Роман-вурдалак

Забытая книга

Александр Беляев. Голова профессора Доуэля. (Рассказ: "Рабочая газета" (М.), 1925, 16-21, 24-26 июня; "Всемирный следопыт", 1925, #3-4. Роман: газ. "Смена" (Л.), 1937, 1-6, 8-9, 11, 14-18, 24, 28 февр., 1, 3-6, 9-11 марта; "Вокруг света", 1937, #6-10; отд. изд. - Л., "Сов. Писатель", 1938)

Когда-то это был знаменитый роман.

По сути, это был первая образцовая советская научно-фантастическая книга. И хотя "Аэлита" Алексея Толстого написана раньше на пять лет, Толстой писал ее все-таки за рубежом, в Берлине.

"Голова профессора Доуэля" была опубликована в популярном журнале "Всемирный следопыт" как раз накануне десятилетия Октябрьской революции; читатель нуждался в доказательствах победы, и книга об ужасах западной науки имела успех. Кроме того, плоский мир в романе Беляева был лишен всякого человеческого объема, которым отличалась дореволюционная литература, в нем не было живых характеров, мир в романе четко делился на две половины: черное зло и бестелесное добро. Он был почти что безжизненным. И я говорю об этом без всякой иронии, потому что хочу заступиться за схему.

Создать плоский роман не шутка. Он тоже требует если не крови, то хотя бы лимфы. Душа такого произведения - механизм наказания зла, которое гнездится в живом. Его задача открывать глаза на лихо любого вдохновения, на опасность любых нерациональных поступков. Его цель осудить свободного - читай: преступного - трехмерного человека. Среди шедевров такого вот плоского жанра весь Шерлок Холмс, сыщик сделанный, как Буратино, из полена, человек, у которого есть только профиль с трубкой в зубах, но лица все-таки нет. Его главный враг, профессор Мориарти, - такой же профиль из жести для расстрела в английском тире. В этом же ряду полутеней, полулюдей и эсерка Аэлита, которую слепил из марсианского песка великий краснощекий бутуз Алексей Толстой, а рядом его же злодей из злодеев инженер-гиперболоид Гарин. Человек-луч.

Эти схемы тоже имеют право на жизнь, как доказал двухсотлетний успех восковых персон Музея Тюссо. Они неопасны. Выдуманы. Мертвы. Асексуальны, наконец. К героям советской фантастики вполне подходит формула маркиза де Сада, который писал, что главное условие наслаждения - лишить партнера всяких примет личности.

Беляев следует этой традиции отстранения, его герои - таблетки.

Замечательные снотворные таблетки.

Их цель - отключить реальность объема.

"Голова профессора Доуэля" повествует о голове профессора, которую его омерзительный ученик доктор Керн отрезает от туловища старика. Посадив шею на трубки с питательным раствором, он выжимает из могучего мозга ценнейшие советы для трансплантации органов. В лабораторию Керна поступает очаровательная мадемуазель Лоран, которой приходится ухаживать за отрезанной головой гения. И если бы не просьбы несчастного профессора Доуэля, она бы давно помчалась в полицию. Впрочем, их отношения лишены каких-либо чувств, и Беляев умело развивает свой классовый замысел, показывая распад буржуазного общества через параллельную историю еще двух механических кукол, певички Брике, которую пристрелил бандит, и деревенщика Тома, которого раздавил грузовик. Болтовня отрезанных голов на подносах - одна из лучших сценок романа.? Подыскав подходящее тело, жук доктор Керн успешно пересаживает голову певички Брике на труп молодой девушки, и вот благодарность - дурочка сбегает на волю, а вместе с ней выбегает на волю сюжет. Бог мой, вокруг ужасный условный Париж, в котором Беляевым по именам названы едва ли три точки: кладбище Пер-Лашез, площадь Бастилии и Монмартр. То, что автор никогда не видел Парижа, то, что он никогда не бывал в кафешантанах и не знает французских бандитов, не имеет никакого значения, он пишет плоский идеальный безжизненный текст, задача которого - коллективный досуг (и комфорт) советского разума, потому что в советской литературе отдельный читатель - фикция.

Книга Беляева - один из череды первых советских романов, отправившихся в поисках живой крови конфликта на капиталистический Запад, потому что для подобной беспартийной зловещей пертурбации, в которую угодил профессор Доуэль в стране СССР, просто нет места. Ни один из успешных романов Беляева не связан с Советами. История человека-амфибии случилась в Аргентине, злоключения "властелина мира" отсылают в Германию, судьба великого урода актера Тонио Престо поджаривается в Америке? Сальватор, Мэри Лоран, Штирнер, Равино и прочие бестелесные иностранцы, по сути, носферату, вампиры, которые пустились добыть живой крови в капиталистическом "зря", иначе они просто сыграют в ящик сюжета.

К главным идеям собственного романа (трансплантация органов, оживление тел, пересадка голов) Беляев в принципе относится положительно, лишь бы скальпель не попал в лапы капиталистов.

Между тем рядом с Беляевым на ту же тему вивисекции рождались совсем другие романы, вспомним хотя бы "Собачье сердце" Булгакова, где автор внушал: глобальный эксперимент направленной эволюции - политической в том числе! - обречен на провал.

Беляев, наоборот, боготворил консервы, ракеты, скафандры, дюзы, дарвинизм, селекцию и сопла. Вот из этой пионерии души и рождалась "Голова профессора Доуэля", рассчитанная, в общем-то, на читателя-подростка. Тут-то и таился источник ее грядущего забвения: тинейджер вырос, в металле скопилась усталость, все гуще и гуще на гипсовое лицо пионера слетались жуки, вот они покрыли лицо густой скрежещущей массой, пока маска не отвалилась.

Единственная живая и потому пугающая до жути сцена в романе Беляева - это прилет жука. Тут вдруг появилась размерность. Нечто подобное этому чувству я сам пережил маленьким мальчиком на детском спектакле в провинциальном театре. Давали русскую сказку, я не понимал, что сцена отделена от публики условной четвертой стеной, что все "там" - это обман, и когда на сцене показался дракон из папье-маше, испугался настолько, что не забыл этот страх до сих пор: сейчас Змей Горыныч спустится в зал и слопает всех людей.

Короче, внезапно плоский мир беляевского текста оживает, и из страницы в комнату героя влетает трехмерное чудище:

"Вдруг в окно влетел большой черный жук (рассказывает несчастная голова профессора Доуэля мадемуазель Лоран). Откуда он мог появиться в центре громадного города? Не знаю. Жук покружился надо мной и сел на стеклянную доску моего столика, рядом со мной. Я скосил глаза и следил за этим отвратительным насекомым. Не имея возможности сбросить его. Лапки жука скользили по стеклу, и он, шурша суставами, медленно приближался к моей голове. Я чувствовал всегда какую-то особую брезгливость, чувство отвращения к таким насекомым. Я никогда не мог заставить себя дотронутся до них пальцем. И вот я был бессилен даже перед этим ничтожным врагом. А для него моя голова была только удобным трамплином для взлета. И он продолжал медленно приближаться, шурша ножками. После некоторых усилий ему удалось зацепиться за волосы бороды. Жук долго барахтался, запутавшись в волосах, но упорно поднимался все выше. Так он прополз по сжатым губам, по левой стороне носа, через прикрытый левый глаз, пока, наконец, добравшись до лба, не упал на стекло, а оттуда на пол..."

Эта внезапная стереоскопическая картинка берет истоки в тяжелой судьбе самого Александра Беляева. У писателя был костный туберкулез, и уже в молодости ему приходилось проводить месяцы, а однажды целых три года в гипсе: мумия, обдуваемая песками Сахары.

Из этой живой капли крови и родился легендарный роман-вурдалак.

       
Print version Распечатать