразия приятны и добавляют книге легкости. Книге предпослано краткое методологическое введение, где автор сообщает, какого подхода к тексту-контексту и к мифологическому-символическому придерживается. Это введение снимает, например, адресованный статьям упрек в терминологической неопределенности ( "Вера Проскурина употребляет слово "миф" с завидной легкостью и частотой. К сожалению, в силу каких-то особых причин нам никак не раскрывается, что именно имеет в виду исследовательница под этим понятием", Д.Иоффе, НГ Ex Libris от 25.07.2002). Любопытно, что, тогда как современные отечественные/русскоязычные исследователи в основном считают модным и прогрессивным ссылаться на К.Гирца и его школу или помещать свое творчество в одну из парадигм nouvelle histoire, Вера Проскурина отмежевывается от обоих подходов, обвиняя Гирца в механистичности, а "новых историков" в приверженности устаревшим психоаналитическим моделям. Такая позиция, безусловно, интересна; насколько само исследование отвечает заявленной методологической установке (впрочем, как и многие конкретно-исторические/литературные исследования - теоретическим установкам) - вопрос отдельный.

Как уже говорилась, книга Веры Проскуриной органично вписывается в серию Historia Rossica. Самим цветом обложки она запараллелена с вышедшей в 2002 году "Россией в эпоху Екатерины Великой" Исабель де Мадариага. Монография этой авторитетнейшей британской славистки (на английском вышедшая в начале 1980-х) является одним из очень немногих общих исследований екатерининского царствования; еще, конечно, следует назвать "Жизнь и судьбу императрицы Екатерины Великой" А.Б.Каменского (1997).

Кроме Каменского и Исабель де Мадариага, в последние годы было издано еще несколько монографий, довольно подробно затрагивающих екатерининское царствование, причем в том же ключе, что и наш автор. Это, прежде всего, "Сценарии власти" Ричарда Уортмана (2002), во многом основанные на семиотических разработках Лотмана и Успенского. Уортман пишет о российских монархических мифах и церемониях от Петра Великого до Крымской войны, о власти, порождающей мифическую реальность, сочиняющей исторический нарратив, о саморепрезентации и мифотворчестве императоров и имперской элиты, вне "народного монархизма". Проскурина остается в границах той же "сливочности". Судя по примечаниям, "Сценарии власти" являлись постоянным референтом для нашего автора; вторым таким референтом была книга А.Л.Зорина "Кормя двуглавого орла... Литература и государственная идеология в России последней трети XVIII - первой трети XIX века" (2001). Последняя, изданная в той же серии НЛО, рассматривает магистральные идеологические модели указанного периода - "греческий проект" Екатерины II, Священный союз Александра I, "православие - самодержавие - народность" Николая I.

И наконец, еще один важный контекст, в который вписывается данное исследование, - контекст гендерной/женской истории. В этом аспекте интересно сопоставить "Мифы империи" с недавней монографией Ольги Дмитриевой о Елизавете Тюдор - центральной фигуре европейского "бабьего царства", случившегося на два столетия раньше, чем в России. Любопытно, что королева Бесс ничуть не уступала Екатерине в виртуозности "сочинения своего царствования" и выстраивания собственного имиджа, в том числе с помощью аллегорических представлений, придворных празднеств и парадных портретов. А к самовластию женщины на престоле, равно как и к процветающему фаворитизму, английское общество относилось в XVI веке гораздо лучше, чем российское в XVIII, когда сам И.А.Крылов изливал сатирический яд на императрицу за то, что она в свои 64 года смела молодиться и "нравиться желала". Вера Проскурина показывает, как Екатерина последовательно усмиряла (потенциальную) враждебность российского общества, искусно затушевывая или трансформируя свои основные "недостатки": нерусскость, отсутствие родства с династией и женский пол; в результате перед нами разворачивается редкая и тем более интересная история талантливой и успешной саморепрезентации гинекократии.