У. Ланс Беннетт, Регина Г. Лоуренс и Стивен Ливингстон. Когда пресса терпит поражение: Политическая власть и новые медиа от Ирака до "Катрины" /When the Press Fails: Political Power and the New Media from Iraq to Katrina by W. Lance Bennett, Regina G. Lawrence, and Steven Livingston. University of Chicago Press, 263 pp., $22.50

Нил Генри . Американский карнавал : Журналистика в осаде в век новых медиа /American Carnival: Journalism Under Siege in an Age of New Media by Neil Henry. University of California Press, 326 pp., $24.95

1.

Американская пресса переживает не лучшие времена. Слишком многие авторитеты объявили, что ее дни сочтены; слишком многие хорошие газеты находятся на грани исчезновения. Общественное уважение к ней слишком сильно подорвано. Суды, которые прежде относились к ней как к спящему тигру, ныне насмехаются над ней: ее представители без конца вызываются к следователям, репортеров сажают в тюрьму за отказ сотрудничать с обвинителями. Ее без конца поливают грязью по радио и в интернетских блогах. Ее легко втянуть в зону действия президентской пропагандистской машины, исполненной решимости контролировать новостные ресурсы.

Поступления от размещения рекламы и оборота заметно снизились из-за конкуренции со стороны интернета, и ее владельцы, кажется, испытывают острый дефицит предпринимательского воображения, без которого невозможно преуспеть в век электроники. Опросы показывают, что все больше молодых людей получают новостную информацию из телепередач и при помощи компьютеров, что навевает меланхолию и лишает надежд на будущее: возникает ощущение, что пресса - это уже вчерашний день; может быть, сегодняшняя газета - это запряженный лошадьми кабриолет на скоростной автостраде, соединяющей один штат с другим.

Существуют и внутренние неурядицы: у всех на слуху фальсификаторы вроде Джейсона Блэра и Стивена Гласса, превративших журналистику в фарс. Элитный корпус вашингтонской прессы дезориентирован: пришла расплата за уступчивость, которая привела к вовлеченности в круг неоконсерваторов, добившихся от ведущих журналистов поддержки вторжения в Ирак. Во что превратились былые герои? Журналистов воспитывали на подвигах Боба Вудворда и Карла Бернштейна, раздобывших сведения об Уотергейте; Дэвида Халберстама, Нила Шихана и Малькольма Брауна, присылавших репортажи из Вьетнама; Артура Окса Сульцбергера по прозвищу Панч и Кея Грэма, которые поставили свою судьбу на карту, решившись опубликовать бумаги Пентагона. Сегодня на повестке дня не героические подвиги, а журналистские фальсификации и разговоры о том, что вашингтонская пресса слишком слаба и бесцветна, чтобы выстоять во флеш-игре "Three-card-monte" ("В три листика").

Конечно, Руперт Мэрдок уже давно внушал опасения членам новостных редакций всего мира, но раскрытие (в мае текущего года) информации о том, что семья Бэнкрофтов, контролирующая " The Wall Street Journal ", готова продать ему газету за пять миллиардов долларов, глубоко ранило душу журналистского сообщества. В наше время продажа газеты - достаточно заурядное событие, но " The Wall Street Journal " не рядовая газета. Это одна из несущих опор американской журналистики. Как " The New York Times " и " The Washington Post ", эта газета на протяжении многих поколений контролировалась потомками патриархов-основателей.

Семейный контроль оберегал все три газеты от становившихся все более настойчивыми требований Уолл-стрит, предоставляя своим штатным сотрудникам возможность заниматься высококвалифицированной - и высокооплачиваемой - журналистикой. Не лишено оснований широко распространенное мнение, что семьи, владевшие этими газетами, были воодушевлены благородным ощущением того, что их газеты представляют собой некие квазиобщественные институты. Конечно, доходность была необходимым условием выживания этих газет, но она не являлась главной целью их существования. Тот факт, что одна из этих семей решила в конечном итоге "забрать деньги и снять с себя ответственность", сеет страх: ведь теперь ни одна газета не является для нашего государства настолько ценной, чтобы нельзя было выбросить ее на рынок за сходную цену. Мэрдок как владелец " Journal " - это зловещее предзнаменование для журналистов всей Америки. Когда на витрине магазина появляется надпись "Все на продажу", за ней часто следует другая: "Выхожу из бизнеса"

Существует обширная литература о многообразных проблемах журналистики, но в большинстве таких работ рассматривается только редакционная сторона бизнеса - возможно, потому, что люди, способные писать о журналистике, чувствуют себя не слишком комфортно, когда им приходится иметь дело с финансовыми проблемами. И все же самую глубокую озабоченность вызывает именно та сторона дела, которая связана с собственностью и менеджментом. Наиболее компетентное обсуждение вопросов, решающихся в зале заседаний совета директоров и в бизнес-офисе, можно найти на финансовых страницах самих газет и в докладах журналистов, выполняющих функции менеджеров. Среди документов, имеющих широкое хождение в медийных кругах, можно выделить доклад, сделанный год назад Джоном С. Кэрроллом, бывшим редактором " Los Angeles Times ", на заседании Американского общества редакторов газет (American Society of Newspaper Editors). Беспокойство, охватившее многих репортеров и редакторов относительно будущего газетного дела, нашло в этом докладе (Кэрролл озаглавил его "Есть ли будущее у газеты?") яркое и красноречивое выражение; и, как явствует из названия, его прогноз оказался неутешительным.

Автор доклада выражает особую озабоченность отсутствием взаимопонимания между собственниками и пишущей братией и утратой общей цели, некогда их объединявшей. По мнению Кэрролла, это произошло из-за того, что функции, находившиеся прежде в руках сильных издателей, перешли под контроль финансовых менеджеров Уолл-стрит. Этот разрыв в верхних эшелонах управления наметился примерно сорок лет назад, когда местные собственники начали продавать свои газеты корпорациям. По мере того как менялась природа рынков, власть переходила от корпораций к инвестиционным фондам, которые делали деньги, инвестируя средства других людей таким образом, чтобы обеспечить себе и им максимальные доходы. После этого стало трудно говорить о том, кто - или что - является собственником газеты. Согласно формулировке Кэрролла, собственники перестали быть "идентифицируемыми человеческими существами". Многие владельцы, имевшие прежде собственные имена - Отис Чандлер, распоряжавшийся " Los Angeles Times ", Джон Найт, владевший сетью газет " Knight Ridder ", Барри Бингэм, владелец луисвильского " Courier - Journal ", - превратились в неодушевленные существа. Иногда это существо принимало вид комнаты, полной специалистов по маркетингу, прочесывающих мир при помощи компьютера на предмет обнаружения возможностей для наиболее прибыльных инвестиций. Иногда оно принимало обличье менеджера фонда, не имеющего ни опыта работы в журналистике, ни интереса к ней.

По наблюдению Кэрролла, на этом "посткорпоративном этапе собственности" мы столкнулись с феноменом "сужения цели газеты в глазах ее собственника. При старых местных собственниках способность газеты делать деньги была лишь частью ее ценности. Сегодня вся ее ценность сводится к этому качеству. Ушли в прошлое представления о том, что газета должна "вести за собой", что у нее есть обязательства перед обществом, что она, в каком-то смысле, призвана служить читающей публике...

Я подозреваю, что в один прекрасный день, когда мы оглянемся на эти сорок лет, нам трудно будет понять, как мы допустили столь безраздельное подчинение общественного блага частным интересам... Чего хочет от своей газеты собственник? Ответ прост, как мычание. "Денег. И точка".

Кэрролл знает, о чем говорит, он большой авторитет в газетном деле. Он долгое время работал главным редактором газеты " Los Angeles Times ", собственником которой была Tribune Company, конгломерат, отпочковавшийся от " Chicago Tribune " полковника Роберта Маккормика, называвшей себя "величайшей газетой мира". До того, как кто-либо догадался, что наблюдавшийся в конце двадцатого века бум фондового рынка был мыльным пузырем, Tribune Company скупала все старые газеты, какие могла. Среди них была и " Los Angeles Times ", в то время глубоко уважаемая, имевшая репутацию одной из лучших американских ежедневных газет.

Ее репутация, созданная за поколение до прихода Кэрролла, зиждилась на деятельности Отиса Чандлера, динамичного и в чем-то экстравагантного издателя, готового идти на большие - и даже очень большие - затраты, чтобы лидировать в конкуренции за высшие достижения в сфере журналистики. Чандлер мог себе это позволить, потому что был членом семьи, которой принадлежала эта газета. Это были потомки Гарри Чандлера (1864-1944), калифорнийского магната по торговле недвижимостью, обеспечившего будущее своих детей в годы Депрессии. Это была быстро разраставшаяся семья; в определенный момент трастовые компании Чандлера были главным источником доходов для почти 170 потомков Гарри.

Разумеется, во времена Отиса отпрысков было гораздо меньше, и хотя многим не нравились его расточительность и безразличие к исповедуемым газетой традиционным консервативным ценностям, он имел возможность финансировать ее по своему усмотрению до тех пор, пока не иссякли деньги Чандлеров, вложенные в другие предприятия. Время шло, Отис умер, газета перешла к наследникам, никогда особенно не интересовавшимся журналистикой, и на нее положила глаз Tribune Company. В 2000 году была заключена сделка, согласно которой Tribune Company купила " Times " и ее родительскую компанию Times-Mirror Company за $8 миллиардов в акциях и три места в совете директоров Tribune.

Times-Mirror Company уже владела к тому времени рядом газет (среди них были издававшаяся в Long Island " Newsday ", " The Baltimore Sun " и " The Hartford Courant "), и все они были сложены в одну корзину, в чикагскую Tribune. Эта компания была гигантской финансовой организацией, весьма чувствительной к колебаниям фондового рынка, и когда этот мыльный пузырь лопнул, ее активы, в особенности газетные, стали быстро таять. Кэрролл успешно провел " Times " через это испытание и сумел выкрутиться даже в 2003 году, когда чикагские боссы попросили его сократить издательские расходы. Потом к нему снова обратились с аналогичной просьбой. И вскоре в очередной раз ужесточили требования. Он начал возражать и сопротивляться, объясняя, что такая финансовая политика серьезно подрывает возможности газеты, но чикагская контора настаивала на дальнейшем сокращении расходов. Дело кончилось тем, что в 2005 году он уволился. Редактору, занявшему его место, было сказано, что потребуются новые сокращения, и он тоже уволился.

Журналистика пала жертвой исповедуемой на Уолл-стрит теории, согласно которой доходы могут быть максимизированы путем минимизации производственных затрат. Газеты повсеместно подвергались давлению: им предъявляли бесконечные требования, имевшие целью улучшение баланса доходов и расходов. Политика сокращения расходов во что бы то ни стало привела к радикальному изменению "газетного ландшафта": на этом поле остались только хилые, нездоровые или тяжело раненные газеты, становившиеся все более бесполезными для читателя, интересующегося тем, что происходит в мире, в стране и в местном сообществе. Ввиду сокращения расходов уменьшилось число иностранных корреспондентов, сжались, а то и вовсе закрылись новостные бюро в Вашингтоне, поредел корпус корреспондентов на местах, которые в былые времена держали под присмотром деятельность губернаторов, мэров, законодателей штатов, судов, городских мошенников, жуликов и взяткодателей. Уменьшился и размер стандартных газетных страниц: ради сокращения типографских расходов скукожился объем новостей.

Газеты сообщали о собственной эрозии на своих бизнес-страницах, дотошно фиксируя неуклонное уменьшение размера страниц и сокращение новостной базы, но одни статистические данные не могут передать, какими потерями для страны обернулась подобная политика. Ситуация с " Los Angeles Times " не уникальна: примерно такая же участь постигла и ряд других изданий, входивших в число лучших газет страны - " The Baltimore Sun ", " The Miami Herald ", " The Philadelphia Inquirer ", " The Des Moines Register ", " The Hartford Courant ", Louisville " Courier - Journal ", " San Jose Mercury News " и " St . Louis Post - Dispatch ". И это еще не полный список.

Владельцы "нового стиля" искренне изумляются, когда их редакторы и репортеры прибегают к традиционным аргументам - типа того, что журналистика призвана служить обществу путем предоставления гражданам страны информации, необходимой для функционирования демократии. У новых собственников другие представления о долге. "Они нередко чувствуют себя обескураженными, когда сталкиваются в собственной среде с людьми, которые не считают себя прежде всего и главным образом борцами за интересы акционеров", - отмечает Кэрролл.

"О чем беспокоятся эти люди? - недоумевает такой собственник. - Работа служащего состоит в том, чтобы достигать хороших финансовых результатов, а не в романтических мечтаниях о каком-то там служении обществу за счет компании". Корпоративное руководство с возрастающим раздражением относится к такого рода "мечтаниям" - на его взгляд, причудливым, экстравагантным и совершенно неуместным.

Значение доклада Кэрролла трудно переоценить: он является адекватным выражением мрачного взгляда на сложившуюся ситуацию, свойственного действующим журналистам. По их мнению, безраздельное подчинение газетного дела рыночной конкуренции изменило суть их профессии; но недавно аналогичная точка зрения была высказана Дональдом Грэхемом, причем с позиции собственника. Грэхем занимает должность председателя совета директоров газеты " The Washington Post ", и его комментарии появились на первой полосе " The Wall Street Journal " в апреле, когда Уолл-стрит повел атаку на " The New York Times ".

Кэрролл приходит к выводу, что чисто рыночный капитализм не вполне подходит для газетного бизнеса; если же его модель реализуется жестко и ригористично, он становится губительным для массмедиа. Как это ни странно (в конце концов, он же собственник!), Грэхем с ним соглашается. Его статья, состоящая всего из тысячи слов, на редкость содержательна и однозначна в оценках: в ней содержится грозное предупреждение о том, что бездумное упорство Уолл-стрит в проведении политики максимизации доходов может привести к фатальным для журналистики последствиям.

Выступление Грэхема было вызвано попытками финансового менеджера компании "Морган Стенли" разрушить двухуровневую структуру управления, которая обеспечивает контроль Сульцбергера над " The New York Times ". Соглашение об этом было встроено в корпоративную структуру " Times " в 1967 году, когда компания вышла на фондовый рынок. Согласно этому соглашению, контроль над компанией предоставляется только тем акционерам, которые владеют привилегированными ценными бумагами; большинство из них - потомки Адольфа С. Окса, основавшего " Times " в 1896 году. Нынешний издатель этой газеты, Артур О. Сульцбергер, - правнук Окса.

Весной прошлого года компания "Морган Стенли" попыталась организовать переворот в пользу владельцев непривилегированных акций, призвав их проголосовать против кандидатов в совет директоров, выдвинутых Times Company. Грэхем признает, что он не является незаинтересованной стороной, поскольку " The Washington Post " также управляется по модели двухуровневой структуры, выработанной для сохранения семейного контроля над этим бизнесом. " Post " приобрел свою современную форму в 1933 году, когда Юджин Мейер (сам являющийся крайне важной фигурой на Уолл-стрит) купил газету на распродаже по случаю банкротства. Грэхем - внук Мейера, но хотя его семейное состояние укоренено в сфере деятельности Уолл-стрит, он явно встревожен тем, что современный денежный мир правит журналистикой слишком жестко. Грэхем считает, что силы, покушающиеся на двухуровневую структуру управления, "идут на безумный риск" относительно будущего " The New York Times ". "Стоит только отменить сложившуюся систему, - пишет Грэхем, - и сразу выстроится очередь из людей и организаций, желающих купить эту компанию. Никто не сможет сказать им "нет". Очередь будет включать в себя частные инвестиционные компании, международные медиакорпорации, нуждающиеся во всемирно известном бренде, амбициозных миллиардеров и многих других". Грэхем предсказывает, что " The New York Times " будет "продан на аукционе, как бараний бок".

2.

Уолл-стрит, стригущий купоны с газетного бизнеса, почти не привлекает внимание Нила Генри; его прочувствованная, хотя и немного беспорядочная книга знакомит нас с волнениями и тревогами журналистики во времена электроники. Сделав карьеру в " The Washington Post ", Генри стал преподавателем журналистики в University of California, Berkeley, и его книга сосредоточена на проблемах, волнующих молодых людей, которые хотели бы заняться этим делом. Как влияет интернет на то, что мы по привычке называем "прессой"? Является ли ведение блогов журналистикой будущего? Как может журналист избежать манипулирования со стороны масштабной и высокоэффективной пропагандистской машины, управляемой правительством и бизнесом?

У Генри нет готовых ответов на эти вопросы, да и, похоже, их нет сегодня ни у кого. Когда все меняется под натиском новых технологий, единственное, в чем можно быть уверенным, - так это в том, что будущее не оставит камня на камне от наших прогнозов и предположений. Генри с удовольствием цитирует социолога Герберта Ганса, развеивающего все мечты о безоблачном будущем журналистики в век окончательной победы электроники: "История технологического прогресса показывает, что конкретные надежды, возлагаемые на культурные, социальные и экономические инновации, как правило, не сбываются. Следовательно, одна технология мало что может сделать для обеспечения светлого будущего журналистики".

Люди, заверяющие нас в том, что интернет заменит газету как источник информации, никогда не объясняют, как это может произойти. Согласно оценкам Джона Кэрролла, в настоящее время восемьдесят процентов новостей, доступных в интернете, имеют своим источником газетную информацию, и ни одна интернетская компания не имеет ресурсов, необходимых для сбора и редактирования новостей в том масштабе, в каком это делают даже самые посредственные столичные ежедневные газеты. Кроме того, такие корпорации, как Google и Yahoo, судя по всему, не испытывают особого интереса к серьезной журналистике. (Google имеет автоматизированный новостной сайт Google News, который черпает информацию из сотен онлайновых газет и сообщений новостных агентств; Yahoo также пользуется сообщениями новостных агентств для своего сайта Yahoo News. Но ни одна поисковая интернетская компания не содержит собственного штата репортеров и не занимается самостоятельным освещением новостей).

На сегодняшний день интернет является, по сути дела, электронной версией десятилетнего мальчика на велосипеде, бросающего газету вам на крыльцо: это просто усовершенствованное средство доставки. Конечно, это также и бесценный ресурс для поисков и проверки фактов. Сегодняшний репортер с ноутбуком имеет почти мгновенный доступ к материалу, поиски которого занимали в былые времена уйму времени и зачастую оказывались бесполезными: корреспондент проводил драгоценные часы своей жизни, роясь в отсеках газетного "морга". Разумеется, эти инновации существенно облегчают сбор информации и могут только улучшить качество репортажей.

Развитие блогосферы - более интересная сфера деятельности, может быть, потому, что блоггеры занимаются своим делом с б ольшим энтузиазмом. Это очень важный ресурс для контроля над беззаботной и расслабленной журналистикой, ибо бдительные блоггеры не пропустят ни малейшей ошибки, не оставят без внимания ни одного упущения, и я не завидую газетным журналистам, навлекшим на себя ярость блоггеров. Наиболее рьяные обитатели блогосферы утверждают, что они занимаются такой же журналистикой, какую практикует, например, Джон Бернс, делая для " The New York Times " военные репортажи о войне в Ираке непосредственно из Багдада. Всякий, кто собирается отстаивать такое мнение, должен запастись аргументами для долгого, многочасового (а может быть, и многонедельного) спора. Бесспорным же остается тот факт, что практически все блоггеры могут сегодня быть колумнистами. Располагая такой внушительной армией блоггеров-колумнистов, можно быть уверенным, что хотя бы немногие из них произведут в конечном итоге нечто оригинальное, захватывающее и освежающее - словом, вдохнут новую жизнь в обветшавшие журналистские формы.

Подобно многим, пишущим сегодня о массмедиа, авторы книги "Когда пресса терпит поражение" - три профессора журналистики - не скрывают своего негодования по поводу бесхребетности, проявленной прессой в дни, когда Буш, Чейни, Рамсфельд, Вулфовиц и & Co. разжигали в публике аппетит к войне в Ираке. Все, включая большинство журналистов, кажется, пришли к согласию относительно того, что пресса сработала в этот период из рук вон плохо, хотя вопрос о том, могла ли пресса - даже если бы она сработала хорошо - помешать неоконам развязать войну, остается без ответа. Как человек, очень пристально следивший тогда за развитием событий, могу высказать на этот счет свое мнение: судя по всему, их уже нельзя было остановить никакими силами, в том числе и журналистскими. Во-первых, потому, что жажда войны охватила тогда широкую публику. Во-вторых, Конгресс - единственная сила, способная противостоять президентскому безумию, хотя и не всегда добивающаяся в этом успеха, - прекратил функционировать как эффективная ветвь власти и стал совершенно бесполезным, поскольку нашел в себе силы только для того, чтобы поощрять и поддерживать президента во всех его начинаниях. Сенатор Роберт Берд, демократ от Западной Вирджинии, нашел нужное слово, охарактеризовав позицию Конгресса как "расслабленную".

Словно бы для того, чтобы лишний раз доказать его правоту, большинство сенаторов-демократов с президентскими амбициями, включая Хиллари Клинтон (к ее неизбывному стыду), проголосовали за войну. Эти люди просто отражали настроения в обществе в момент, когда патриотический дух, принявший форму стремления к войне, воспарил до небес. В такие минуты политики почти всегда решают, что "лучше быть с народом", чем отстаивать свою непопулярную правоту.

Наконец, надо отдать должное администрации, которая мастерски провела масштабную операцию по промывке мозгов и введению общественности в заблуждение. Она обманула госсекретаря Колина Пауэлла. И даже обдурила саму себя надеждами на легкий и скорый триумф, увенчанный цветами и лаврами. Несмотря на жалкое поведение Конгресса, идея того, что пресса могла бы изменить ход событий, не торопится умирать. Книга "Когда пресса терпит поражение" не настаивает на таком взгляде, однако заигрывает с ним. Авторы пишут: "Самое интересное, что пресса оставалась хотя и молчаливым, но неудобным партнером в борьбе за искажение реальности, которую вела администрация для навязывания публике идеи войны".

"Идеал независимости прессы не означает, - пишут авторы, - что инициированные ею общественные дебаты непременно переформируют или изменят политический курс. Но публикация сведений, ставящих под сомнение политику администрации, может по меньшей мере вовремя дать публике ту информацию, в которой она больше всего нуждается (хороша ложка к обеду). А когда общественность получает возможность услышать собственные частные и нередко смутные, плохо сформулированные опасения в четко выраженной форме, в легитимизирующем пространстве мейнстримовской прессы, она может начать действовать как организованная сила, вместо того чтобы переживать в одиночку шок и ужас по мере неумолимого развертывания событий".

Делая такие заявления, авторы книги выдают желаемое за действительное и ожидают от прессы большего, чем она (во всяком случае, в ее сегодняшнем состоянии) может дать. Конечно, прояснение смысла действий Вашингтона - благое и безусловно полезное дело, но это еще и скучный, рутинный процесс, который, скорее всего, оставит публику равнодушной. Газета " The Washington Post " начала освещать и разъяснять "Уотергейтское дело" летом 1972 года, но полгода спустя американцы настолько мало им интересовались, что переизбрали президента Никсона почти небывалым в истории Америки большинством голосов. И если бы не вмешательство малоизвестного судьи Джона Сирика, работавшего в суде низшей инстанции, уотергейтский скандал мог бы иссякнуть и пройти незамеченным.

Но если авторы несколько переоценивают власть прессы, то их анализ слабостей вашингтонской журналистики заслуживает самого пристального внимания. Аккредитация в Вашингтоне дает газете возможность находиться в центре событий, поэтому нет ничего удивительного в том, что вашингтонская пресса представляет собой журналистскую элиту: это хорошо образованные, высокооплачиваемые, талантливые люди, стоящие на короткой ноге с власть имущими, немного самонадеянные (ведь они владеют секретами, недоступными простым смертным), но по большей части осознающие свой долг перед обществом: информировать публику без страха и предубеждений. Тем не менее это сообщество позорно провалилось: авторы книги утверждают, что оно не выполнило своих обязательств в годы президентства Буша - отчасти из-за присущей ему тенденции чрезмерно доверять и уступать власти.

Авторы признают, что тенденция "уступать власти" не является свежеиспеченным продуктом эры Буша; эта привычка "глубоко укоренена в культуре и нравах мейнстримовской журналистики, и она постоянно подпитывается существующей системой отношений". Именно эта привычка делает вашингтонских журналистов подверженными манипуляциям со стороны властей и не склонными к несогласию или протесту. "Диссидентов" и несогласных первыми увольняют как "опасных чудаков"; их мнением пренебрегают, не принимая его всерьез.

В своих примитивных проявлениях уступчивость по отношению к власти находит выражение в бесконечном освещении рутинных процедур, составляющих показную сторону деятельности Белого дома. Дается исчерпывающая информация о самом президенте, даже если он не сделал ничего особенного (прилетел куда-то на вертолете, отправился в отпуск или обменялся рукопожатиями с высокопоставленными визитерами). На более утонченном уровне она выражается в используемом журналистами языке. Слово "пытки" редко употреблялось в репортажах об Абу-Грейбе: ведь президент Буш настаивал, что Соединенные Штаты не прибегают к пыткам. Пресса не скоро привыкла к употреблению "слова-П". В новостных сообщениях (проиллюстрированных фотографиями), посвященных тому, что чрезвычайно напоминало пытки, использовалось выражение "неправильное обращение" ("abuses").

Самое тяжкое последствие уступчивости по отношению к власти заключается в готовности принять правительственный нарратив и тем самым описывать происходящие события с точки зрения власть имущих. Люди Буша стремились к созданию собственной реальности. Авторы книги "Когда пресса терпит поражение" говорят об этой "бушианской реальности" как о "сценарии" и критикуют вашингтонскую прессу за принятие этой реальности - даже после того, как началась война в Ираке, "когда этот сценарий вступил в очевидное противоречие с наблюдаемыми событиями".

Вопреки распространенному мнению, и в тот период, когда администрация готовила почву для войны, существовала очень хорошая журналистика. Была сформулирована позиция, противостоящая целям администрации, и голоса несогласных звучали в том числе и на Капитолийском холме, когда военную резолюцию протаскивали через Конгресс. Пресса просто не придавала подобным выступлениям особого значения, во-первых, потому что они исходили от людей, не наделенных властью - от сенаторов Кеннеди от Массачусетса и Берда от Западной Вирджинии, например (оба - демократы). Для того чтобы узнать о предостережениях сенатора Берда, выступавшего против развязывания войны, и его обращениях к Конгрессу с призывом выполнять принятые на себя конституционные обязательства, нужно было подключиться к кабельному каналу C-Span. Для таких газет, как " Times " и " Post ", Берд практически не существовал. Хотя Берд является одним из старейших членов Сената, и его называют "ходячей энциклопедией" - человеком, олицетворяющим историю этого учреждения, - он не принадлежал к партии власти, и поэтому его легко было игнорировать, в то время как голос Ари Флейшера - который был фактически голосом Белого дома - неизменно звучал на всех каналах.

Вопреки ощущению, что вся вашингтонская пресса спала на ходу, в то время было опубликовано несколько добросовестных исследовательских репортажей. Майкл Массинг, чьи статьи о неудовлетворительном освещении в прессе подготовки к войне в Ираке появились на страницах настоящего издания, отдает должное нескольким репортерам из " The Washington Post " и " The New York Times ", которые публиковали материалы, бросавшие вызов деятельности администрации. Но, как указывает Массинг, их репортажи печатались на незаметных полосах посередине газеты и терялись в печатном пространстве, не привлекая широкого внимания.

Например, Уолтер Пинкус и Дана Мильбанк опубликовали в газете " Post " статью о том, что Соединенные Штаты готовятся напасть на Ирак на основании обвинений против Саддама Хусейна, "которые вызывают большие сомнения и в некоторых случаях убедительно опровергнуты такими авторитетными структурами, как ООН, правительства европейских стран и даже разведывательные агентства США". Этот материал "запихнули" на страницу A13. Пинкус сообщил Массингу, что газета " Post " пережила целую фазу редакционной политики, "на протяжении которой на первой полосе газеты не публиковались материалы, в которых выражалось несогласие с курсом администрации".

Массинг особенно высоко оценивает работу Джонатана Ландау, Уоррена Стробеля и Джона Уолкотта из вашингтонского бюро Knight Ridder - за то, что они освещали события честно, по своему разумению, без оглядки на "сценарий" администрации Буша. Но у вашингтонской журналистики есть еще один существенный недостаток: репортажи, публиковавшиеся в Knight Ridder, практически не оказывали влияния на остальную прессу; поскольку Knight Ridder не издает газету в Вашингтоне, его материалы там и не читают.

Похоже, это печальное обстоятельство показывает, что проблема не только в спячке, в которую впал корпус вашингтонской прессы. Джон Уолкотт, глава вашингтонского бюро Knight Ridder, рассказывая о том, как его газета освещала события в Ираке, заявил, что вашингтонская пресса поражена недугом, более тяжелым, чем робость и чрезмерная уступчивость по отношению к власти: "Дело не в простой лени. Многое из того, что говорили представители администрации, особенно об Ираке и "Аль-Каиде", просто не имело смысла, и все же лишь очень немногие репортеры потрудились над этим задуматься".

Для того чтобы говорить вещи, которые могли вызвать раздражение у Белого дома (для администрации Буша, как известно, существовало лишь то, что служило поставленной цели), требовалась определенная смелость. Люди, бросавшие вызов "сценарию", подвергались наказанию со стороны Белого дома: так, репортерам Knight Ridder на протяжении трех лет было запрещено летать на самолете министра обороны, потому что их видение ситуации отличалось от предусмотренного "сценарием". Бывший посол Джозеф Уилсон писал, что Саддам Хусейн не планировал сделку по закупке урана в Нигерии (о чем сообщил Конгрессу президент), и карьера его жены в ЦРУ была разрушена организованной администрацией утечкой информации.

Через консервативные радиоканалы, эксплуатировавшие жанр громких ток-шоу, журналисты, не желавшие следовать "сценарию", обвинялись в предвзятости, отсутствии патриотизма, безразличии к жизням американских солдат и даже в предательских поползновениях, а то и просто поливались грязью. На радио можно безнаказанно клеветать и злословить, выставляя своих противников экстремистами. Дело в том, что консервативная пресса на протяжении нескольких лет проводила эффективную кампанию, вдалбливая в головы, что в прессе образовалось засилье критиканов-леваков, распространяющих негативные умонастроения и отравляющих незрелые умы левоэкстремистскими взглядами. Книги на эти темы становились бестселлерами. Политически ангажированные "ведущие" таких радио-ток-шоу без устали обсуждали эту (абсолютно надуманную) проблему. Поэтому общественность была не предрасположена поддерживать "агрессивных" репортеров (записывая всех несогласных в экстремисты).

Одним из результатов такой политики стал постоянно расширяющийся разрыв между публикой и прессой. Это со всей очевидностью проявляется в изменившемся отношении общественности к фигуре журналиста. Некоторые еще помнят те времена, когда Журналист (репортера-мужчину прославлял в кино Кларк Гейбл, а женщину - Розалинда Расселл) был культурным героем. Репортеры считались солью земли: дерзкие и мудрые, бойкие на язык, но принципиальные, они служили примером для подражания. Их роли исполняли Джеймс Стюарт, Хэмфри Богарт, Кэри Грант, Роберт Редфорд и Дастин Хоффман (которые одновременно были героями газетных новостей из мира культуры). Журналист был кем-то вроде героя-пролетария, наделенного властью голливудской кинозвезды.

В "Американском карнавале" Нил Генри рисует образ современного журналиста совершенно иначе: это дезориентированное существо, утратившее ощущение своей значимости; Генри размышляет о том, почему публика "разлюбила" своего былого кумира. Давно прошло то время, когда журналист ассоциировался у американцев с хорошим парнем, выходцем из рабочего класса, который учит уму-разуму взбалмошную даму из высшего света. Сегодня для среднего американца, пишет Генри, "журналист - это телевизионный говорун, получающий приличную зарплату за то, что он регулярно производит много шума в кабельных новостных программах". Ведущий телепрограммы - это тоже Журналист, "заколачивающий большие деньги не за сбор информации и подачу реальных новостей, а за то, что он развлекает аудиторию благодаря присущей ему бойкости и хорошо подвешенному языку".

Сегодняшний Журналист, образ которого запечатлен в книге Генри, - это телекомментатор, освещающий судебный процесс по делу об убийстве и требующий максимального наказания до предъявления доказательств вины подсудимого. Если это женщина, то ее образ ассоциируется у "среднего американца" с телезвездой, получающей многомиллионную зарплату и претендующей на понимание проблем, заботящих рабочего человека. И существует, разумеется, "неисправимый инсайдер "Вашингтонского кольца" (Washington Beltway) с чрезвычайно гибкой лояльностью и нравственностью, работающий пресс-секретарем в Пентагоне, или политтехнологом, советником по проведению политических кампаний, или президентским спичрайтером на один год"; потом он может устроиться корреспондентом солидного журнала или заслуживающим доверия обозревателем. Работая на телевидении, Журналист "должен сделать подтяжку лица, трансплантацию волос и произвести инъекцию Botox, дабы создать ощущение молодости, необходимое для того, чтобы его репортажи звучали убедительно".

Генри все это определенно не нравится. Его "сводный портрет Журналиста", совмещающего в себе черты самовлюбленного эгоиста, жулика, политического двурушника, пустозвона, шарлатана, репортера-фальсификатора и беспринципного нахала, символизирует нынешний расплывчатый медузообразный организм под названием "медиа". Как пресса и журналистика впали в такое убожество, как они "дошли до жизни такой", - это долгая и сложная история, но из сложившейся ситуации, кажется, нет выхода. В самом деле, пресса превратилась в сугубо второстепенного участника описанного Генри карнавала, и еще не факт, что существует так уж много людей, которых волнует ее судьба. Больше никто не звонит в редакцию газеты в надежде найти там героя.

Сегодня человек, позвонивший в редакцию, скорее всего, услышит голос автоответчика (именно на него чаще всего натыкался сам Генри, обзванивая редакции наугад). Ему приходилось тратить массу времени, чтобы услышать хоть какой-нибудь человеческий ответ. Звоня в редакцию, чувствуешь себя сегодня таким одиноким...

http://www.nybooks.com/articles/20471

Перевод Иосифа Фридмана