Опыт русской антропологии

Ю.В.Громыко. Антропология политической идентичности. - М.: АРКТИ, 2006, 400 с.

Талантливый гуманитарий-энциклопедист Юрий Вячеславович Громыко опубликовал за последние годы серию работ о стратегии развития России(1). Наша полусонная "общественность", кажется, отнеслась к ним с равнодушием. Что у нас нынче замечают, кроме скандалов и катастроф? А разговоры про будущее России напоминают конкурс проектов на строительство какого-нибудь Дворца Советов: грандиозно до ужаса и заведомо невыполнимо. Зачем изучать и думать, когда можно провозгласить? Между тем подход Ю.В.Громыко к проблемам русской и глобальной стратегии столь оригинален, тон его новой книги столь серьезен, а ее основные положения столь важны, что я вынужден до времени укротить свой критический пыл и взять на себя скромную роль излагателя авторской концепции. Задача не из легких, поскольку Ю.В.Громыко предлагает всесторонний и долгосрочный проект, я бы сказал, мегапроект российского развития qua возрождения, который выстраивается на очень разнородном, местами экзотическом основании: психологическая школа Выготского, методология Г.П.Щедровицкого, философия Фихте, историософия Шифферса, глобалистика Ларуша и Валлерстейна, постмодернистская политология Хардта-Негри и Агамбена, религиозный мистицизм и проч. Эта интеллектуальная смесь приправлена к тому же здоровой дозой личного и кружкового жаргона.

Автор исходит из факта утраты Россией ее идентичности: русские сегодня "не представляют единого субъекта, как, например, китайцы" и "не воспринимают себя в качестве единой семьи, которая обладает едиными целями и единым способом действия в современном глобализирующемся мире" (с.36, 72). Сегодня перед Россией, как перед былинным богатырем, лежат три дороги: либеральная перспектива (для автора олицетворяемая историком М.Гефтером), где главный сюжет - присвоение истории личностью; путь "народнического строительства" (его провозвестником выступает В.Кожинов), где субъектом истории является русский народ; линия традиционалистски-консервативная (Е.Шифферс), которая полагает высшую ценность в "культивировании национальной гениальности". Этим трем типам мировоззрения и историческим векторам соответствуют три "энергийных источника" личности: в первом случае - освобождение человека от внешнего авторитета, во втором - обнаружение новых возможностей коммуникации, а в третьем - воспроизводство определенного типа сознания. Честно говоря, я не вижу, почему три указанных принципа исключают друг друга, да и сам автор отдает предпочтение сразу двум последним. Его главный посыл в том, что в основе общественной жизни лежат не институты, не нормы и не структуры бессознательного, а собственно антропологическая реальность, правда самого человека, которая выражена в простой формуле: человек превосходит себя. Антропологическое начало метапредметно, метакультурно и в конце концов оправдывается метаантропологией, в сущности - богочеловечеством. Здесь автор опирается на исследования духовных традиций (в частности, работы С.Хоружего и О.Генисаретского о наследии исихазма), выявившие их "метаэмпирическую" природу. Подлинная идентичность, утверждает Громыко, "трансгранична". Поэтому Россия, чтобы быть собой, должна принять вызов глобализма и не просто быть "фактором" глобальной политики, но активно определять и артикулировать ее. Поскольку духовность всегда ведет за горизонты данного, стать реальным участником глобального процесса, подчеркивает автор, способна только та цивилизация, которая до конца исполнит заветы своих духовных отцов, реализует все возможности, заложенные родной традицией. Между национальным, цивилизационным и глобальным на самом деле нет противоречия, а Россия относится к числу тех не обиженных Богом стран, в которых национальное единство сочетается с особым цивилизационным укладом.

Этот отвлеченный вывод, безусловно, подтверждается объективными тенденциями мирового развития: возникновением глобальных технологических систем, рынков капитала и коммуникаций, глобальных сетевых сообществ и т.д. Но столь же очевидно, что прорыв в глобальное измерение предполагает и метанойю, радикальный переворот сознания и переоценку своего отношения к миру. Сущность этого переворота состоит в преодолении исторической предметности культуры и принятии ситуации, как выражается автор, "антропных гетерархий", т.е. сосуществования превращенных и текучих квазииерархий, что соответствует переходу от принципа господства к принципу сообщительности или, как формулирует эту метаморфозу автор, в переходе от "миродержавности как миродержимордности" к "мировому лидерству". В наше время, утверждает автор, резко возросло значение психических факторов властных отношений, наступает эпоха психократии. В отличие от многих своих соотечественников, путающих раскаяние с самоуничижением, Громыко, как верный последователь Шифферса, считает необходимым условием возрождения России "институциональное раскаяние" русского общества за убийство царской семьи. Но русские призваны стать транснациональной общностью, и автор не смущается дать истинным носителям русскости в глобализированном мире англоязычное прозвище Russians. У этих глобальных русских "нет задачи навязать свое; они должны лишь суметь понять другое и... высказаться по поводу этого другого" (с.98). Универсальное же взаимопонимание достигается в пространстве "антропологических матриц", или "типомыследеятельных функций" (см. с.119).

Попутно автор аккуратно отделяет свою позицию от альтернативных подходов. Он полагает, что либеральные ценности противоречат историческому опыту и самому духу русской цивилизации. Но он считает бесплодным и националистический проект, отмечая со ссылкой на "Русскую доктрину", что "время самодекларационных кредо в виде доктрин закончилось" (с.281).

Столь же четко автор определяет глобальную роль России: быть "евразийской страной-мостом", причем не ради осуществления коммерческого или идейного транзита, но для решения гораздо более масштабной задачи выравнивания развития и повышений уровня освоенности различных территорий на просторах Евразии (с.283). Особенные надежды возлагаются на способность фундаментальной русской науки завязать плодотворное сотрудничество с динамично развивающейся экономикой Юго-Восточной Азии. Высшая же фаза "евразийской сборки" - "чистая мыслекоммуникация, в которой конституируются условия всякого взаимопонимания" (с.280). Отсюда скептическое отношение автора к СНГ и все еще сильной в России привычке отдавать приоритет во внешней политике ближнему зарубежью. Пространство бывшего СССР может естественно войти в орбиту России благодаря ее активности в глобальном пространстве. К теоретическому разделу книги приложены эскизы отдельных аспектов предлагаемой автором "традиционалистской" глобализации России. Они касаются деятельности транснациональных корпораций, энергетики, финансов, демографической ситуации, образования и проч.

Как обосновать эту красивую и вдохновенную программу? Ее почва неизведанная, трансграничная. Автор обращается ко многим источникам, может быть, слишком многим. Из мистических традиций и Е.Л.Шифферса он берет тему "забегания в смерть", интуиции "иного", из символологии П.А.Флоренского - философию рода и культа, из Г.П.Щедровицкого - концепцию мыследеятельности, из постмодерна - философему ризомы и обращенность к "невозможному", из Фихте - трансцендентализм. Но теоретический фундамент этой чисто русской идейной "всеотзывчивости" сводится к следующему: догмат о единосущии Св. Троицы есть прообраз единства мысли и мышления, слова и языка, дела и делания, а из этого единства выходит мыследеятельность, порождающая "антропологические матрицы" культуры. Сразу же возникает вопрос: как обосновать параллелизм мыследеятельности и единосущности божественных ипостасей, если последняя заведомо непостижима? Конечно, по-русски (и на многих других языках) можно сказать: мы думу думаем, дело делаем, разговоры разговариваем. Но звучит немного комично. Почему? Потому что мысль так же не может помыслить свою сущность, как огонь осветить сам себя или зеркало - себя отразить. Поэтому допустимо предположить, что догмат триединства Бога скрывает в себе прерывность, неисповедимую глубину "иного", доступную только символическому различению. Грамматические конструкции эту глубину маскируют, позволяя незаконно перенести божественную единосущность на предметный мир. Отсюда и комизм упомянутых выше тавтологий, которые, по сути, бессодержательны и означают совсем не то, на что должны указывать. В этой точке мысль легко срывается в тотализирующее единство "волящей воли" вплоть до откровенно тоталитарных режимов, которые, казалось бы, парадоксальным, но на самом деле закономерным образом пришли к пароксизму власти. Ибо власть, жаждущая тождества с собой, становится безвластной. Исторический опыт России дает богатую пищу для размышлений о причинах и последствиях кризисов символизма традиции, но автор предпочтитает рассуждать в категориях духовного роста личности: сначала теодицея, потом - антроподицея, или самообнаружение человека в мире, и, наконец, открытие человеком сыновства и отцовского дара в себе. Разумная и поучительная эволюция, хотя и знаменующая "присвоение личностью истории" в духе нелюбимого автором либерализма. А как насчет действительной истории, без которой разговор о духовном росте человечества будет лишен конкретности? Ведь и постмодерн, интеллектуальным инструментарием которого охотно пользуется автор, возник как протест против тоталитарного мышления. И нужно еще разобраться в том, насколько постмодернистская тема "невозможного" совместима с трансцендентализмом Канта и Фихте, которые хотели определить как раз границы возможного. Также необходимо внимательнее присмотреться к тому, каким образом предлагаемый автором "выборочный ризомный принцип" освоения территорий в Евразии соотносится с программой "выравнивания развития" отдельных регионов.

И последнее. Сейчас устрашающе быстрыми темпами растет число небрежно написанных и изданных книг. К сожалению, и в этой книги встречаются фактические ошибки и неправильное написание имен, например: Ди Бор вместо Дебора, Сэн Джао вместо Сэнчжао, А.Н.Бердяев вместо Н.А.Бердяев, ряд иностранных имен записаны почему-то только латиницей, Блэр и Шредер приписаны к 3-му Интернационалу и т.д.

Тем не менее книга Ю.В.Громыко - убедительный, местами хорошо проработанный набросок, на мой взгляд, наиболее перспективной концепции национальной стратегии России.

Примечания:

(1) Вот наиболее значительные из новейших публикаций Ю.В. Громыко, посвященных стратегии развития России: "Сценарная паноплия" (2004), "Время вышло из пазов" (2004), "Подонки" (2005).

       
Print version Распечатать